— Правдивая кара божья на наше селище! Ну, глядите, глядите, сколько тут этой погани понаползло, как муравьёв! У Пилипа Буняка пять ям копают, у Матия четыре, у моего премудрого швагерка уже полнадела купили, перед самыми его окнами целую гору глины накидали! А там опять, и там, и там. Везде копают, роют, черпают эту проклятую кипячку, чтоб им ещё горлом лилась! — На земле, которую его покойная жена уступила братьям, а которую те продали жидам, уже было десять скважин и нефтяных ям, одни всего по пять-шесть сажен глубиной, а другие уже по двадцать и двадцать пять сажен. Жид, что за бесценок приобрёл эту часть земли, теперь уже был богачом, компаньоном первой бориславской дистиллерии и владельцем ещё двух участков с двадцатью новыми скважинами. Правда, нигде ему так не везло, как на участке покойной Ячихи. На других, тоже за бесценок купленных землях, ямы были уже по десять, по пятнадцать и двадцать сажен глубиной, а «ропы» не было. Две ямы на двадцать пятом сажне пришлось даже совсем бросить — такие богатые источники воды в них открылись. Ячихин участок — это была настоящая золотая жила для Менделя Шехтера. Так что неудивительно, что Мендель давно уже точил зубы на прилегающий, совсем подобный участок Яця Зелепуги. Не раз он уже подходил к Яцю, чтобы тот продал ему свой участок, но Яць даже слышать ни о чём не хотел. Да и не было когда, потому что он обычно или пил, или протрезвлялся. Да и сказать надо: пока было за что пить, ничто не подталкивало его избавляться от земли.
Но теперь дела изменились: уже не было за что пить, а у шинкаря имел Яць даже значительный, в несколько ринских, долг. Время, по мысли Менделя, было самое подходящее для «гешефта», тем более, что Яць уже несколько дней как-то меньше заглядывал в корчму, ел больше и всё ходил по селу грустный и задумчивый.
— Добрый день вам, пан Яцентий! — сказал однажды Мендель, подходя к Яцю, который, словно что-то обдумывая, стоял посреди своего кусочка земли с палкой в руке.
— А, добрый день! — ответил Яць, едва взглянув на жида.
— Ну, что делаете? — спросил жид.
— А что ж бы я делал? Дышу.
— Ну, все мы, слава богу, дышим, это ещё не работа, — сказал жид, улыбаясь. — Я спрашиваю, что думаете с землёй делать?
— С землёй? А что ж мне с ней делать? Пусть лежит. Земля есть не просит.
— То правда, что земля есть не просит, но вам, пан Яцентий, есть и пить надо.
Яць посмотрел на жида большими глазами, а потом сказал как бы нехотя:
— Это уж моё дело! Ведь к вам просить не пойду!
— Ну что вы, пан Яцентий, — мягко ответил жид, — какие же вы! Будто я, к примеру, об этом говорю! Я говорю, что жаль земле лежать, что с неё добьётесь? Работы по горло, а хлеба всё равно не будет. Я вам заплачу по-людски, хватит на ваши старые годы.
— Гм, а что ж бы вы дали?
— А сколько у вас всего земли?
— Без того, что под хатой и двором — шесть моргов.
— Ну, так я вам дам за всё триста ринских.
— Это значит, почём за морг?
— По пятьдесят. Разве это мало? Цена честная, ей-богу, честная.
— А сколько бы вы, Мендель, хотели теперь за те два морга, что купили у моих шуринов, вот тут прямо рядом с моими?
— Гм, — усмехнулся Мендель, — я то поле не продаю.
— Конечно, потому что вы на нём клад нашли. Хоть и воняет, а всё-таки золото. Ну, а кто ж мне поручится, что и у меня такого же нет?
— Ну, Яцю, что ж вы за человек! — сказал Мендель. — Думаете, я бы покупал вашу землю, если б знал, что в ней ничего нет? Думаете, мне больше нечего будет делать, как сеять овёс на ваших пустошах?
— Бог заплатит вам за откровенность, пан Мендель, — ответил на это Яць. — А коли господь и в мою землю положил клад, то какой же я был бы дурак, если б его так задарма из рук выпустил!
— Как это задарма? А пятьдесят ринских — это разве не деньги?
— Нет, Мендель, это собачьи деньги!
— Го, го, kück ihm un*, какой мне пан! — воскликнул обиженный Мендель. — Идите и найдите их себе на дороге, коли это собачьи деньги!
— Даже на дороге не нужно искать, сами ко мне придут! — сказал Яць и направился к своей хате.
— Пан Яцентий! — звал ему вслед Мендель. — Пан Яцентий, да подождите-ка!
— А что там такое? — сказал Яць, останавливаясь.
— Знаете, что я вам скажу, — говорил Мендель, снова подходя к нему. — Я вам дам по 80 ринских за морг.
— Э, пустое ваше говорение, — ответил Яць и махнул рукой. — Что я вам буду давать за 80, когда другие по 100 дают?
— По сто ринских за морг! — вскрикнул Мендель. — Побойтесь бога, Яцю, кто вам даёт по сто ринских?
— Это уж моё дело, кто даёт! Только вы себе не думайте, что старый Яць с ума сошёл и не знает, что делает. Дурак-то я, дурак, это должен признать, но кое-что всё-таки знаю и с кашей себя съесть не дам.
— Ну, пан Яцентий, что ж вы себе обо мне думаете, будто я вас хотел бы с кашей есть! Я только спрашиваю, кто вам даёт по сто ринских за морг земли?
Яць долго пристально смотрел Менделю в глаза, потом отвернулся, сплюнул и, не сказав больше ни слова, пошёл к своей хате.
— А, dümmer Goj!* — ворчал Мендель ему вслед. — Думает, что меня на мякине поймает! Сто ринских! Подождёшь ты ещё, пока я тебе дам сто ринских за морг.
Но время это пришло быстрее, чем Мендель надеялся. Через несколько дней после того разговора ещё одну из Менделевых скважин залила вода, а другая обрушилась и засыпала трёх рабочих: кроме понесённых убытков, пришлось ещё Менделю платить и подкупать комиссию, чтобы выбить её решение, что рабочие погибли по собственной неосторожности. Убытки были значительные; менее зажиточного они могли бы довести до разорения. Единственная надежда Менделя — это нефтяные источники, открытые на Ячихином участке. Поэтому вдвойне желательно было ему как можно скорее выторговать у Яця смежный участок, тем более, что из-за сильного наплыва покупателей цена земли, пригодной под скважины, довольно быстро росла, так что сотня за морг уже никого не удивляла. Так что не прошло и недели с предыдущего разговора, как Мендель, захватив бутылку хорошей водки, отправился к Зелепужиной хате. Яць сидел дома и чинил цебер-двоушник.
— Дай бог добрый день! — сказал жид, приподнимая шапку на голове.
— Дай господи! — ответил Яць.
— Дай бог удачи в работе! — сказал Мендель.
— Дай бог! Спасибо за доброе слово.
Мендель сел на лавке и осматривался по хате. В хате было пусто и грустно: голые стены, голые полки, печь давно не топлена, а в ней несколько щербатых горшков. Пахло запустением.
— Негоже тут у вас, пан Яцентий, — сказал жид, помолчав, — плохо так на старости лет жить.
— Может, даст бог, что когда-то и у нас лучше будет, — сказал Яць, усердно стуча обухом по обручам цебра.
— Дай бог! Дай бог! А что это вы делаете?
— Да вот цебер испортился, так чиню.
— Зачем вам тот цебер? Ведь свиней не держите.
— А может, и буду держать. Всё лучше, если цебер будет цел, чем чтоб пошёл ко́сом кувырком. Ведь стоит.
Жид снова замолчал, держа бутылку под полой халата. Не было у него как-то смелости приступить прямо к делу.
— Что это, пан Яцентий, — сказал через минуту, — Мошко из корчмы жаловался мне, что уж неделю не бываете у него?
— А чего ж мне бывать? Пить не хочется, а денег, что я ему должен, ещё нет.
— Да упаси господь! — воскликнул с благородным возмущением Мендель. — Разве он у вас денег требует? Не деньги он хочет видеть, а вас!
— Бог заплатит ему за его доброту, — сказал Яць, — но я дал слово, что без денег больше к нему не пойду. Хоть он сам и не требует, но, знаете, долг долгий, а отдай короткий.
— Тьфу, пан Яцентий, что это за долг! Пятнадцать ринских! Стоит ли о том и говорить! Ну, а знаете что? Что мы будем так насухо болтать? Для того бог человеку горло дал, чтоб его как можно чаще промачивать. Поищите-ка там какую скалубину, какую мерку! — И с этими словами достал бутылку и поставил на стол. Глаза Яця оживлённо блеснули, когда он увидел водку, даже топор выпал у него из рук. Уже хотел встать и поискать чарку, но какая-то сильная рука остановила его на месте. Немалое усилие должен был он приложить, бедняга, привыкший столько лет к напитку; голова у него опустилась на грудь, руки начали дрожать; но всё-таки он не шевельнулся с места.
— Бог заплатит вам, пан Мендель, за вашу добрую волю, — сказал надломленным голосом, — но я не знаю, на какой мы имеем могорич пить. А так, на кота в мешке, пить не годится.
— У, у, у, какой же вы человек, что и не подступись к вам! — воскликнул Мендель. — А если я не с каким-то интересом, а так, только, к хорошему соседу с почётом прихожу?
— Ну, это уж вы кому другому скажите, а не мне, — сказал Яць. — Жид без интереса ни шагу не сделает.
— Что за интерес! — сказал Мендель. — У меня один интерес, знаете какой. Давайте сторгуемся за землю!
— Трудно будет, — коротко отрезал Яць.
— Да упаси бог! Почему бы трудно? С божьей помощью всё может быть легко.
— Почём даёте за морг?
— Ну, что вы спрашиваете? Ведь знаете моё слово: восемьдесят бумажек.
— Э, если так, то и говорить нечего. И за сто не дам.
— Ов, как вы живо в гору растёте! Подумал бы кто, что у вас в сундуке бог знает какие богатства, что так дорожитесь.
— В сундуке, не в сундуке, — ответил Яць, — но в этой самой земле наверняка богатства. Зачем же мне их вам задаром отдавать?
— Конечно, — с насмешкой процедил жид, — зачем отдавать такие сокровища? Лучше пойти и самому загрести.
— А вы думали, как? Копаете вы, почему ж бы и мне не копать?
Жид аж с места сорвался и широко вытаращил глаза на этого жалкого, нищего мужика, который смел такое сказать.
— Что, что, что вы говорите?
Яць спокойно смотрел на жида и сказал, улыбаясь:
— Что-то вас там, верно, кольнуло, пан Мендель, что вы так вскочили? А то, что я говорю, — это пустая болтовня, правда?
— Конечно, что пустая болтовня, — с горячим убеждением воскликнул Мендель. — Думаете, что это так легко: пойти и взять из земли дар божий? Ага! Не знаете, во что это обходится? За копку плати, а ещё в земле — добудется что или нет. Вот у меня уже три скважины вода залила, а знаете, что каждая стоила мне не меньше ста ринских! Ну, а откуда вы столько денег возьмёте? А хоть и возьмёте, ох, да не ваша это голова для такой работы, ей-богу, не ваша голова!
— Ну, это уж как бог даст, будем видеть, — сказал Яць. — И вы, чёрт возьми, не все умы поели, может, там травинка и для нас осталась.