не бойся, Валя, –
сейчас будут козаки…
Прошу в залу всех до балу…
Гей, шампанского, дворяне!
О, уж там их лупят хлёстко… что за дикие крики?!
Гей, цимбалы! быстрее! живее! громче, музыки!!!
[7.03.1906]
ПРАКТИЧНЫЙ ПАН
Я не боюсь бунтовщиков,
у меня с ними согласие,
я не позову казаков,
мне это невыгодно.
Как придёт зерно забирать
с хуторов голытьба,
я выйду сам её встречать
и распахну ворота.
Берите, везите хоть на возах,
я сам ещё навьючу,
я лишь на собственных весах
каждый мешочек взвешу.
Что ж, товар как раз про вас,
почтенные "продуценты",
я уверен: вы мне в свой час
уплатите проценты.
Сам денег править не пойду,
Я же не жид-лихвар!
Я уж себе таких найду,
Что сделают это для друга.
ПАН ПОЛИТИК
Ба, что поделать? кончилась эпоха рыцарства,
доводится не списом, а пером
бороться с Иваном да Петром…
Пишу статью "О кризисе хозяйства".
Я знаю сам, что я не Цицерон,
но всё же если захочу упрямо,
то обморочу словом хоть кого я прямо…
Скажу я речь в "партии ворон".
Теперь всякий хам показывает нутро,
а нам молчать? Да это ж чистый срам!
Так я готов поддержать семь программ!..
Я выставлю свою кандидатуру!
ПАН НАРОДОВЕЦ
Вот послушайте, Иванцу,
я же вам добра желаю,
я надумал издавать
газету мужицкую…
Зачем вам нужна та самая
мудрая политика,
только время убивать –
ссора да возня.
Пусть паны идут в Думу
голову ломать,
я вам дела хозяйские
помогу решать.
Я научу вас, как гноить
землю под пшеницу.
Говорите, нету земли?
То пустое, мелочь!
Расскажу вам, как где в мире
косят люди сено…
У вас нету сенокоса?
Эх, да как-нибудь будет!
Расскажу вам, как скотину
надо выпасать…
Нет у вас уже пастбища?
Стоит ли считать?
Ну, научу вас, как положено
лес оберегать…
У вас нет уже и леса?
А ну вас к бесам!
То хотя бы научу сушить
древнее болото…
Что? Нет даже и болота?
No, to mniejsza о to !
Но послушайте, голубчик,
я же вам добра желаю!
Хоть спалите, а купите
газету мужицкую.
СКАЗОЧКА ПРО КРАЙ ЦАРЯ ГОРОХА
Слыхали сказочку про край царя Гороха?
А знаете, отчего людей там стало "троха"?
Кто-то искру сдул из люльки, а погасить не смог,
и вспыхнул пожар такой, что загорелся снег.
В ратуше пан войт влез на высокую башню
и советовал соломой тушить пожар страшный.
Тут райцы все к стогам – кто сколько мог, нагрёб,
да и кинули в огонь с соломою весь хлеб.
Горели города, сгорали целые сёла,
страна вся стала красной и весёлой.
А после вдруг так стало грустно, как в ночи, –
куда девались цехи, рыцари, мужики?
Хоть кто живой остался, так едва брёл дороги…
Тогда пошли в поход против людей безроги.
[7.03.1906]
ЛЕГЕНДА
Было когда-то в одной стране:
печальный поэт в печальной хате
рядами думы выстраивал;
они и "строились",
как пехота, и вдруг певца охватила охота –
и он им крылья подавал.
Крыльями думушки трепещут,
порядка слушать не хотят,
разбили все шеренги вмгновение!
И россыпью крылатое войско
на жизненное побоище
из тесной хаты в мир летит.
Одна взвилась высоко,
другая пала глубоко,
а третья уж гнездо вьёт;
та – как орлица, славу кличет,
а другая чайкой плачет
или кукушкой кукуёт.
Буйная ищет солнца сход,
тихая вьётся у окна,
как ласточка всё припадает,
влюблённая – поёт девице,
как соловейко на калине,
слезами-песнями рыдает…
Тем временем люди трудолюбивые
раскинули искусные сети,
силки поставили, ловушки,
по кустикам все расселись,
приманки разложили
да и начали ловить думы-пташки.
Так люди, дум наловивши,
по клеточкам рассадивши,
их занялись украшать:
всех чернокрылых выбелили,
а белых трошки почернили,
и всех пустили позолотить.
А чтоб ни одна не взлетела,
приручили им всем крылья –
теперь буйству их конец! –
Ножки вместе повязавши,
в корзину ровно повкладывавши,
несут певцу на подарок.
Певец тогда уж не в хате
и даже не в домовине,
а в Вечной Славе пребывал
(то есть такая страна прекрасная,
хотя кто-то скажет – легендарная),
и там поэт гостей встречал.
Ибо как раз в тот самый день
были певца роковины –
рождения и смерти вместе.
Приветствуют гости, подарки
вынимают, развязавши узлы:
"Твоим добром – тебе же честь!"
Пташки тоненько попискивали
и позолотой побрякивали…
Поэт к гостям обратился:
"Громада моя почтенная,
где вы набрали этого дива?.."
Он не признал своих детей!
[1906]
"ТИХУЮ ДУМУ ВЕЧЕРНЮЮ…"
Тихую думу вечернюю
напрасная буря развеяла.
Белую чуприну растрепавши,
сивые брови насупивши,
из чёрных глаз рассыпая
то молнии палящие,
то градины холодные,
гналась она бешена.
Перешумела. Но доселе ещё
слёзы тяжёлые ронит дерево,
бережно-тихо спуская
с ветки на ветку и вниз…
Грустно по роще осиновой
тени бродят поникшие,
тени от туч дождевых.
Лунным светом переплетены,
будто покрывала жалобные,
меж деревами останавливаются,
стволы белые, тоненькие
в тоске немой обнимая,
стволы тихо дрожат.
Страшно смотреть, как тянутся
те покрывала без тел,
слепо, неуверенными движениями,
будто тела без души.
Тянутся марища и скорбят
той скорбью нечеловеческой,
что как человека опутает,
то заморозит всю кровь.
Грустно в роще успокоенной,
влажной ночью придавленной,
жутко не так перед бурею,
как после бури в тоске.
21.06.1906. Зелёный Гай
ПРОРОК
(Из библейских мотивов)
Я духу сердцем сказал:
"Зачем ты будишь меня среди ночи?
Зачем ты уста мои развязал
И дал им речи пророчьи?
Оспалы здесь люди, в них вялые сердца,
Народ этот вовсе не борца".
Мой дух мне промолвил тогда:
"Вставай, часовой, без сомнения в дозор!
Хоть люди ослабли в отчизне своей,
На голос твой будут молчать,
Да слава о них прогремит до звёзд,
Что есть в их народе пророк".
Киев 11.11.1906
ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ
Ты честная женщина, ты не продаёшь
своей красы и ласки за деньги,
неверных поцелуев не даёшь
за жалкое лакомство, за утехи.
Ты гордая женщина, ты не вошла
в гнездо, что руками свито,
тяжёлый труд ты себе взяла,
несёшь молча долгие годы.
Ты добрая женщина, слов горьких нет
у тебя для тех, кто "пал низко",
хоть нищету ты пережила сама,
хоть и тебя искушение манило.
Ты искренняя женщина. Тем своё чело
ты низко склоняешь, вспомнив о тех,
кто продаётся; знаешь, как им
было горько и сладко, в неволю упавши.
Ведь продалась и ты. Не за серебро
и не за сладости, не за подарки,
а за то ласковое тепло,
за милые речи и поцелуи…
То голод сердца гнал тебя к тому,
в чьих глазах сверкали бриллианты,
чей смех тебе казался золотым,
а кудри были, как гроздья густые.
Не тело ты, а душу продала,
свой дар и разум отдала в неволю,
в каторгу вечную завела, –
и горько и сладко тебе до боли.
27.11.1906
"НЕ СКОРО ТО БУДЕТ…"
Не скоро то будет… А будет ли, нет?
Не знаю. Но видится всё тот сюжет,
так ясно – отчётливо встает перед очи,
как в яркие, светлые, лунные ночи
рисуются тени на белой стене –
отчётливы, просты, хоть и таинственны,
резки, хоть дрожащи. Вдруг тучка плывёт
и тени смешает, и сумрак плывёт,
словно седой покров… минута одна –
и снова покажет стена те теня
резки, хоть туманны. Неужто тополь
отбился вот тот, что стоит среди поля?
Он тут словно башня. А это –
неужто тот листик, что ветер несёт?
Словно он подобен хищной птице…
Так в моих грёзах плетутся узоры,
неясные тени далёких вещей,
и вдруг исчезают от зорких очей,
и снова возникают. И то, что настанет,
мне видится пройденным: те люди,
их речи и дела знакомы уже,
как будто я в сказке их слышала, во сне
с младенчества, с детства… Так, будто те тени
жили где-то со мною в чужой стороне.
И я к ним стремлюсь в ту далёкую даль,
где память обо мне уж будет, как тень
от листика того, что сорвался к утру
и в сумраке скрылся, как в сером покрове…
2.12.1906
"ОЙ В РАЮ, В РАЮ…"
Ой в раю, в раю, близко Дуная
выросло зелье, всем нам веселье.
У него стебелёк – с копьё деревцо,
на нём ветви – золотые стрелы.
А на вершине цветочек сияет,
цветочек сияет, рай веселяет.
Где-то взялась лютая змея,
распластала крыло над зельем,
ясный цветочек потемнел,
райская земля опечалилась.
Ой, примчался белый молодец,
белый молодец, всем победитель,
срезал сучок и сделал лукошко,
сломал веточку, ясную стрелочку,
пустил в змею стрелу под рёбрышко,
под рёбрышко прямо в сердечко.
А где кровь польётся, там пожар вспыхнет
и запылают горы-долины
ясным пожаром без пожарины.
Райская птица вся встрепенётся,
замахнёт крылом над зельем,
яркий цветок золотом засияет,
пусть же сияет и не угасает.
"В ХОЛОДНУЮ НОЧЬ САМОТНЫЙ СТРАННИК…"
В холодную ночь одинокий странник
в глухом бору нашёл старое кострище;
при месяце белел холодный пепел,
чернело кругом пожарище,
торчало несколько целых дровин,
те, что повыше, были сыры,
видать, тот, кто сей костёр разводил,
не допалив, бросил и залил.
И странник дрожащими руками
начал костёр угасший ворочать,
нашёл где-то искорку меж щепками,
и обрадовался, стал её питать.
Затлелся уголёк мелкими звёздочками,
но огонёк не вспыхнул ни на миг,
и странник, пробывши там с час,
ушёл прочь, проклявший пожар.
А искра тлела в пепле тяжёлом
и жглась, как незажившая рана,
всё не могла ожить в огне ярком
и больной жар тот тлел до утра.
На восходе солнца в дымке тонкой
огня блеснула полоска багряная.
А как солнце озарило бор,
огонь уже лютовал, как дикий зверь.
LÉGENDE DES SIÉCLES
Издавна я грезила: будь у меня сила,
то я бы в тот храм таинственный вступила,
где светят сквозь мрак науки чудеса,
где не клонится вниз людская глава,
а гордо подымается чело вдумчивое,
знанья в себе уверенное, ясное, счастливое,
где льётся в душу величавый покой,
как будто легендарный целебный напиток.
Думала: замкнусь в тихую комнату,
на сокровища вселенской мысли богатую,
спрячу в книги все чувства, как в гробы,
замолкнут в сердце моём все струны,
одна только мысль, холодная, ясна,
живая во мне будет, она лишь одна.
Мой разум тогда разовьётся так вольно
и будет взирать без гнева, но зорко
на древние веки, на былые события,
на трупы миров, на умершие надежды,
на призраки веры, на кости людей,
на зародыши зверей, растений и идей.
Всё сольётся в целость – природа и люди,
что есть, что прошло, что случится, что будет,
и родное, и чуждое сплотится едино
и будет в моей мысли жить нераздельно,
затихнут навек вражда и боли,
не будет тревожить и позор неволи,
всем моим мукам настанет конец –
и то будет пылкой работы венец.
* * *
Так грезила… и подошла под браму –
не храма, нет, а только ограды,
что там стоит, как будто на страже,
и преграждает профанам вход в храм.
Высок был в той брами порог,
его переступить не каждый мог.
Не перешла и я, – жадный взор
проскользнул только за порог во двор,
хотел пробежать по всему простору
и потемнел – то страшный был двор,
среди трупов миров, идей, народов
вились, как змеи, клубы хороводов.
Какие-то чужие, незнаные племена
людей ли, зверей ли вырастали дикие
из сумрака веков, ужасные, великие,
и вместе с ними исчезали имена…
От них остались только дивные руны.
И затрепетали моего сердца струны.
Когда-нибудь так, может, и наша родная речь
останется загадкой векам
***
немым, холодным, странным трупом слова
***
Он стонал под бичом насильническим,
тиранам груди пробивал мечом,
вместе с пленниками рыдал он в неволе,
пророчествовал в гордом Вавилоне,
горел пожаром, в небо линул с дымом,
и рос, и падал с Карфагеном, с Римом,
и закалялся среди буйных браней,
от разных вер мучился призраками,
на миллион частей он делился,
и всё же он ни на йоту не менялся.
Когда встречал гурты рабов немых,
свой голос громко подавал за них,
и в их горькой, давно минувшей доле
всегда он видел образ своей неволи.
***
Накатила тяжёлая красная туча,
гремела в ней громом братоубийная брань,
она покрыла всю страну
и обернула её всю в руину.
Замолк мой дух, и сердце занемело,
и слово с уст сорваться не посмело,
ибо та страна – то была моя…
"ЗА ГОРУ БЛИСКАВИЦЫ…"
За горой сверкают молнии,
а в долине нашей темно.
В заводи чёрные воды
плещутся тайно.
Молния в небе сверкает,
а в заводи потопает,
в чёрный гроб вода мрачная
ясную скрывает.
Лишь тогда покорится свету
мрачноводная заводь,
как завоюет небо целое
буря ясноокая,
как пронзит молния
воды серебряными мечами
и на самое дно заглянет
быстрыми очами.
Лишь тогда на свет светом
отзовётся эта заводь,
как высокая молния станет
ещё и глубока.
Балаклава, 28.08.1907
НАРОД ПРОРОКУ
Ты проклял нас проклятьем тяжёлым
За жестокость, упрямство и измену.
Сам судил нас, и сам же приговорил,
И ни разу не звал на совет.
Скорпионом язык твой был нам,
Ты нас мучил и жалил неустанно,
А теперь ещё стоишь против нас,
Будто обиженный ты невинно.
Так, теперь уж кажется тебе,
Что и мир не видывал столько муки,
Сколько ты от народа принял
За свои премудрые науки.
Ох, какой же это из тебя пророк,
Если твой зоркий глаз пророческий
Только собственную видит беду,
Да и ту не видит глубоко?
Ты ещё жалобы заводишь да стон,
Ты, единственный бессмертный в этом тумане!
Ведь вечно твой будет жить дух
Вместе со словом в проклятьях да в глуме.
Хоть побить мы можем тебя,
Каменьями набросавши груду,
Но ведь тем только выше тебе
И прочнее насыпаем могилу.
Хоть блеснёшь, как летучая звезда,
Этого для твоего бессмертья довольно,
Мы ж, подобно Млечному пути,
Должны долго светить понемногу…
А на каждого из нас тёмная ночь
Как враг из засады подстерегает,
Холодные руки – тяжёлое забвенье
Из пространства веков простирает.
Где есть камень такой на пути,
Чтобы о нём не сбили мы ноги?
Бывал ли нам вожак когда,
Что не вёл мановцем без дороги?
Так, зачерствели наши сердца,
Как пашня через долгую засуху,
Но за это не нас ты кляни,
Проклинай своё братство по духу.
Разве один лишь такой, как и ты,
Нам вещал: "Так говорит Всевышний".
А другой тому лгал в ответ:
"Я от бога", – сказал.