Ой бедный ты, кумушек, бедный! (Наливает и пьёт.)
Микола. Ой бедный, кумушка, бедный, как тот мак на четверо! (Наливает и пьёт.) Как тот горох при дороге. (Плачет.)
Настя. Да разве я не знаю, что ты не раз с голоду млеешь, а она что сварит, то тому поганину бережёт. Кум, ведь я твоя близкая соседка. Всё знаю, всё вижу, хоть иной раз и не хотела бы видеть. Не раз у меня аж сердце разрывается! Честное слово, кумушек, разрывается. (Плачет и обнимает его.)
Бабич. Ну, ну, жена, может, нам пора домой?
Крестьяне. Да, пора бы идти.
Микола. Люди добрые, соседи честные! Посидите ещё немного! Не торопитесь, не расходитесь! Я рад, что человеческий голос в этих стенах слышу. Поговорите, угоститесь. Ну, прошу! Вон, чарка стоит! Что это? Фляга пустая? Я сейчас другую принесу. У меня бочонок есть, спрятан в сенях. Что грешному человеку делать? Коли уж такое на мою голову свалилось, то что поделаешь! Не берётся меня никакая работа, пропало желание к жизни, к хозяйству. Тьфу, на что оно мне! Продал я конька, деньги спрятал и понемногу пропиваю. Пусть идут! Кончатся эти — снова что-нибудь продам.
Бабич. Ой кум, кум, плохо ты делаешь! Слишком ты себе в голову взял такую ерунду, да из-за такой негодницы своё кровное добро растрачиваешь!
Микола. А зачем же оно мне? Разве мне жизнь будет? Не будет, кум! Всё пропало! Уже мне хозяином не быть, так пусть же идёт всё! И поле продам, и хату продам — пусть идёт.
Бабич. Говори, говори. Продам, говоришь. А потом что будет?
Микола. Когда потом? Как потом? У меня, кум, уже теперь потом. Уже теперь всё кончено. Дальше ничего не будет. Ничегошеньки. Так пропади оно всё! (Выходит с флягой.)
Первая женщина. Совсем изувечили мужчину! Совсем с толку сбили!
Вторая женщина. Немного у бедолаги ума было, да и тот вытек.
Настя. Я бы не знаю что дала, чтоб она его каким-нибудь зельем опоила.
Бабич. А хуже всего — жаль хозяйства. Горбатился человек, всю жизнь работал, аж глаза из головы лезли, мучился, терпел — ой господи, сколько натерпелся! Наконец дожил до куска хлеба, жить бы, да бога благодарить, да деток надеяться, а тут на тебе! Как пожар налетел, как гром среди ясного неба.
Первая женщина. Говорите, кум, говорите! Говорите: Детей надеяться. Вся беда-то в том, что у них детей нет. Если бы у неё были дети, то она бы на такое не пошла. Скажу я слово и за неё.
Первый крестьянин. А я тому не верю. Уж если какая женщина такая уродится, то ты её и цепью к дому не прикрепишь. И детей бросит.
Первая женщина. Не слушай этого, кум, честное слово, не слушай! Дети — великая вещь. Дети — половина матери. Одна половина, может, и рада бы уйти, позволить себе, а другая не пускает, кричит: «А мы, мама! А что с нами будет?» И не пустит ту половину.
Микола (входит с флягой и ставит её на стол). Вот она! Вот наша радость! Вот единственное утешение. (Поднимает флягу, трясёт и снова ставит.) Полная, нам хватит! Ну-ка, честные кумовья, приятные мои соседи — дай нам бог здоровья! (Наливает, пьёт и пускает чарку по кругу.)
Бабич. Куме Микола, эй, куме!
Микола. А?
Бабич. А я бы тебе, кум, кое-что сказал, да боюсь, чтобы ты на меня не рассердился.
Микола (садится рядом с ним, обнимает за шею, плача). Говори, кумушка, говори! Ты у меня самый близкий сосед, ты мой советчик. Говори!
Бабич. Ты, кум, — не в обиду тебе говоря, — слишком мягкий, слишком податливый.
Микола (качает головой и тяжело вздыхает). Ой да, да, слишком мягкий, слишком податливый.
Бабич. А они видят, что ты такой, и тебе колышки на голове тешат.
Микола (хватается за голову). Ой тешат, тешат! Аж в мозгу стучит! (Плачет.)
Бабич. Тсс, кум, фу! Не плачь! Не будь ребёнком!
Микола. Не быть ребёнком? А это как?
Бабич. Ты бы взялся к своей жене немного построже. Пригрозил бы ей, поругался бы, а то и ударил раз, другой. Знаешь, женщина как лошадь — любит кнут, а без него совсем ленится.
Микола. Ой ленится, ленится.
Бабич. Ну и к этому Гурману ты бы так же отнёсся. Что он тебя завоевал, что ли? Покажи ему, что ты в доме хозяин. Запрети ему у себя бывать.
Микола. Ой просил я его, да где там, ещё и смеётся.
Бабич. Просил! Бойся бога, кум, кто же о таком просит? Понятно, что он просьбы не послушает. А ты жёстко к нему!
Микола. Ой, кумушка, боюсь я его! Страшный он, как палач.
Бабич. Фу, кум! Ты же вроде не ребёнок. Чего тебе бояться? Ведь он тебе ничего не может сделать!
Микола (выпрямляется). Так это правда! Чего мне его бояться?
Бабич. Ты ему пригрози, что пойдёшь в суд жаловаться, что он тебе с женой жить не даёт.
Микола. Так это правда! Ведь и над ним есть начальство! В суд!
Бабич. Что он в целом селе соблазн творит, позор на всю общину.
Микола. Да, ведь за это суровое наказание!
Бабич. А ты как думал? Сразу его отсюда переведут! А ты уж потом с женой как-нибудь управишься. Лишь бы его отсюда чёрт унёс.
Микола. О, конечно, с ней я справлюсь. Ведь вы, соседушки, знаете, какая она была добрая, искренняя и верная, пока его злая судьба в мой дом не занесла! К ране можно было приложить, что и говорить! (Плачет.)
Настя. Ты, кум, его в дом не пускай, вот что! Дверь перед носом ему запри. Цепом по голове заедь. Вот я бы на твоём месте так и сделала!
Микола. Да, да, да! Цепом по голове! Мундир в лоскуты! Пусть жалуется! Я уже буду знать, как обороняться!
Бабич. Нас, кум, в свидетели зови. Мы подтвердим, как они с тобой обращались!
Крестьяне. Да, да! Все подтвердим! Его совсем со службы выгонят, а тебе ничего не будет!
Микола (вскакивает). Хорошо! Всё сделаю, возьмусь за смелость. А то что, разве я не человек, не хозяин? Ну-ка, выпьем, соседи! Бог воздаст вам за совет. Посмотрим, кто тут будет старший. (Пьёт и угощает их по очереди.)
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же. Входят жандарм и Анна.
Жандарм (слегка подпитый). Го, го, го! А тут что? Праздник какой-то, сборище или поминки?
Микола. Да поминки, поминки справляю.
Жандарм. А по ком?
Микола. По себе самом. По своей чести, по своему покою, по своей жизни.
Жандарм (идёт к столу — люди расступаются перед ним, он садится. Анна тоже садится на печи). Ага, ты, вижу, уже слегка… языком путаешь!
Микола. Как это путаю? Я не путаю, я правду говорю! Это ты, Михайле, мою жизнь перепутал так, что и конца не найду.
Жандарм. Вот, Микола, не молол бы ты ерунды, да ещё при чужих людях, а лучше бы угощал гостя.
Микола. Ой, угостил ты меня! Не такого угощения ты от меня заслужил!
Жандарм (вскакивает и подходит к нему). Что ты говоришь, что? Какого угощения?
Микола (плюёт ему в лицо). Вот такого, если хочешь знать.
Жандарм (бьёт его кулаком в голову). Вот тебе за это!
Микола падает на землю. Люди бросаются к Миколе, Анна — к Михайлу.
Анна. Михайле, успокойся, что ты делаешь?
Жандарм. Я спокоен и больше ничего не делаю, но плевать на себя не дам! Не бойся, это ему не повредит. Немного искры в глазах заиграли, но это пустяки. Протрезвеет быстро. А я и так хотел с ним умное слово поговорить.
Микола (с трудом поднимается, его сажают на лавку). Так ты вот как мне платишь за мою доброту?
Жандарм. Не за доброту, Микола! За доброту только бог заплатит. А я — за глупость. За то, что ты плюёшь на цесарский мундир.
Микола. Я не на цесарский мундир плюю, а на того мерзавца, что позорит образ божий. Ты его знаешь? Михайла Гурмана!
Крестьяне. Да, да!
Жандарм (сдерживая злость). Знаете что, господа свидетели, я тут хочу с Миколой умное слово поговорить. Вы тут не нужны. Может, пойдёте-ка вы к чёрту?
Микола. Нет, соседи! Сидите, не уходите! Я вас прошу. Я вас сюда пригласил, он не имеет права вас выгонять.
Жандарм (вскакивает и хватает карабин). А я вам говорю, пьяницы поганые, вон отсюда! Кто сейчас не уберётся, тот вот тут прикладом в грудь получит. Марш!
Крестьяне и крестьянки поспешно выходят. Некоторые крестятся и плюют.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Микола, Жандарм и Анна.
Микола (подскакивает к нему). Какое ты право имеешь моих гостей из моей хаты выгонять, а? К тебе пришли? Твою водку пили?
Жандарм (отталкивает его в сторону). Молчи, дурак! Слушай, что я тебе скажу. Садись вот здесь!
Микола неохотно садится.
Слушай, Микола, что ты себе думаешь?
Микола. Как это что?
Жандарм. Зачем ты сам себе вредишь? Работу бросил, хозяйство запустил, коней продал, да всё только с пьяницами водишься да своё добро растрачиваешь? Разве это ладно, а?
Микола. Ладнее, чем чужую жену в грех вовлекать.
Жандарм. Микола, Микола, не должен бы ты и вспоминать об этом.
Микола. Вот как! Не должен и вспоминать о том, от чего сердце рвётся и голова трещит? Спасибо за милость. А скажи ты мне, Михайле, о чём я должен вспоминать? О ком заботиться? Для кого работать?
Жандарм. Хоть бы на себя самого.
Микола. Не бойся, о себе самом я забочусь! Продаю, раздаю, растрачиваю, пропиваю то, что мне не нужно, а беру только то, что мне нужно. А нужно мне теперь только одно — вот что! (Трясёт флягой.)
Жандарм. Фу, Микола, стыдись!
Микола. Я должен стыдиться! Ха-ха-ха! А ты стыдишься? А эта негодница стыдится, что по селу всё время с тобой шляется? У вас есть стыд?
Жандарм. Зась тебе до нас.
Микола (вскакивает). Кому «зась»? Мне? А ты кто тут? Какое ты право имеешь мне запрещать?
Жандарм (силой сажает его обратно). Ну-ну, не буянь! Я тебе скажу, какое у меня право. Слушай, Микола! Ты знаешь, кто я был когда-то, там, в нашем селе?
Микола. А кто? Разбойник, забияка.
Жандарм. Лжёшь, друг мой. Я был честный парень, может, немного горячий, вспыльчивый. Но кривды я не любил, неправды не мог терпеть — и это было моим несчастьем.
Микола. Было кое-что и похуже.
Жандарм. Правду говоришь. И я тебе сейчас скажу, что ещё послужило причиной моего несчастья. Я полюбил эту бедняжку, Анну, сироту, гонимую и обиженную нелюдями-братьями. Эта любовь была моим единственным, самым дорогим сокровищем, она могла бы сделать из меня хорошего, порядочного человека. А ты, Микола, ты заодно с теми нелюдями украл у меня это единственное счастье.
Микола (вскакивает). Я? Украл у тебя… (Хватается за голову.) Господи, что это со мной? Или весь мир вверх дном переворачивается? Я, втоптанный в грязь, лишённый чести, покоя и уважения, разорённый, зарезанный без ножа — я, по-твоему, ещё и вором выхожу?
Жандарм. Не хвата́йся за голову, Микола! Ведь твоя совесть сама тебе говорит, что моя правда.
Микола. Нет, врёшь. Я её не силовал! Она ещё благодарна мне была…
Жандарм. Так ведь видишь её благодарность.
Микола. Враг ты, это ты её совратил, обманул, приворожил!
Жандарм. Ты имел три года времени приворожить её к себе.