Бросив раскалку под палатку, он бросил:
— Искупнуться.
И увидел позади себя Евгения Григорьевича, потому что тот изрёк:
— Пятьсот тридцать девять.
Геша бы не слишком обеспокоился таким гостем, но позади него стоял шоферюга, который тоже имел на себе некоторое татуирование. Поэтому и Кеша, не оглядываясь, вжал под себя бинокль, притворяясь человеком, который улёгся немного позагорать на опушке.
Воцарилось молчание, такое, что Геша решил поздороваться первым, те тоже молча кивнули.
— Как вам тут? — поинтересовался Евгений.
— Класс, — ответил тот. — Такая природа. А рыба. Класс.
И тут наткнулся глазами на полное отсутствие собственного рыболовного снаряжения. Зато две новенькие сельмаговские лопаты предательски поблёскивали в тени.
— Вы откуда? — пробурчал, словно стартером, водитель, потому что звали его Антин.
— Отдыхаем, — ещё недружелюбно ответил Геша, потому что уловил, как напарник успел спрятать за спину предательский оптический прибор.
— А это что? — кивнул на лопаты шоферюга голосом, будто попав не на то октановое число. — Копаете?
То есть его выхлопы свидетельствовали совсем обратное, мол, ребята, если вы и при ножах или при "волыне", я, если захочу, вот тут вас раскатаю своим "газоном", как Бог черепаху.
— Нет, — невинно ответил Геша, медленно двигаясь к лопате, которая, понятно, тоже удобная и замашистая вещь, — мы тоже копаем. Червяков.
Кеша заехал бы ему биноклем, если бы не хотел изо всех сил скрыть этот нежеланный предмет.
"Идиот", — сказал бы, если бы не хотел скрыть правду.
— Мы — уголь. Мы шах... тёры, — вытягивал изо всех сил ситуацию он. Ведь едва не ляпнул "мошенники", а эти значения совсем не тождественны.
— Ага, — подключился к ней приятель.
Евгений Григорьевич подумал и сказал:
— Шестьсот сорок. Разве тут есть шахты?
Те оглянулись — шахт, действительно, не было тут.
— Мы — нет, — в унисон сорвалось у них. — Мы — там. Мы — в Донбассе, — завершил Геша.
И Кеша также:
— Мы — копаем там. А здесь мы отдыхаем.
— Уголь, — пояснил его напарник.
Наступила тишина, в которой даже отчётливо проступало штыкование лопат на недалёком раскопе и весомое шлёпанье кусков земли, что отвлекало от слов до тех пор, пока не начали на них наваливать:
— Ну и что, — не удержался Кеша и кивнул на курган, — что в нём есть?
Снова воцарилась тишина, в течение которой Оксана преодолела расстояние до мужчин, нехотя в них уставившись.
— Ну, — хлопнул себя по затылку, а не собеседника, Евгений Григорьевич, — это зависит от того, кто его построил.
Оксана удивлённо посмотрела на него, словно то был Кеша, а не наоборот. Ведь этот вопрос был между ними уже решён, ещё после её первой разведки здесь, что, собственно, и предопределило нынешнюю экспедицию.
— А вот... — тянул Кеша к самому заветному, — это ж это, казаки, они когда прятали, то они вот так шапками, шапками брали и насыпали сверху это...
— Террикон! — радостно добавил Геша, блеснув эрудицией, в голове стало струйно.
— Ну да, типа того, — продолжал его коллега, — чтоб было красиво. Ну и чтоб никто не догадался, что там на самом деле. Да? Что даже учёные не всегда могут разобраться, что там внутри может быть спрятано.
— Ну да, — подхватился и Геша, — им же некуда было это сдавать в банк, тем более в сберкассу, потому что когда те делали сбережения, отобранные у ляхов или у жидов — что было дальше с ними делать? Посреди леса? Вот тогда они все брались за шапки.
Ему стало торжественно от удачно высказанной сложности.
Оксана с изумлением наблюдала весь полилог, тем более что их странный водитель открыто посматривал на чужую авоську, где иронично поблёскивала бутылка казёнки. Эти взгляды не ускользнули и от "шахтёров", которые хорошо знали жизнь: что страшнее человека, чем непохмелившийся шофёр, на свете не существует. Особенно, когда мужчине тоже есть что на себе вытатуировать, и чего стоят какие-то двое чужаков для него такого, кто нарушает территориальные воды или, пак, территории вокруг грузовика.
Такая рокировка не проскользнула и мимо Евгения Григорьевича, потому что и ему сегодня было — ведь с утра местных краеведов с опохмелкой не было.
— Ну, "учёные", — вклинился он, — они не имеют сомнений, потому что отечественная наука доказывает, что курган принадлежит нашим предкам. Значит, это — скифский курган. Или сарматский.
Оксана:
— Или?..
Такая неуместная реплика, втиснутая между мужчинами, слегка обеспокоила Евгения Григорьевича, поэтому он сказал:
— Шестьсот сорок один. Чтобы не было никаких "или", я, как руководитель экспедиции, ну, не приказываю, а утверждаю: этот курган сарматский. Ясно?
"Шахтёры" согласно кивнули, решив, что "скифы" — это название ещё одного народа, который не имел сберкасс.
— Как? Да их же совсем немного, и то на юге. А в основном сарматы хоронили своих на чужих скифских курганах, — выдавила девушка.
— Оксана, нет прописных истин. Некоторые из них могут и опровергаться.
— Но ведь, — не верила собственным ушам она, — на насыпи была обнаружена битая керамика, да и по периметру камни тоже, а Терёножкин, например, считал, что признаки скифского погребения...
— Терёножкин, — прошептал Евгений Григорьевич, будто речь шла о Мозолевском. — Вместо того чтобы устраивать дискуссию, вы бы проверяли насыпь, то есть выброс, чтобы наши орлы не выкинули лопатой туда чего-нибудь ненужного.
Оксана не поверила. Мужчина всю жизнь копает курганы и каждый раз разграбленные; и он прекрасно знает, что есть немало учёных, которые, намеренно сделав нечестный вывод, наносили науке больший вред, чем эти жалкие грабители... Не может же мужчина так сильно притворяться перед подчинёнными отчуждённым, чтобы, даже если о посторонней женщине, чтобы её было так презрено.
— Ведь Терёножкин...
— Шестьсот сорок два, — завершил диспут Евгений и повернулся спиной. — Значит так, — торопился он, пока та бутылка не взяла верх над подчинённым, — вы, господа шахтёры, отсюда перебирайтесь.
— Куда? — голосом азербайджанского беженца выдавил Геша.
— Ну, туда, где живут все отдыхающие, на базу отдыха.
Те заинтересованно переглянулись:
— А тут есть такая? — голосом человека, который знал дорогу только до реки и назад. Они посмотрели на свой сиротский тент, словно он примандровал из далёкого скифского прошлого.
Оно навернулось и на глаза Оксаны, научная обида за Терёножкина просочилась слезой из её левого века. Значит, Евгений-батюшка будут нарабатывать материал на свою концепцию, то есть такую, не собственную, однако наиболее удобную для учёного его ранга. На миг для неё эта публика перевоплотилась в скифов-всадников, а она, как скуфейка-оратянка, понуро отправилась к соплеменникам, что ворочали рискалями чернозём.
Тем временем "шахтёры" быстро собрали вещи и исчезли в направлении лесостепи, не оставив на месте пребывания ни малейшего следа. Кроме разве что бутылки, "забвенно" брошенной в траве.
Сказочный долговолосый Дед сел у источника, зачерпнул походным кружком. Он, чрезмерно долговусый, окунул веточку боярышника, помешал, принюхиваясь, и зажмурился, чтобы пригубить, когда кирзовый сапог всполошил тишину, проломившись сверху сквозь ветви и чуть не плюхнувшись в воду. Таинственный незнакомец с ненавистью уставился на кирзача. Осторожно, чтобы не расплескать напиток, поднялся.
— Бросаются, — плюнул он на сапог и исчез.
В мире всем надоедает всё, и даже купание в реке Истрице. Даже после пыльной землекопской работы, потому что время уже браться за ужин, а после него быстро хвататься за гитары. Ведь, отключённые от электричества, где ты ещё услышишь музыку, кроме акустической? Такой, что даже комары уже не казались надоедливыми, да что там! — уже и первые мозоли распрямились, улетев в небытие до следующего трудового дня.
Чтобы так тёплый ночной ветер шёл на неё, ощутимый лишь травам, чтобы они были громче самодельной музыки, и уносили её вместе с дневной обидой.
Как же тяжело, когда тяжело!
"Снова тебя использовали", — выдохнула в ветер Оксана, в первый раз это было в университете, когда свою курсовую отдала на рецензию в научный институт — работа её потерялась. А рецензент вскоре, через год, защищал кандидатскую, какое же было удивление Оксаны, когда она узнала свою курсовую почти без изменений. Поэтому ей не составило труда на защите задать тому господину несколько вопросов, на которые не было ответов. И, раскрыв их, легко доказать присутствующим, как теоретик использовал "анонимный" источник, украв у безымянной студентки.
Тогда она поняла, что её безграничная любовь к науке археологии — взаимна, что они действительно стоят друг друга — это было важнее всех неприятностей, которые она пережила после своего "рейда" по научным тылам претендента.
Ветер радовал её, ветер успокаивал, ветер и ночь. И ничего нич, и ничего дотыч, когда колышет, обиду усмирит и убаюкает, потому что ночи достаточно на все неправды, чтобы развеять преграды. "Это мы, — шептала ему Оксана, — добываем крошки малые из старины, потому что в гумусе в тёплой плодородной земле истлеют они, ведь где ни копни, бери новость в каждой пяди, пусть гонят по свету про диковину умные дяди". Она сидела, и горячий пыльцевой шум вошёл в уши, и не было никаких научных проблем, потому что она знала вне них, кто она здесь есть и почему — здесь, где река, здесь, где лес, здесь, где степь прижимался к ним прохладой, погасив своё жаренье о воду, от него звенела одна душа, стояла боком к течению того, одновременно влажного и сухого.
Утро начиналось с коровы. Первой в стаде, она уверенно вела гурт и удивилась, увидев возле луга девушку в городском наряде. Не стала с ней спорить за пастбище, зная, что для этого позади есть пастух.
Оксана проснулась от того, что осознала: ведь спит сидя. Сжалась в штормовке, когда увидела напротив себя китайский термос, за ним так же празднично поблёскивал Ярослав, рад, что может налить горяченького этой странной, как для пастбища, девушке.
— Пейте, это на травах, — успокаивал он её.
Лениво отождествлялось солнце.
Опершись на кнут, он сел рядом, Оксана
потягивала и старалась не смотреть. Он уже закрутил сосуд, кинул его в сумку.
— А на чём настаивали? — спросила девушка.
— Иван-чай, — пояснил он взглядом, наткнувшись рядом на такой же, сорвал, дал девушке, та потерла пальцами, лизнула. — Да тут что хочешь, любую траву бери — заваривай, не повредит. Оно всё к делу.
— Вы где-то этому учились? Вы знаете травы?
— Вон даже коровы это знают, — кивнул он на стадо. — А спроси, кто их учил?
Она ещё отпила из стаканчика.
— Вы тут работаете?
— Да кто тут теперь работает? — засмеялся парень. — Так, пасём по очереди, ну, кое-какая работа есть в доме, ну...