Юмореска
Motto: Der Mensch ist etwas, was überwunden werden soll.
Nietzsche. "Also sprach Zarathustra" [1]
(Он у себя в комнате). С бабами не хочу иметь никакого дела, абсолютно никакого! Это народ капризный, придирчивый, полный претензий и противоречий, полный самолюбия... В взглядах ограниченный, детский — что мне с ним, с этой мозаикой чувств? Впрочем, одна — как другая.
У меня есть моя медицина и мои пациенты; есть мои товарищи и литература, а больше мне никто не нужен.
(Лежит на софе и задумчиво смотрит перед собой). Но ведь я должен её каждый день встречать! И она всегда одна и та же! Не смотрит ни вправо, ни влево, идёт по большому парку, где упавшие листья лежат уже целыми пластами, и о чём-то думает. О чём думает? "Женские проблемы", "конфликты между женщиной и мужчиной"! — наверно, об этом. Я встречаю и других, но те другие смотрят иначе прямо перед собой, чем она. Издали я уже узнаю её по походке, по стройной, нежно сложенной фигуре и по снежно-белой фетровой шляпе. Волосы у неё чёрные и, кажется, скромно убранные. Её лицо (оно бледное) принимает выражение строгости, когда я прохожу совсем рядом...
(Через мгновение насмешливо). Наверно, думает, что кому-то взбредёт на ум заговорить с ней, и поэтому вооружается так. Ха-ха! Я "заговорить" с какой-нибудь! Я, который рад, когда имею их всех на милю от себя. Который боится их, как грешник ада, потому что, не успеет мужчина и оглянуться, а они уже висят на шее. Ну, этого уже не дождётся ни одна. Мои чувства заняты, чтобы останавливаться на бабах.
Я хожу ежедневно парком, потому что мне ближе к госпиталю, при котором я врач, но она? Что ей теперь искать в парке? Сейчас осень, парк почти пустой, а те немногие случайные посетители, что ещё изредка появляются, — это не то общество, которое побудило бы молодую даму гулять одной. По крайней мере, наше немецкое женское общество нашло бы это extra-vagant. [2] Кто её родственники? Какие у неё черты? Какого она духа дитя? Ну, впрочем, всё это меня страшно мало касается.
* * *
(Она, возвращаясь из городского парка). Как грустно, что люди в чувствах так неинтеллигентны! А больше всего уже эти "образованные". Так смотреть на кого-то! Наверно, каждый думает: "Она играет эту интересную роль только для того, чтобы привлечь внимание"; это уж точно.
Да, если бы у человека на лбу было написано всякое "потому что и т. д.", если бы у меня, например, было написано, что у меня катар горла и что могу только в тёплое время гулять, что у меня мать больна, а отец почти без конца в дороге и поэтому не могут меня сопровождать, и что мне в моём грустном настроении приятнее без общества, — если бы всё это было у меня на лбу написано, тогда... да, что уж говорить!
С моими предчувствиями смерти и грустными мыслями мне всего милее тихая, торжественная природа. Осень подходит ко мне.
А как я хочу жить! Всеми нервами своего сердца привязана я к этой жизни. Мне кажется, что передо мной лежит какая-то сама её красота и манит к себе. Но мне смеются в лицо, когда я говорю, что через два-три года умру. А я... Боже мой! не хотела бы для себя жить! Я бы лишь хотела видеть, как всё будет. Видеть и чувствовать, как вокруг меня всё волнуется, в малом и в великом масштабе. Хочу лишь вместе со всем жить. Издали, в тишине. Вместе любить, вместе мечтать...
* * *
(Он у себя дома, выглядывая в окно). Прикинулась испуганной, когда я шёл за ней короткой аллеей!
Но так делают они все, это известно. Ну, если бы она знала, что мне именно тогда пришло на мысль посмотреть, как она посмотрит, если я вдруг появлюсь рядом, — была бы спокойна. Она может и так быть спокойна. Я не из тех, что седеют из-за баб. У меня есть наука и пациенты, у меня есть товарищи и литература, и этого вполне достаточно для моей жизни.
Как я рад, что иду по жизни сам, что никем не связан. Ну, уж слишком "связан"! В этом отношении тот сатана Ницше — Заратустра, правду говорит, когда утверждает, что это великая вещь — быть всегда вдвоём. Herr Gott! [3]
(После паузы). Читает ли она? И любит ли? И что? Бабы имеют странный вкус, бабский. Им важно только то, сойдутся ли герои, это для них главное. Читают заголовок книги, потом — конец, а в конце концов — две-три страницы из середины. Как раз ту сцену, где он объясняется ей в любви. Впрочем, это для них и в жизни самое важное. Тенденция, ведущие идеи и прочее для них не существуют.
Я большой поклонник норвежской литературы. Такой Христиансен, Хансен или те прочие, они могут человека так воодуш... Ах, что за чёрт! Опять звонят? Это наверно снова та старая косоглазая жидовка с больным пальцем. Уже она ставит моё терпение прямо на испытание, а кроме того, живёт в убеждении, что я на свете только для неё! Но в другой раз я так сожму ей палец, что больше не покажется мне на глаза. Такая идиотка, жидовская баба! Именно теперь ей вздумалось явиться, когда я... когда бы себе... отдохнул. Нет, это уже совсем так, словно я не был тоже человеком. Den Kuckuck auch noch einmal! [4]
* * *
(Она в парке). Я оскорблена до глубины души! Нет, это неслыханно: следить так за мной! Собственно, я не должна бы из этого ничего делать, но моё несчастье в том, что я нервная. Думает себе какой-то первый встречный, что я принадлежу к "толпе" и что появляюсь тут, чтобы встретиться с кем-нибудь! Да, правда, когда акции женщин теперь так низко стоят, то и не удивительно, что такая мысль у мужчин первая.
Ох, как трудно женщине ныне быть вполне и свободным человеком, быть лишь для себя, как тот цветок, как та звезда, как... как... о, уж он удивился бы хорошенько, если бы знал мои взгляды на брак. Да, мой господин, моя натура не способна к нему, потому что как же иметь кого-то уже раз и навсегда, видеть кого-то постоянно, иметь то убеждение, что тот кто-то принадлежит нам действительно, и ничто не вырвет его у нас, — всё это не усиливает любви! Кроме того, люди не прилагают никаких усилий, чтобы сохранять в браке взаимную любовь и уважение в равной степени. Не стараются быть друг для друга всегда чем-то достойным уважения и как можно больше, а потому, что уже имеют друг друга. Они, наоборот, деградируют духом и характером и становятся в одном и другом неповоротными.
Брак был бы чем-то очень красивым, если бы люди сами его не портили. Но, может быть, он когда-то и станет прекрасным, например, когда появятся Ницшевы Übermenschen, сверхлюди, те его смеющиеся львы, — но теперь? А тут какой-то первый встречный думает, что кто-то что-то из-за него делает!
Что до меня, то я никогда не выйду замуж, хотя старые девы для меня самый нессимпатичный элемент. Но я не останусь старой девой: буду себе так — незамужняя женщина, а это что-то совсем другое...
Он выглядит очень интеллигентно и не без достоинства. Каждый раз, как я его вижу, имею одно и то же чувство. Сказала бы я даже, что оно обволакивает меня при виде его поневоле. Не умею его разобрать, именно сейчас сформулировать, однако что мне и зависит от этого? Его походка говорит: "Иду своей дорогой и не забочусь о толпе", а всё его существо имеет характер решительности и быстроты. Ну, но если бы он знал, как мало они все меня касаются, то, наверно, рассердился бы.
И желаю ли я чего-то другого себе в мире, как только жить? Нет, не желаю больше ничего.
Тот старичок, что поздоровался с ним первым, сказал: "Моё почтение, господин доктор!" Значит, он врач. Может, специалист по горловым болезням? Но — нет, я буду придерживаться и дальше метода Кнайпа.
Несказанная грусть наполняет моё сердце, когда вспомню час смерти. А я могу так легко умереть. Теперь осень. В этом году мне хуже, чем в прошлом. Как мне будет весной, а потом снова осенью и снова весной?.. Ох, боже, боже! не быть больше! быть забытой!
Слабею под этим чувством.
Я желала многого, но не для себя, для других! О личном счастье я уже не думаю. Думала я о своём народе, о его судьбе... о... бог знает, о чём я ещё думала. Хотела я перевести Гёте "Wahlverwandschaften" [5], а однажды пришло мне на ум перевести и Ницше "Also sprach Zarathustra". [6]
Человек — это нечто такое, что его нужно побороть, — говорит тот Заратустра. Не знаю, но думаю так часто над этим изречением, а потом обычно говорю себе: "Меня поборет смерть".
* * *
(Он у себя, довольный). Я уже знаю, кто она. Происходит из малороссов (ха-ха-ха! а я немец!)... дочь какого-то обедневшего помещика и зовётся София Добрянович. Что за странное-странное имя! Впрочем, должен был я сам догадаться, что она не немка, потому что у неё и вид не немецкий, а эмансипированные они все, те велико-бело-etc... [7] россиянки!
Спокойствие и уверенность её существа поражают приятно, но она, кажется, грустна. А насколько я слышал о русинах, то они все такие отчаянные; побуждает их к тому, без сомнения, их политическое положение. Впрочем, это народ такой... гм... такой... не такой ли, как болгары и сербы, и именно теперь — на начале настоящего развития и цивилизации? Мне он симпатичен, а может, и не без будущего. Про них говорят, что они оживают лишь тогда, когда говорят о прошлом и когда водят свои национальные танцы, и что их народная поэзия прекрасна и очень богата. Ну, о их поэтах нам ничего неизвестно, а они сами не стараются, чтобы мы узнали о них хоть что-то. Наверное, не честолюбивы!
За исключением поляков, мне все славяне симпатичны. Я необычайно ценю и люблю литературу великорусскую. Возьмём только для примера такого Толстого. Разве он не Магомет своего рода? Интересно, чей мир победит: его или Ницше? Мне кажется, что его, и что Ницше, вероятно, уже недолго останется в порядке дневном. Разумеется, что она будет знать Толстого; знает ли "Крейцерову сонату"? Ну, эта соната навевает уже немалые мысли, а в душе оставляет tabulam rasam, [8] особенно же — у женщин. Den Kuckuck aber auch, [9] что-то такое написать! Немецкий ум не создал бы чего-то подобного уже хотя бы из-за своего стыдливого женского общества. Неизвестно, знает ли она нашего модного пророка, например его "Also sprach Zarathustra". Восхищаться им она не должна, потому что он говорит в одном месте: "Идёшь между женщинами, не забудь кнута".
Так значит для меня — говорить "ясно"! Идти, например, мне к ней с кнутом, перед её нежной, тихой натурой встать с кнутом, словно тот победитель зверей перед зверями, что скрежещут зубами. Нет, Заратустра, феноменальное явление есть твой творец, но тут он опозорился [10] фатально. Уже как есть, так есть, но женщины всё же нежная раса, а если они в чём-то незрелы и недоразвиты, то виноваты в этом только мы сами — их господа и их защитники.
(Смотрит на часы).