Это был старый рипник и хорошо понимал свою работу, но тут он стоял, как телёнок перед новыми воротами. Такой штуки он ещё не видел! Долго осматривал верёвку в том месте, где она оборвалась, щупал пальцами, приглядывался на свет и всё качал головой, словно чего-то не мог понять. Мендель тревожными глазами, весь бледный и с замирающим сердцем, следил за каждым его движением.
— Не понимаю! Никак не пойму, что случилось с этой верёвкой. Как она могла оборваться?
— Может, проржавела? — несмело сказал Мендель.
— Похоже на то, ведь если бы её специально перерезали, это было бы видно, был бы гладкий срез. Значит, проржавела.
— Ай-вай! Старая верёвка. Надо было заменить, — поспешно подхватил Мендель. — Ой, господи! Сегодня утром что-то как будто за плечо меня тронуло: "Мендель, замени эту верёвку!" А потом я подумал: "Ну, в пятницу не буду менять. Придёт воскресенье — тогда заменим!" А тут на тебе! Ну, кто ж знал, что она не выдержит?
Но Митро всё ещё осматривал верёвку и качал головой.
— Слушайте, Мендель! Так не может быть! Она как-то не просто проржавела. Чтоб она проржавела, чёрта с два! У меня в селе сноповязка уже пять лет на такой верёвке держится. И дождь её мочит, и снег на неё идёт, и ржавеет она не так, как тут, а всё держит. И это ведь сноповязка, а не один человек.
— Ну, Митро, но там она стоит спокойно, а здесь день и ночь то скручивается, то раскручивается. От этого проволока больше всего трескается.
— Это правда, — сказал, подумав, Митро. — Но тогда бы она трескалась понемногу — один виток, другой, третий... А тут все разом. Не гладко, а так, будто — прости господи — мышь перегрызла. Ай-ай! Пока живу, такого ещё не видел.
Тем временем Мендель принёс из магазина свежую верёвку, её намотали на вал, и Митро, приготовившись к спуску, отправился в яму. Через полчаса подняли обоих — Митро и Ивана. У Ивана были сломаны обе ноги и голова, разбитая о выступ. Вероятно, он и не долетел живым до дна.
XVII
На следующее утро, ещё до рассвета, бориславский войт — тогда войтом был крестьянин — с присяжным и двумя жандармами пришли в ту каморку, где жила Ганка. Она ещё спала — после долгих бессонных дней и ночей впервые спала глубоким, почти мертвецким сном. Баба открыла дверь, все вошли, но, взглянув на мертвенно-бледное, высохшее Ганкино лицо, изъеденное страшной внутренней мукой, не решились её будить.
— Ну-ну, пусть спит, — тихо сказал войт. — Подождём снаружи.
— Ей немного достанется от людей, — сказал один жандарм.
— Господь не стал ждать человеческого суда. Сам осудил и сам наказал её, — добавил другой.
Как только они вышли, Ганка проснулась.
— Вы здесь, бабушка? — сказала она.
— Здесь, сиротка, здесь.
— Мне приснилось или здесь кто-то был?
— Да кто бы мог быть?
— Мне показалось, какие-то мужики... жандармы...
— Были, сирота.
— За мной? — сказала Ганка, приподнимаясь.
— За тобой.
— Всё знают?
— Знают.
Ганка долго посмотрела на бабу, потом протянула к ней свою сухую руку.
— Спасибо вам, бабушка, — сказала она. — Я уже сто раз хотела собраться, пойти и признаться во всём, да никак не могла набраться смелости. А теперь всё кончено. Теперь я спокойна.
И она с трудом выбралась из постели. Баба помогла ей одеться.
— Ну, а теперь зовите их.
Вошёл войт с присяжным, вошли жандармы.
— Ну что, сиротка? — сказал войт. — Больна?
— Больна.
— Хочешь нам что-то сказать?
— Хочу.
И она спокойно рассказала события того вечера. Один жандарм записывал. Потом её повели на место преступления. С помощью крюков вытащили из ямы по кускам разложившееся тело несчастной Фрузи и перенесли его в трупарню, а Ганку посадили на воз и отвезли в Дрогобыч, в судебный арест. Там она не дождалась даже первого протокола.
А жандармы после этого случая тут же получили второй. Им сообщили, что в недалёкой кошаре оборвалась верёвка под рабочим, тот упал в яму и разбился. Надо было осмотреть место, труп, допросить свидетелей...
— Что-то мне не нравится этот случай, — сказал один жандарм, молодой, старшему, постенфюреру.
— Еврейская неосторожность. Верёвка проржавела!
— А нет ли тут чего похуже? То, что говорит Митро про эти деньги...
— Так что, думаешь, тут преступление? Что кто-то нарочно перерезал верёвку?
— Очень может быть. Эти деньги — может быть причиной. Кассир говорит, что он отдал ему деньги, а их при нём нет.
— Поищем в его жилье.
Но в жилье, то есть в том шинке, где ночевал Иван вместе с несколькими другими рипниками, никто о каких-либо деньгах не знал и не слышал. Из допросов жандармы узнали, что раньше у Ивана уже крали деньги, и с тех пор он не носил их при себе и прятал так, чтобы никто не знал где. С другой стороны, признание Менделя о том, что Иван высылал деньги за купленный участок нотариусу в Дрогобыч, подтвердил нотариус телеграфом, а другое признание, что последние 100 ринских Иван получил ещё днём раньше, подтвердил Митро настолько, что слышал, как Мендель сказал Ивану: "Деньги у вас готовы", и Иван на это кивнул. Значит, взяв деньги, Иван должен был где-то их спрятать, чтобы забрать с собой. А если так, то какой у кого был мотив покушаться на его жизнь?
На этом дело и закончили, только Менделя за недосмотр и использование проржавевшей верёвки оштрафовали на 20 гульденов.
Ивана похоронили в одной могиле с останками тела его Фрузи.
_____________________
* Дилом называют подгорские русины первый, самый низкий хребет Карпат, который отделяет "горы" от "низины".