Не получилось теперь — получится в четверг. Ведь он не железный, — придёт такой миг, что и он не устоит. — И она начала продумывать тысячи планов и способов, комбинировала и просчитывала мельчайшие детали с той чисто женской ловкостью, которая умеет давно задуманный план выдать за какое-то совсем естественное, но неожиданное стечение обстоятельств. Лишь под утро тяжёлый, беспокойный сон смежил ей веки. Да и то казалось ей, что проспала лишь короткую минуту, когда вскочила испуганная. Ей приснилось, будто какая-то невидимая рука кормит её ячменной шелухой, набивает ей полное горло, полные грудь, душит, не даёт дышать, останавливает биение сердца. Она закричала и вскочила на ноги, шатаясь, словно пьяная. Комната крутилась перед глазами, все предметы расплывались в красные круглые пятна. Уже несколько дней её мучили такие страшные сны, а будило её ужасное биение сердца и прилив крови к голове. Вдруг, словно напуганная каким-то невидимым чудовищем, она бросилась, как стояла, в Борисову спальню. Нужно было пройти через спальню отца, которая заодно служила столовой, и через среднюю, проходную комнату. Отец спал, раскрытый. С каким-то отвращением она бросила взгляд на его голые, иссохшие, словно щепки, ноги, на его волосатую грудь, что медленно, тяжело поднималась при дыхании. В проходной комнате было пусто, дверь в салон была приоткрыта. «Наверное, я не закрыла, выходя ночью отсюда», — мелькнуло у неё в мыслях. Быстро заглянула внутрь — Борисова постель была пуста. Она остолбенела на месте, но тут же громко сказала, чтобы самой себе придать храбрости:
— Наверное, встал и вышел во двор.
Оглядывалась дальше по салончику. Одежды Бориса не было, — ба, взглянула на столик — нет и узелка. Пани Михонская закричала и упала на постель, с которой час назад встал Борис.
Никто не видел, как она встала, не слышал, как закричала. А она, упав, больше не кричала, не металась, не плакала, — лежала спокойно. Лишь спустя добрый час проснулась старая Параска и потопала к паннунце. Ей стало странно, что паннунця уже не спала и куда-то ушла. Качая головой и шевеля посиневшими старческими губами, Параска заковыляла в салончик, чтобы взять Борисовы сапоги и почистить их.
— Господи мой, — вскрикнула она, — а что это паннунця тут делают?
Но паннунця лежала неподвижно, лицом вниз. Параска взяла её за плечо и удивилась, — плечо было холодным. Она напряглась изо всех сил, чтобы перевернуть паннунцю на спину, — и закричала от ужаса. Лицо паннунці было синее, как бузина, глаза налились кровью, губы открыты, окаменевшие. Последний крик навсегда застыл на них. Она умерла от удара. Старого отца даже не будили. Параска позвала несколько баб из села, обмыли паннунцю и по-своему одели в её комнате. Старый Ремба, проснувшись, выпил, как обычно, в постели завтрак, встал, оделся с помощью Параски и лишь тогда, заглянув в комнату дочери, увидел, что случилось. Он долго стоял на месте, словно окаменев, а в конце, с идиотской улыбкой, подошёл к дочери, взял её за руку и сказал:
— Ещё семь раз могла бы замуж выйти, а она взяла да и умерла!
___________________________
* А чёрт бы побрал его отца! (идиш). — Ред.
* Непорядочных и нечестных бунтарей и святойурцев (польск.). — Ред.
* «Вечера под липой» (польск.) — Ред.
* «Исторические песни» (польск.). — Ред.
* О вы, низкие, о вы, тёмные! (польск.) — Ред.
* Сойди, Польша, сойди, ангел, в лучезарном теле (польск.). — Ред.
* Палач в одежде, отстиранной от крови (польск.) — Ред.
* Человек должен тянуться по одеялу (нем.). — Ред.
* Что значит? (идиш). — Ред.
* Бродяжничий бигос для благочестивых душечек составил Амбер (польск.). — Ред.
* Отца Гаудентия (польск.). — Ред.
* Ни один человек не должен быть вынужден (нем.). — Ред.