Ты, говорю я, вдруг начал возникать в моей душе. Ведь никогда я не встречаюсь со своими музами, чтобы не видеть тебя мысленно и не представлять, что мы вместе наслаждаемся принадами муз и бродим по Геликону, что ты радуешься тем же самым вещам и тем же удовольствиям Камен. И действительно, для той полной и истинной дружбы, которая одна способна смягчать тяготы жизни, даже оживлять её, требуется не только прекрасная добродетель и схожесть душ, но и общность занятий. Ведь не может быть полного согласия между людьми, у которых разные стремления и науки. И очень многие по этой причине не могут быть моими настоящими друзьями: потому что они не изучали наук или же изучали такие, что чужды моему складу ума, хотя во всём остальном они и схожи со мной. Признаюсь тебе в своей привязанности: я любил бы тебя, даже если бы ты был совершенно неписьменным, именно за ясность твоего ума и за стремление к честным вещам, — не говоря уж обо всём прочем, любил бы тебя, хотя бы ты был и совсем невежественным простаком.
Но теперь, когда я вижу, что ты вместе со мной увлекаешься греческой литературой (о том, как я её люблю, мне и говорить тебе не нужно) и тем гуманистическим знанием, которое, если отбросить сицилийские шутки, как говорят, дышит одновременно красотой и пользой, — в моей душе укрепляется такая любовь к тебе, которая растёт с каждым днём, и для меня нет в жизни ничего приятнее, чем беседовать с тобой и с подобными тебе. Но меня отвлекают.
Прощай, Михайле!
Сложи для меня три или четыре стишка и пришли их мне. Какие? — спросишь ты. Какие хочешь, ведь всё твоё мне нравится.
Ты хорошо и благочестиво сделал, моя душа, что поставил Максимку сторожем при больном братце. Однако не слушай опрометчиво случайных людей, советующих разные лекарства. Нет такого искусства, в котором бы среди народа было столько «знатоков», как в медицине, и нет ничего такого, в чём бы народ знал меньше, чем в лечении болезней. За исключением общепринятых простых средств, всё остальное отвергай. Кровопускания и слабительных избегай, как ядовитой змеи. А если захочешь, загляни к нам, и мы поговорим об этом сегодня.
Всегда любящий тебя Григ[орий] Савич.
Здравствуй, самое дорогое мне создание,
милейший Михайле!
Когда я в обычное время выходил из школы и стал думать о том, что мне нужно делать, вдруг перед моими глазами явился человек, которого, я думаю, ты знаешь. Как его зовут? Его зовут Михайлом. Ты, говорю я, стал неожиданно возникать в моей душе. Когда я встречаюсь со своими музами, я всегда вижу тебя в мыслях, и мне кажется, что мы вместе наслаждаемся принадами муз и вместе ходим по Геликону. Я уверен, что ты радуешься тем же самым вещам, тем же самым принадам Камен. И действительно, для полной и истинной дружбы, которая одна смягчает тяготы жизни и даже оживляет людей, нужна не только прекрасная добродетель и сходство душ, но и общность занятий. Именно по этой причине многие не могут быть моими настоящими друзьями, потому что они не изучали наук, или если и изучали, то такие, что чужды моему складу ума, хотя во всём остальном они и похожи на меня. Признаюсь тебе в своей привязанности: я любил бы тебя, даже если бы ты был совершенно неписьменным, любил бы именно за ясность твоей души и за стремление ко всему честному, — не говоря уже обо всём остальном, любил бы тебя, хотя бы ты был совсем невежественным и простым.
Теперь же, когда я вижу, что ты вместе со мной увлекаешься греческой литературой (в какой мере я её ценю, мне нет нужды тебе говорить) и тем гуманитарным знанием, которое, если оставить в стороне сицилийские шутки, как говорят, вдохновляет на всё прекрасное и полезное, — то в моей душе утверждается такая любовь к тебе, что она растёт с каждым днём, и для меня нет ничего приятнее в жизни, чем беседовать с тобой и подобными тебе. Но меня зовут.
Будь здоров, Михайле!
Сложи для меня три или четыре стишка и перешли их мне. Какие? — спросишь ты. Какие хочешь, ведь всё твоё мне нравится. Ты хорошо и благочестиво сделал, моя душа, что поставил Максимку сторожем при больном братце.
Однако не слушай опрометчиво случайных людей, которые рекомендуют те или иные лекарства. В народе нет такой области, где было бы так много «знатоков», как в медицине, и нет ничего такого, о чём бы народ так мало знал, как о лечении болезней. За исключением общепринятых простых средств отвергай всё. Кровопускания и слабительных избегай, как отравленной змеи. И если хочешь, зайди ко мне, и мы с тобой сегодня об этом поговорим.
Очень любящий тебя Григ[орий] Савич.
6
[Харьков, местный; середина — вторая половина сентября 1762 г.] / 931 /
Salve, vigor studiorum meorum Michaël mellitissime!
Remitto tibi tuos versus sacros, leviter immutatos non ad sententiam, sed ad vocem. Mihi quidem tua omnia sic placent, ut non mirum, sit, si hos versiculos aliquoties osculatus sum.
[Здравствуй, сила моих занятий, Михайле наисладчайший!
Посылаю тебе обратно твои священные стихи, слегка исправленные — не по содержанию, а по размеру. Мне всё твоё так нравится, так что неудивительно, что эти стихи я несколько раз поцеловал].
Спаси мя, господи! Яко
Преподобней оскудЂ.
Говорит ложная всякой
И нЂт истины нигдЂ.
Злость во всЂх живет сердцах,
Само тож и во устах.
Потребы ты устнЂ лстивы,
И язык велерЂчивый.
Кой так в себЂ размишляет:
Язик возвеличим свой.
От нас он; так рассуждает:
Кто господь нам и бог кой?
Но для бЂдствій нищих всЂх
И воздыханіа тЂх
Встану з сна, рече спаситель,
Буду ваш скор защититель.
Господне слово правдиво,
Чистое как свЂтлый глаз
Или как сребро нелживо,
Очищенное седмь раз.
Ты нас, боже, сохрани,
Во безконечные дни
От такого рода лживых
И человек нечестивых. / 932 /
Vale, παρθενία του̃ Χριστου̃ διαδοχή, et sponsi tui s. hymnis 2 super omnia oblectare!
Tuus Gregorius 2. 228
[Прощай, непорочный последователь Христа, и превыше всего утешайся священными гимнами в честь своего жениха!
Твой Григорий].
7
[Харьков, местный; вторая половина сентября — начало октября 1762 г.] / 161 /
’Εράσμιε Μιχαήλ!
Подобно тому, как купцы прилагают усилия, чтобы под видом хорошего не купить дурного и вредного товара, так и нам нужно тщательнейшим образом следить за тем, чтобы, ища друзей — эту лучшую украшение жизни, более того, неоценимое сокровище, — по небрежности не наткнуться на нечто поддельное и ложное, что зовётся льстецом, и чтобы не досталось нам, по пословице, вместо чистого золота ’υπόχαλκον, то есть медная подделка, или вместо сокровища — уголья.
Первая отличительная черта льстеца — изменчивость и непостоянство: он не может долго держаться одного и того же, но, подобно обезьяне, подражает другим до тех пор, пока не добьётся желаемого. Но приведу слова самого Плутарха:
"Прежде всего нужно обращать внимание на постоянство и последовательность настоящего друга: радуется ли он всегда одному и тому же, то же одобряет, и направляет ли свою жизнь по одному образцу, как подобает тому, кто любит дружбу и образ жизни, сложившийся на основе сходства характеров, ибо такой и есть друг. Льстец же, не имея устойчивого основания для своей жизни, не избрав определённого образа, который нравился бы ему самому, а не другому, подражая другому и приспосабливаясь к нему, не является простым человеком или человеком одного склада, но изменчив и многолик; из одного образа он постоянно переходит в другой".