Дай бог вечер добрый!
Анна. Дай бог здоровья! Так, говорите, мой с вами не ехал?
Бабич. Нет, кума. Я его ещё на соляной жупе оставил. Он ещё докладывал свою кучу дров и начал о чём-то с войтом переговоривать, а я не ждал до конца и поехал за другими.
Анна. Побойтесь бога! Как же вы могли его одного оставить в такую страшную непогоду?
Бабич. Э, не бойтесь, один он не будет. Наверно, поехал на Купиню с передильничанами. А наши все на Радловичи гостинцем ехали. Но он скоро приедет, не бойтесь. Лошадки у него хорошие.
Анна. Ой, я чего-то боюсь. Говорят, в лесу волки появились. Ещё, не дай бог, какое несчастье!
Бабич. Да успокойтесь, кума! Бог милостив, отвратит от нас беду. А Микола не ребёнок. Он за скотину заботится. Ну, старая, пойдём ехать домой, там лошадки, наверное, перемёрзли.
Настя. Ну, спокойной ночи тебе, кума. Молись, бедная, богу, всё хорошо будет!
Бабич. Спокойной ночи!
Анна. Оставайтесь с богом!
Бабич и Настя выходят.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Анна (одна, одета в кожух и платок, садится у окна и прислушивается). Не слышно! Только ветер свищет и воет. (Ломает руки.) А он жив, жив, жив! Обманули меня, одурили, оглушили, ободрали до последнего, до всего! Нет, не хочу об этом думать. У меня есть муж, законный. Я ему присягала и ему сохраню верность. (Прислушивается.) Ах! Вот он едет! Ну, наконец! Господу тебе слава! (Выходит.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Микола и Анна.
За сценой слышен звон упряжи. Через мгновение входит Микола, весь присыпанный снегом, в гуне, надетой поверх кожуха, в барашковой шапке, в рукавицах и с кнутом. Он становится посреди хаты, вынимает кнут из-за пояса и начинает отряхивать снег, при этом стуча по полу сапогами. Потом, охая, начинает раздеваться.
Микола. Вот тебе и заработок! Вот тебе живи да будь! Ой господи, и как это я душу не потерял по дороге, и сам уже не знаю! Ох, и утомился же я! И промёрз до самой кости! (Отодвигает окно и кричит.) Анна, а лошадям надо воды дать! Думал напоить на Купине, да не смог!
Анна (за сценой). Хорошо, хорошо! Я уже и воду приготовила.
Микола (задвигает окно, снимает гуню, потом кожух и вешает их на жердь). Ну, заработок, нечего сказать! За восемь шестаков голову сложи — окупится. Целый день работай, таскай, волочись, губи скотину, мёрзни и мокни, как последняя собака, — и за всё то восемь шестаков. А как платить, так и того им, людоедам, жаль. И то бы сожрали. Когда дают человеку этот кровавый крейцер, то так и видно, что их и за ним колька колет. А чтоб вас уже раз человеческий труд разорвал да распёр, чтобы вы только глаза вытаращили, нелюди поганые! (Садится к концу стола и начинает стягивать сапоги.) Вот ещё беда моя! (Кричит.) Жена, эй, жена! Анна! Где ты там?
Анна (входит). Ты меня звал?
Микола. Так звал. Ну что, кони пили?
Анна. Ещё как. Так, бедняжки, перемёрзли, дрожали, как рыбы. Бедная скотинка! Я им немного сыворотки в воду налила, выпили по две вёдра.
Микола. А есть у них там что?
Анна. Ну, так я же не спустила на тебя, пока ты им дашь. Есть по гарнцу овса, и сечки я нарезала у заместителя на машине, ну, и сена за решётку напихала. Ба, так чего же ты так задержался?
Микола. Эх, лучше не спрашивай. Давай помоги мне сапоги снять. Ади, примерзли, как кости, боюсь, чтоб ноги не отморозить.
Анна. Пек-запек! Что ты говоришь? Ещё бы нам только этого не хватало! (Берёт за сапог, тянет, но, заглянув Миколе в лицо, опускает ногу, отступает на шаг назад и крестится.) Свят, свят, свят! Микола! Да что с тобой? Ты весь в крови!
Микола. Я?
Анна. Побойся бога! А это что такое? Драка где была? Или, может, ты поранился?
Микола. Да нет, нет, не бойся!
Анна (бросается к нему и расстёгивает жилет). Да подожди же! Господи, рубашку кровью запачкал! Ну, что это с тобой случилось, Микола?
Микола. Да это наш войт дорогой и уважаемый.
Анна. Что? Бил тебя?
Микола. Ну, конечно, не гладил. (Бьёт кулаком по столу.) Но я ему не прощу! Я на нём своей правды добьюсь!
Анна. Ба, так что же между вами произошло? За что?
Микола. Ты меня спрашивай, а я тебя буду. За ни за что! С бухты-барахты он ко мне прицепился, чтоб его тот прихватил, что в болоте сидит.
Анна (всё ещё осматривает его). Да не кляни, Микола, не гневи бога! Ой господи, да из тебя тут четверть крови вышла! Вот ещё беда моя! Давай я обмою. Где-то тут ещё тёплая вода осталась. (Идёт к печи.)
Микола (кричит). Нет, не надо! Я его в суд подам! Я завтра, вот так как есть, к самому господину судье пойду. Пусть паны посмотрят! Не мой!
Анна (наливает в миску воды и подходит). Иди, иди, бедная ты голова! Не делай из себя посмешище людское! Войту ничего не сделаешь, только сам смешон будешь.
Микола. Как это ничего не сделаю? Разве цисарское право позволяло вот так над людьми издеваться? Если он войт-предприниматель по подвозу дров на жупу, то ему можно из человека и душу выгнать?
Анна. Ты, наверное, опять поленья продавал?
Микола. Ну, конечно, что пришлось продать. Побойся бога, человек намучился в лесу, намёрзся, как собака, крейцарика при себе не имеет, а надо же чем-то душу подкрепить.
Анна. Эх, Микола, Микола! Сколько раз я тебе говорила: лучше потерпи, а не делай этого! А теперь ещё в суд хочешь идти! Да ведь войт тебя за такое скорее в арест посадит, чем ты его!
Микола (смотрит на неё с испугом). Ай-ай, жена! Да это ты правду говоришь! А мне и в голову не пришло. Ну, на, мой!
Анна (моет его). Я бы не знаю что дала за то, что ты не только поленья продал, но ещё и самому войту что-то обидное сказал.
Микола. Я? Так вот пусть меня господь покарает, что нет! Прицепился ко мне, что латер неполный. Я, как обычно, последний накладывал, а он ко мне. Уже там кто-то, видно, настучал, что я пару тех дурацких поленьев продал.
Анна. А может, он и сам видел?
Микола. А чёрт его знает, может, и видел. Достаточно, что он ко мне: «Я тебе, — говорит, — не заплачу, пока латер не будет полный». А я ему говорю: «Какой был в лесу, такой и тут». А он мне: «Врёшь, ты пять поленьев продал». А я ему говорю: «Как продал, то не один я продавал. И другие продают». А он ко мне пристал: «Кто продаёт?» Ну и кто, ну и кто? Что я ему должен был сказать? По правде, человек ничего не видел, а так на первого встречного говорить стыдно. Вот я и возьми да скажи ему: «Так и вы сами, пока не были предпринимателем, тоже продавали». Не успел я ему это сказать, а он как не кинется на меня, как не начнёт дубасить палкой! И через голову, и куда попало. Так я и не понял, когда, и кто, и как меня оттащил да на сани посадил.
Анна (качает головой). Я так и думала, что ты что-то такое должен был ляпнуть. Войт не такой человек, чтобы кого-то просто так зацепить.
Микола (горько). О, ну конечно. У тебя каждый честный, каждый умный, только не твой муж.
Анна. Я тебе чести не умаляю, но поленья продавать не надо было.
Микола. А мёрзнуть да голодать надо!
Анна. Надо было из дому взять пару крейцеров на горилку, если уж без неё не можешь обойтись. Мы ведь уже не такие последние.
Микола. Вот так! На заработок ехать и ещё деньги из дому брать!
Анна. Ну, когда так, то имеешь заработок, какой хотел. (Застилает стол и начинает ставить ужин.) Ну, а где же ты так долго был?
Микола (гневно). А тебе что до того? Не твоё дело! Раз я тебе так нелюб, то не спрашивай меня ни о чём!
Анна (ставит миски на стол). Ну, когда так будешь со мной говорить, то, конечно, любее не станешь.
Молчание. Микола барабанит пальцами по окну, Анна накрывает на ужин. Микола поворачивается и начинает молча есть. Вдруг слышится стук в окно. Анна вздрагивает, Микола роняет ложку.
Анна. Свят, свят, свят! А это что такое?
Микола. Кто-то в окно стучит! В такой поздний час, в такую непогоду — ой, может, какое несчастье!
Голос за окном. Эй, люди, откройте, не дайте душе погибнуть!
Анна. Кто-то, наверно, с дороги сбился. Пойду открою.
Микола. Анна, стой! Может, какая злая душа?
Анна. Ба, да что? Дать человеку погибать? Да и что нам злая душа? Взять у нас нечего, никому мы ничего не должны, так чего нам бояться? (Выходит. Слышно, как отпираются засовы.)
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Микола, через мгновение входит жандарм с карабином, весь присыпанный снегом, за ним Анна.
Жандарм. Дай бог добрый вечер!
Микола. Дай бог здоровья!
Жандарм. Извиняюсь, что в такой поздний час непрошеным к вам в хату набиваюсь. Но там такая страшная буря, метель, что не дай господи! Я с дороги сбился, думал уже, что или замёрзну где в сугробе, или волкам на зуб попаду.
Анна (крестится). Господи!
Жандарм (оглядывается на неё, таращится, потом берёт себя в руки). А так! Недалеко уж до того было. Там под лесом слышно, как они воют. Каждую минуту могли, бестии, со мной встретиться!
Микола. Так раздевайтесь, пан шандар, садитесь! Ведь теперь, под ночь, дальше не пойдёте.
Жандарм. Да куда уж! Ног своих не чую, так промёрз и измучился! Ой, господи тебе слава, что с душой из того снежного ада выбрался! (Отряхивается от снега и начинает раздеваться. Микола присматривается к нему внимательнее.)
Микола. А вы откуда, пан шандар?
Жандарм. Так прямо из города.
Микола. Ну, так, прямо. Но родом? Извините, но мне кажется, что я вас где-то когда-то видел.
Жандарм (смеётся). Ну! Да что ты! Микола, старый побратим! Разве ж ты меня не узнал? (Хлопает его по плечу.)
Микола. Михаил Гурман! Так это ты! А мы думали… Анна, ба, а ты разве не узнала Михаила?
Анна (совсем забывшись, стоит у конца стола и, не глядя на них, шепчет молитву). И остави, и ослаби, и отпусти, господи…
Жандарм (смеётся). Анна! Госпожа! Что это на вас набожность нашла? Что же, не поприветствуете старого знакомого?
Анна (подаёт ему руку). Как поживаете, пан шандар?
Жандарм (минуту пристально смотрит на неё, потом отпускает руку, сжимает зубы и отворачивается, говорит дальше только к Миколе). Ну, нынешней ночи не забуду, пока жив. Знаете, как я услышал сквозь ветер те волчьи голоса, да ещё так недалеко — ну, думаю, всё, конец мне! И так мне вдруг, словно кто горячим песком за спину посыпал. И в ту же минуту я увидел сбоку свет. Сначала подумал, что то волк глазами блестит, но дальше вижу, что стоит на месте… И уже я ничего больше не думал, не соображал, только как не пущусь бежать поперёк снегов, через какие-то овраги, сугробы да заборы. И бог его знает, откуда во мне столько силы взялось. Грохнулся человек раз десять, это правда, но богу благодарю, что хоть кости целы!
Микола. Ну, что ж, богу благодарить! Но скажи ты мне, будь любезен, что это с тобой? Откуда ты взялся? Ведь говорили, что ты…
Жандарм (смеётся).