Оргия Страница 4

Может, вскоре
ты сам мне поблагодаришь за это.
Ведь я не отступлюсь от слова своего, —
коли не ты, то я добуду славы,
и нынче же. Я слишком долго ждала.

А н т е й

(после тяжкого молчания)

Да, я пойду. Мне будет милее
с римлянами, чем здесь с тобою.

Н е р и с а

Иди. Но сними же те ветви
с головы своей — неужто так пойдёшь?

Антей тянется к голове, снимает лавры, с глубоким сожалением смотрит на них и молча кладёт там, где стояла Евфрозина, когда венчала его.

Г о л о с Е в ф р о з и н ы

(раздаётся из глубины дома)

Нериса! Позови Антея! Идите к ужину!
Уже готова оргия богатая!

Антей мгновенно бросается к калитке,

Н е р и с а

(догоняя его)

Куда же ты? Ведь надо переодеться!

А н т е й

Отпусти меня! А то придёт Евфрозина,
а я не смею глянуть ей в глаза.

(Выбегает за калитку).

Е в ф р о з и н а
(выходит из дверей)

А где ж Антей?

Н е р и с а

На оргию пошёл.
Его позвал сам Меценат.

Е в ф р о з и н а

Какой-то странный твой жарт.

Н е р и с а

Я не шучу.
Вон там увяли наши лавры домашние, —
сегодня он нам свежие добудет,
получив от знатоков.

(Гордо вскинув голову, уходит в дом).

Е в ф р о з и н а

(хватается за голову)

Неужто правда?!

ІІ

В доме Мецената, потомка того знаменитого Мецената, что жил при Августе. Большая, пышная, убранная к оргии светлица, аркой разделённая на две неравные части: в первой, меньшей (на переднем плане), поставлен триклиний для хозяина Мецената и двух самых почётных гостей — прокуратора и префекта — и устроен небольшой помост, устланный коврами, для выступлений певцов, мимов и прочих артистов; во второй, большей (на заднем плане), много столов, то с ложами вокруг — по-гречески, то со стульями — по-римски. Там сидят и лежат гости разного звания и возраста, греки и римляне. Пир только начался и идёт как-то вяло; видно, что гости мало знакомы между собой и чувствуют себя неловко под вниманием почётного триклиния в передней части залы. На помосте хор панегиристов — среди них Хилон — оканчивает песнь.

Х о р п а н е г и р и с т о в

(поёт)

Свет от светила
вечно рождается, —
так и пресветлый
род Мецената
из луча в луч
переливает
сиянье своё!

Когда хор окончил петь, Меценат слегка кивнул головой корифею и сделал рукой движение — то ли приказ, то ли приглашение, — чтобы хористы заняли места на пиру в задней части светлицы. Хор рассаживается у самых дальних столов, в глубине. Рабы разносят напитки и кушанья, рабыньки раздают цветы.

М е ц е н а т

(движением пальца зовёт раба-домоправителя)

Пусть тем временем тут попрыгают мимы,
а после те египтянки гнущиеся,
что с мечами показывают трюки,
только пусть это всё идёт недолго:
минуту-две, чтоб каждый задержался,
и чтоб никто два раза не выходил.

(К прокурато́ру и префекту).

Ведь представьте себе, что и те мартышки
к славе не равнодушны: раз похлопаешь,
а после и прогнать с помоста трудно.

Тем временем домоправитель, поклонившись, вышел, и на сцене стали появляться мимы, разыгрывая коротенькие фарсы без слов, акробатки-египтянки с мечами, жонглёры и жонглёрки с цветными мячами и пр. Гости аплодируют им, иногда кидают цветы и лакомства. Почти не обращая на то внимания, Меценат и два его почётных гостя разговаривают между собой: Меценат немного приглушённым голосом, Префект ровно, однотонно и несколько лениво, Прокуратор громко и непринуждённо.

М е ц е н а т

Эта оргия моя, признаться должен,
напоминает чем-то царство теней
перед Плутоновым триумвиратом.
Вы не поверите, как я тружусь,
чтоб как-то превозмочь сию дикость
и недоверие, чтоб соединить
в едину семью две половины
коринфского люда — римлян и эллинов.

П р е ф е к т

Друг мой,
ты и так уж достиг великого:
имеешь образцовый хор панегиристов,
и в Риме не всякий день такой услышишь.

М е ц е н а т

(махнув рукой)

Эх, что тот хор!.. По правде говоря,
такой поэзии на кухне место,
ведь ей объедки — лучшая награда,
чем лавры... Я прошу у вас прощенья,
что угощаю вас таким убожеством —

(ещё тише)

ведь это, в сущности, лишь для черни...
Но я надеюсь всё вознаградить
иным. Я здесь узнал певца подлинного.
Не слишком он известен, но то стыд
для греков, не для самого певца.
Я Коринфу докажу, что нужен
римлянин, чтоб ценить подлинный хист,
иначе дар останется в забвенье.

П р о к у р а т о р

Тот певец скоро придёт?

М е ц е н а т

Я не знаю.
Я пригласил его, но был ответ
от него довольно неясный.

П р о к у р а т о р

Ну что за вздор!
Просить их... Ты просто приказал бы!

М е ц е н а т

Приказывать здесь вовсе не годится.
Антей не раб, а гражданин свободный.

П р е ф е к т

Он римский гражданин?

М е ц е н а т

Нет, не римский,
но всё ж из рода честного. В Коринфе
его семью давно уж уважают,
когда-то из неё герои вышли.

П р о к у р а т о р

У гречишек у этих все герои!
Кто в ссоре метнёт миску через стол
и попадёт соседу прямо в лоб —
тот уж прославился, discobolos!..\*

* Дискобол (греч.) — Ред.

(Смеётся).

Такие же и их поэты:
на греческий манер Горция искалечат,
и вот уже венец на голове — лауреат!
В афинской академии за обол
двух лауреатов можно прикупить —
один поэт, другой философ будет!
А умнее — и обол не тратить вовсе.

М е ц е н а т

Не забывай, мой друг, что боги
не любят неблагодарных. Помни,
что Рим ходил в Элладу в ученики.

П р е ф е к т

Известно: дурной тот ученик,
который не превзойдёт учителя.

М е ц е н а т

Это так, но всё же должен он быть благодарным.

П р е ф е к т

Рим щедро заплатил за ту науку:
он Греции даровал покой и право,
чего она не знала с давних пор.

П р о к у р а т о р

(впрыгивая в речь)

А Греция в своей хвалёной школе
научила Рим лишь бабьим россказням,
что только нашу веру опозорили,
и привучила разумом вертеть
без всякой цели, словно пёс хвостом.
Вот и вся наука. Больше ничего
не знали эти греки и не сделали.
У них и языка-то не бывало!

М е ц е н а т

Ну вот те на! Как это не бывало?
Ты, друг мой, что-то странное твердишь.

П р о к у р а т о р

Да, был ионийский диалект,
аттический, ещё какой-то там, —
что ни писатель — речь у каждого своя, —
но цельной, крепкой, единой речи,
всемирной, как у нас, у греков не было.

М е ц е н а т

Это верно.

П р е ф е к т

И поэзия их, скажу по правде,
против нашей всё же не устоит.
Такой отточенности, как Гораций,
грек не достиг и не достигнет.

М е ц е н а т

А всё ж родную речь ценить
нас грек учил. Ведь поэзию латинскую
начал для нас не римлянин, а грек-невольник.

П р о к у р а т о р

Он был обязан выучить язык хозяина,
а пан имел, конечно, дела поважней,
чем резать родную речь на трохеи.

П р е ф е к т

(к Меценату)

Мой друг, ты ж не станешь утверждать,
что те стихи не были корявы,
а речь та не была потворна?

М е ц е н а т

Кто знает, друг, чем искра та была,
от коей на земле зажёгся огонь?
Быть может, это был ничтожный угар,
но всё ж мы чтим её и уважаем
отца Прометея, хоть и был, быть может,
он благодушный вор.

П р о к у р а т о р

(к префекту, кивая на Мецената)

Вот плод, брат, греческой науки!

П р е ф е к т

Наш Меценат — известный филэллин,
ещё бы он не отделил от Рима
Коринфскую республику!

(Смеётся).

П р о к у р а т о р

Шутки шутками,
а Риму из такого филэллинства
ещё может быть вред.

М е ц е н а т

Не тревожься,
старая учительница знает,
что ей на старости подпорка нужна.
Когда б Рим на Грецию прогневался
и оттолкнул её — кричала б «гибну!».

П р е ф е к т

Но всё ж наш друг был прав: есть вред.
Любовь к чужим зашла у нас так далеко,
что мы и сами стали словно варвары,
научившись «африканской латыни»
от чернолицых «римских граждан».

М е ц е н а т

Ну, что ж — без варваров не обойтись,
ведь мы должны обновлять свою кровь,
ослабшую от роскоши и тяжкого труда.
А ты хотел бы, чтоб народы наши
по-варварски вовеки говорили?
Едва ли в этом будет слава Риму.

П р о к у р а т о р

Пускай молчат, пока как следует
не выучат исправной латыни!

М е ц е н а т

Это трудненько!
Учиться молча чистой речи —
такого б и Демосфен не доказал.

П р о к у р а т о р

Так что же делать?

М е ц е н а т

То, что я делаю:
привчать лаской, даже дарами,
всех выдающихся чужинцев любить Рим.
Кто любит — тот уподобиться сможет
любимому и телом, и душою.

П р о к у р а т о р

Разнежило тебя то филэллинство!
Хотелось бы узнать, как ты, к примеру,
собрал бы дань «ласкою и дарами»?
Много б собрал!

М е ц е н а т

(смеясь)

Ну, тут я должен
сложить оружие. В этом ты сильнейший.

Р а б — а т р і є н з і й

(входит)

Пришёл Антей-певец.

М е ц е н а т

А! Позови.
Стой! Как Антей уж начнёт он петь,
я дам знак — тогда пусть танцовщицы
сюда войдут. Но только ж не раньше.
Смотри у меня! Ступай.

Атриензий уходит.

Эти рабы
ломают мне то и дело весь порядок.
Для них оргия — то пляска.

А н т е й

(у порога)

Привет вам, славные!

М е ц е н а т

А, здоров!
Да ближе подходи. Возлюбленному муз
не пристало у порога стоять.

Антей подходит ближе, но места за столом для него нет, и он остаётся стоять перед возлежащими гостями.

М е ц е н а т

(к гостям)

Вот, друзья, драгоценнейшая перлина
Коринфского залива.

А н т е й

Ты, преславный,
слишком уж щедрою милостью меня обложил,
а Коринфу ж воздал почёта мало.

М е ц е н а т

Почему же мало почёта?

А н т е й

Потому что
невозможно пересчитать все жемчужины
нашей бухты и взвесить, какая дороже.

П р е ф е к т

Любить свой город — это похвально,
но забывать о правде не годится,
как и о благодарности. Если в Коринфе
и вправду есть немало перлов хисту и науки,
то в том заслуга Мецената.

М е ц е н а т

Моя заслуга петушиная, мой друг.

П р о к у р а т о р

Как это понимать, Меценат?

М е ц е н а т

Да потому что я по всяким свалкам хожу
и там выискиваю жемчужины ценные.

П р е ф е к т

Но ты ж их не глотаешь, как петух,
а оправу им даёшь.

Антей молча поворачивается уходить.

М е ц е н а т

Стой, Антей!
Куда ты идёшь?

А н т е й

Туда, куда мне надлежит.

М е ц е н а т

Я вижу, ты обиделся.

П р о к у р а т о р

Вот странно,
какие все греки обидчивы!

А н т е й

И правда,
странно, что мы до сих пор не привыкли,
что победителям вольно звать
нашу страну помойкой, а нас —
пока мы без «оправы» — просто мусором.

М е ц е н а т

Ты дал моему слову колючки,
а не я. Вся моя вина лишь в том,
что мой язык как-то поскользнулся,
но ведь его боги скользким создали.
Вини Юпитера или Прометея —
тебе виднее, кто из них виноват.

П р е ф е к т

А я, оставив в стороне все вины,
вернусь к заслугам.