Большое дело было поехать во Львов, представиться, где нужно было, и всё! А вы вдобавок ещё такое прошение написали, что прямо…
Она прервалась, словно ища в памяти подходящее слово.
– Что прямо? Разве безумному могло бы подобное прийти в голову? Ведь это вы хотели сказать? – ответил пан Денис, глядя на неё с беззаботным, почти совершенно идиотическим спокойствием.
– Не то, не то, – с нажимом ответила пани Руся, и румянец гнева залил её красивое лицо. – Подобное мог написать только… только русский литератор!
– А, браво! Эта острота удалась вам! – ответил пан Денис. – Но только одно меня удивляет: почему вы так рады избавиться от меня. Почему? Разве я не стараюсь развлекать вас, как умею и как могу?
– Ах, какой шармантный! – иронично воскликнула пани Руся. – Создан для того, чтобы развлекать попадь. Вы, конечно, и университет закончили для того, чтобы овладеть искусством забавлять барышень?
Пан Денис на это ничего не ответил, только вытянулся ещё больше на софе, вздохнул и после долгого молчания сказал:
– Э, к чему всё это? Как-нибудь будет.
– Да-да, как-нибудь будет, – ответила пани Руся. – Ждите только, пока бог с неба спустит вам должность, а тогда – ну, тогда, конечно, как-нибудь будет.
В эту минуту панну Русю позвали в другую комнату. Пан Денис остался один, зевнул, устроился ещё удобнее на софе и взял в руки какую-то книгу. Попробовал читать, но это вскоре его утомило. Положил книгу на стол и пробормотал себе под нос:
– Ну, сделал бы я глупость, если бы женился на этой. Был бы у меня проповедник в юбке, да ещё какой. А денег, братец, денег отец не даст! Пустяки! Не проведёшь!
Улыбнулся, или скорее оскалил почерневшие зубы, из которых двух передних совсем не хватало. Эта улыбка придала его лицу какой-то отталкивающий вид, неожиданно ясно проявивший ту трупную мертвенность, что была его отличительной чертой.
– Ну и, прошу вас, – размышлял он дальше, – она считает теперь наше дело уже полностью решённым. Чувствует себя уже женой "русского литератора". Э, панна Руся, может, это ещё рановато? Может, "русский литератор" стоит чего-то получше! Только вот чёрт его знает, как это так, что человеку ничего да ничего не везёт! Может, какое-то несчастье нависло? Попробую ещё завтра на празднике, может, повезёт с какой-нибудь из соседних барышень… Может, с какой-нибудь панной Кричевич или с панной Верещевич… Правда, барышни не ахти, – но дéньги, братец, дéньги – вот что главное! Посмотрим.
И с этим решением пан Денис перестал размышлять, устроился ещё удобнее на софе и погрузился в послеобеденный сон.
Пан Денис – один из самых интересных типов нынешнего русского общества. Людей этого типа "русское общество" обычно называет "шарманами", "остроумными", "забавными", – хотя, по правде, никто не смог бы точно сказать, что же в них такого забавного и действительно ли их остроты остроумны. Их талант – вести долгие пустые разговоры, отпускать дамам старые комплименты, часами рассказывать невинным попадьям смешные анекдоты или истории собственных или чужих любовных похождений и "своих первых самых дорогих" – талант заливать всех присутствующих потоком слов, от которых никому не становится ни тепло, ни холодно. Этот удивительный, специально рутенский талант иногда доводит их до того, что они начинают пробовать свои силы в литературе, берутся за романы с широким размахом и обычно теряют терпение уже после первой главы.
А как формируются такие типы? Для примера расскажу историю пана Дениса, с которым мне довелось жить на одной квартире в течение нескольких месяцев 1876 г.
Сын зажиточного священника одного подгорного села, он вырос в обычном для священнических домов достатке, в котором никогда не чувствуется настоящей нужды. Особенно любила его мать, которая никогда не могла ему ни в чём отказать. Ещё в гимназических классах он осиротел, потеряв мать, и вместе с её смертью иссяк тот источник любви и доброй воли, который при его врождённых способностях мог сделать его выдающимся человеком. Окончил гимназию также без нужды, так как постоянно получал помощь от отца, радовавшегося, что сын учится хорошо и исправно переходит из класса в класс, так что для него не нужно было нанимать домашних учителей. В старших классах гимназии он даже подрабатывал, помогая младшим и менее способным ученикам, но уже в то время, возможно, под влиянием укоренившейся традиции наших священнических домов, в нём зародилась страсть к карточной игре, и он нередко проводил целые ночи за этой забавой, будь то с товарищами или со случайными любителями игры.
Эта страсть, особенно в седьмом и восьмом классах, овладела им настолько, что он стал пренебрегать учёбой и в итоге едва-едва с трудом сдал экзамены на аттестат зрелости. Университетская жизнь во Львове дала ему больше свободы и вместе с тем большую помощь от отца. Испытав перед экзаменом страх, он дал себе слово усердно заниматься в университете и подавить в себе страсть к картам. В первые годы это шло кое-как. Университетские лекции его не очень заинтересовали, но больше привлекла работа товарищей в историческом семинаре, которая тогда велась с большим воодушевлением в кружке молодых историков под руководством профессора Лиске. Молодой Денис довольно усердно посещал заседания этого семинара, даже взял тему для исторической работы, но приступить к самой работе так и не смог.
Страсть к картам, на время подавленная, вернулась вновь, когда нашлась подходящая компания среди университетских товарищей, и Денис снова стал проводить целые ночи за картами, а днём, не имея над собой никакого принуждения, спал обычно до полудня и совершенно забросил университетские лекции. Свободное время после полудня он проводил обычно в кафе за чтением газет, а иногда, когда просыпалась совесть, брал в руки какую-нибудь историческую книгу, взятую в университетской библиотеке, и начинал читать. Под влиянием этого чтения он написал свою первую повесть, которая была опубликована в студенческом журнале "Друг" и сразу принесла ему в русских интеллигентных кругах титул "русского литератора".
На каникулы он никогда не ездил домой, где у него не было никакого общества, кроме отца, постоянно занятого хозяйством; зато обычно отправлялся к какому-нибудь товарищу, у родственников которого были барышни, сёстры или кузины, или замужние женщины, и в их обществе проводил беззаботные дни, развлекая ничем важным не занятых дам привычными пустыми разговорами. Не окончив университет, хотя год за годом записывался на лекции, он со временем привык к тому, что проводил большую часть года в провинции, переезжая из одного села в другое, из одного уезда в другой, гостя обычно в домах знакомых или даже незнакомых священников. Такая жизнь в вечных гостях, без дела, без мыслей о завтрашнем дне, без живого интереса к чему-либо на свете, ему нравилась, он всё больше привыкал к ней, становился действительно равнодушным ко всему, внешне спокойным, не переставая при этом беспрестанно болтать и смеяться.
Такое существование без деятельности, без мысли и без борьбы в возрасте, когда деятельность, мысль и борьба необходимы для мужчины, жизнь вечного гостя, вечного нахлебника в конце концов подорвала зачатки характера, мужской воли и силы в душе Дениса.
– Я такой кроткий! – обычно говорил он о себе, считая кротостью именно этот свой недостаток всякой энергии и собственной воли. Порой в его душе просыпались какие-то желания, но они обычно были фантастическими, неясными и непостоянными. Поехать куда-то, найти что-то, встретить кого-то… О том, чтобы сделать что-то, пан Денис обычно не думал. Правда, в свободное время он начал писать вторую повесть из общественной жизни, но, не продумав тщательно план, так и не мог решить, куда и зачем вести своего героя и к чему в конце концов привести его. Повесть так и оставалась незаконченной.
Дожив таким образом до 28 лет, пан Денис, хоть обычно здоровый и крепко сложенный, дошёл до того, что его лицо стало совершенно мертвенным, без выражения, а жизнь – совершенно пустой. Последним усилием слабой воли он захотел жениться. Недолго думая, он поехал к одному сельскому священнику, с которым был очень мало знаком и у которого была молодая дочь, когда-то, на празднике в соседнем доме или, может быть, на вечеринке во Львове, понравившаяся ему своей живостью и весёлостью, сразу привлёкшей его слабую волю. Это была та самая пани Руся, разговор которой с паном Денисом приведён в начале этого рассказа. Пан Денис приехал в дом её родителей непрошеным и, не спрашивая у них никакого разрешения, по своему обыкновению обосновался на пару месяцев. Русские священники, особенно те, что имеют дочерей на выданье, привыкли к визитам молодых кавалеров как духовного, так и светского звания и охотно принимают их у себя до тех пор, пока надеются, что этот визит закончится сватовством молодого господина.
Пани Руся, более добродушная, чем опытная девушка, которая в своей ранней молодости получила, кроме домашнего воспитания, обычно добрые, как в священнических семьях, и неплохие основы книжного образования, с радостью согласилась бы стать его женой и изо дня в день ждала радостного момента объяснения. Но пан Денис, проводя день за днём в болтовне, а ночи часто за картами, своим практичным умом рассчитал, что священник не так богат, как ему сначала казалось, с крестьян берёт мало и скота в хлеву тоже немного, махнул рукой на своё намерение добиваться руки пани Руси. Из разговоров с ней он вскоре понял, что это не пара для него и что с ней он никогда не имел бы покоя. Однако он не спешил уезжать из дома священника. Узнав, что в этом доме скоро будет праздник, на который, кроме прочих гостей, приедет богатый священник Кричевич с двумя дочерьми и ещё более богатый Верещевич с единственной дочерью, он решил дождаться этого праздника и попробовать счастья с этими барышнями.
"Может, что-то получится. Может, как-нибудь устроится", – эта мысль, эта неопределённая надежда заняла у него место ясного решения и твёрдой воли и успокоила его.
Настал праздник. Кричевичи и Верещевичи с барышнями приехали. Барышни были, правда, не первой молодости, не первой красоты и не особого воспитания, но модные и нарядные костюмы свидетельствовали о богатстве того чудесного материала, который для пана Дениса должен был заменить молодость, красоту и воспитание. Пан Денис, развалившись в кресле, чтобы показать, что он кавалер из столицы, "развлекал барышень", то есть плёл им небылицы и рассказывал историю своей десятой самой дорогой.