Зачарованная Десна Страница 10

Тогда я ещё не знал, что всё проходит, всё исчезает, забывается и теряется в беспрестанной смене часов, и все наши приключения и поступки текут, как вода, между берегами времени.

А не слишком ли я восхваляю своих старых лошадей и село, и старый свой дом? Не ошибаюсь ли я в воспоминаниях и чувствах?

Нет. Я не приверженец ни старого села, ни стариков, ни старины вообще. Я сын своего времени и весь принадлежу своим современникам. А если я порой оборачиваюсь к колодцу, из которого когда-то пил воду, и к моей белой приветливой хатке и шлю им в далёкое прошлое своё благословение — я совершаю лишь ту «ошибку», которую совершали и будут совершать, сколько будет стоять мир, живые народные души всех эпох и народов, вспоминая незабвенное волшебство детства. Мир открывается перед ясными глазами первых лет познания, все впечатления бытия сливаются в бессмертную гармонию — человечную, драгоценную. Грустно и печально человеку, когда сохнет и слепнет воображение, когда, оборачиваясь к самым дорогим источникам детства и юности, он не видит ничего близкого, необыкновенного, ничто не согревает его, не будит радости и человечьей грусти. Бесцветен такой человек, какую бы должность он ни занимал, и труд его, не согретый тёплым светом времени, — бесцветен.

Современность всегда стоит на пути из прошлого в будущее. Почему же я должен презирать всё прошлое? Неужели для того, чтобы научить внуков ненавидеть когда-то дорогое и святое моё настоящее, которое для них однажды тоже станет прошлым — в великую эпоху коммунизма!

Было в прошлом жизни моих родителей много слёз, тьмы и горя. Смутные надежды и напрасные ожидания находили себе могилу в водке и ссорах. А больше всего, что уготовила им судьба, — это работа, тяжёлый труд. Все прожили свою жизнь несчастливо, каждый по-своему — и прадед, и дед, и отец с матерью. Будто все они были рождены для любви и имели к ней талант.

Но, наверное, не нашли друг друга или не сберегли, и гнев, и ненависть, которые были им отвратительны всю жизнь, подбросила им колдунья-судьба, и всю жизнь ложные призраки беспрестанно тревожили их и смущали напрасно. И вся их жизнь была скорбной, как у древних.

Они не знали, как изменить её, и, отдавая предпочтение тому, что было им не суждено, так и не порадовались.

Но было это так давно, что почти всё уже растаяло в далёком мареве времени, как сон, и кануло. Лишь одна Десна осталась нетленной в утомлённом воображении. Святая, чистая река моих детских незабвенных лет и грёз.

Нет теперь уже таких рек, как ты была когда-то, Десна, нет. Нет ни тайн на реках, ни покоя. Везде — ясно.

Нет ни бога, ни чёрта, и жаль мне почему-то, что больше нет в реках русалок и водяных мельников. Зато теперь много дачников купается в трусах, назло рабочему люду, в знойный летний час, и, очевидно, в досаду, потому что почему-то и по сей день мне стыдно отдыхать там, где работают люди.

Тогда Десна была глубокой и быстрой рекой. В ней тогда ещё никто не купался, и на её песках почти никто ещё не валялся голышом. Ещё не было времени. Мы тогда все были труженики или малыши. Девушки не купались даже в праздники, стесняясь снимать сорочки.

Мужчинам издавна не подобало купаться — таков был обычай. Женщины же боялись смыть водой здоровье. Купались только мы, малыши. Тогда Десна ещё была девицей, а я — изумлённым маленьким мальчиком с широко распахнутыми зелёными глазами.

Благословенна будь, моя девица, Десна незайманная, — вспоминая тебя много лет спустя, я всегда добрел, чувствовал себя неисчерпаемо богатым и щедрым. Так много ты подарила мне даров на всю жизнь.

Далёкая моя красавица! Счастлив я, что родился на твоём берегу, что пил в незабвенные годы твою мягкую, весёлую, седую воду, что ходил босиком по твоим сказочным пескам, что слушал рыбацкие разговоры на твоих лодках и рассказы стариков о давнине, что считал в тебе звёзды на перевёрнутом небе — и до сих пор, порой глядя вниз, не потерял счастья видеть те звёзды даже в обычных лужах на жизненных путях.

1954—1955 гг.