Как это? Ведь я вижу руки, ноги и всё своё тело.
Друг. Ничего ты не видишь и вовсе не знаешь себя.
Лука. Жесток твой замысел и очень колючий. Никак не могу его проглотить.
Друг. Ведь я же сказал, что тебе не дано вкус ощутить.
Лука. Так что же я вижу в себе? Скажи, пожалуйста.
Друг. А то, что видишь в себе, то, что есть ничто, и ничего не видишь.
Лука. Замучил ты меня. Как это я ничего в себе не вижу?
Друг. Видишь в себе саму землю. Но потому ничего и не видишь, ибо земля и ничто — это одно и то же. Одно дело видеть тень дуба, а другое — само дерево. Видишь тень свою, проще говоря, пустоту свою и ничто. А самого себя ты отроду не видел.
Лука. Боже мой! Откуда такие странные мысли?.. Ты ещё наговоришь, что у меня ни глаз, ни ушей нет.
Друг. Подлинно, я это уже давно сказал.
Лука. Как это? Разве мои глаза не глаза, а уши не уши?
Друг. Спрошу же и я тебя. Скажи, тело твоё и пята — одно и то же?
Лука. Пята моя — последняя часть в теле, а голова — начало.
Друг. Так же и я тебе отвечаю, что это твоё око — лишь пята или хвост другого твоего ока.
Лука. Где же оно, то самое точное око, главное и начинающее?
Друг. Я же сказал, что ты только хвост свой видишь, а головы не знаешь. А можно ли познать человека по одной его пя́те? Так же, как не видишь ока своего, кроме последней его части, так и уши, и язык твой, и руки, и ноги свои ты никогда не видел, равно как и все другие части всего твоего тела, кроме последней части, что зовётся пята, хвост или тень... Так разве можешь сказать, что знаешь самого себя? Ты сам себя погубил. Нет у тебя ни ушей, ни ноздрей, ни глаз, ни всего тебя, кроме только тени.
Лука. Зачем зовёшь меня тенью?
Друг. Потому что ты утратил сущность естества своего, а в теле своём наблюдаешь пяту или хвост, минуя свою точность, и потерял основание своё.
Лука. Но почему ты зовёшь части тела моего хвостом?
Друг. А потому, что хвост последняя часть, он идёт за головой, а сам ничего не начинает.
Лука. Мучаешь ты меня, любезный друг. Может, и так оно, как ты говоришь. Но ты, разрушая мои мысли, своих не предлагаешь.
Друг. Послушай, душа моя! Я и сам признаю, что точно не знаю. А если тебе не нравятся мои мысли, то поговорим откровеннее. Ведь ты без сомнения знаешь, что называемое нами око, ухо, язык, руки, ноги и всё наше внешнее тело само по себе никак не действует и есть ничто. Всё оно подчинено нашим мыслям. Мысль, владычица его, пребывает в непрерывном волнении день и ночь. Это она размышляет, советует, постановляет, принуждает. А внешняя наша плоть, как запряжённый скот или хвост, невольно следует за нею. Итак, мысль — главная и срединная наша точка*. Потому она часто и сердцем называется. Следовательно, не внешняя наша плоть, но мысль наша — истинный человек. В ней мы и пребываем. А она есть мы.
Лука. Вот. В это верю. Приметил, что когда я (отныне начну себя мыслью называть) уклонюсь в сторону, тогда без меня моё око ничего того, что рядом, видеть не может. Что же оно такое, око, если видеть не может? Ты его хорошо назвал не оком, а тенью истинного ока или хвостом**. Спасибо, что ты меня мне нашёл. Слава Богу! Теперь у меня есть глаза, уши, язык, руки, ноги и всё. Потерял я старое, а нашёл новое. Прощай, моя тень! Приветствую тебя, желанная истина! Будь мне обетованной землёю. Довольно мне быть рабом. А я об этом никогда и не думал. Да! Люблю эту мысль. Прошу, подтверди мне это. Хочу, чтоб оно было нерушимым.
Друг. Прошу, не спеши! Кто скоро прилепляется к новой мысли, тот скоро и отпадает. Не будь легкомысленным. Испытывай осторожно каждое слово, и вместе дай ему место в сердце своём. Я и сам эту мысль неизреченно люблю. И желаю, чтоб она навеки стала твоею, чтоб сердце и мысль у нас были одни. И слаще этого ничего быть не может. Но прошу, сперва хорошенько пережуй. Потом в радости и простоте сердца принимай. Будь прост! Но будь при том и осторожен. Если моя мысль тебе нравится, то знай, что это не моя выдумка. Взгляни на Иеремию, в главе 17-й, стих 917.
Лука. Боже мой! Увижу я самого Иеремию, когда мысль его увижу. Но, прошу, точные его слова...
Друг. Вот они: «Лукаво сердце человеческое более всего и человек есть, и кто узнает его». Когда теперь глаза и уши имеешь, прими! Чувствуешь ли?
Лука. Чувствую, друг мой. Пророк называет сердцем человека.
Друг. А что, кроме того, замечаешь?
Лука. То, что сокровенная бездна мыслей наших и глубокое сердце — одно и то же. Но странно! Как это возможно, что человеком является не внешняя или крайняя плоть, как люди думают, но глубокое сердце или мысль его, ибо она есть точнейший человек и голова. А внешний её облик есть не что иное, как тень, пята и хвост.
Друг. Вот видишь? Уже начинаешь отпадать. Легко ты сначала поверил. Потому скоро вера твоя стала иссякать. Что внезапно возгорается, то внезапно и угасает. Но твёрдое дело твёрдостью укрепляется, ибо совет не бывает без медлительности. Ах, земля прилипчива! Не так скоро можно вырвать ногу из липких плотских мыслей. Они ведь, укоренившись в нас, называются поверьями. Плотской нашей жизни плотская мысль есть начало и источник, по земле ползёт, плоти желает, грязную нашу пяту наблюдает и хранит око сердца нашего, совет наш... Но кто нам сокрушит голову змеиную? Кто выколет ворону глаз, что оперился в ночь? Кто уничтожит плоть нам? Где Финеес18, пронзающий блудницу? Где ты, меч Иеремии, что опустошает землю?.. Но нашёл Бог мудрого против мудрого, змея на змея, семя против семени, землю вместо земли, рай вместо ада. Вместо мёртвого — живое, вместо лжи — свою правду... Вот! Спаситель твой идёт, имея с собою воздаяние.
Лука. Говори, пожалуйста, яснее, ничего не понимаю.
Друг. Но кто вкус может ощутить, не имея веры? Вера — свет, что во тьме видит, страх Божий, что пронзает плоть, крепкая, как смерть, любовь Божия — вот единственные двери к райскому вкусу. Можешь ли верить, что чистейший дух весь пепел плоти твоей содержит?
Лука. Верю. Но сам чувствую слабость веры моей... Помоги, если можешь, выбраться из грязи неверия. Признаюсь, что это слово «вера» в грязных моих устах видится как один лишь обычай, а вкуса в ней никакого не чувствую.
Друг. По крайней мере знаешь, куда смотрит вера.
Лука. Знаю, что надо верить в Бога. А более ничего сказать не могу.
Друг. О бедный и бесплодный человек! Знай же, что вера смотрит на то, чего пустое око твоё видеть не может.
Лука. Что за пустое око?
Друг. Уже сказано, что вся плоть — пустое.
Лука. Пусть. Я во всей поднебесной не вижу ничего иного, кроме видимости, или, как ты сказал, плотности или плоти.
Друг. Потому ты неверный язычник и идолопоклонник.
Лука. Как это идолопоклонник, если верую в единого Бога?
Друг. Как же веруешь, если кроме видимости ничего не видишь? Ведь вера пустую видимость презирает, а опирается на то, что в пустом есть глава, сила и основание и никогда не гибнет.
Лука. Значит, нужно другое око, чтобы узреть ещё и невидимость?
Друг. Скажи лучше так, что нужно тебе истинное око, чтобы видеть ещё и невидимое. А старое твоё око никуда не годится. Пустое око твоё смотрит во всём на пустоту. Но если бы ты имел в себе истинного человека, мог бы его оком во всём узреть истину.
Лука. Как же этого человека обрести?
Друг. Когда познаешь, тогда и обретёшь его.
Лука. А где же он?.. Но сначала скажи: почему ты говорил о вере, а теперь об оке?
Друг. Истинная вера и око — одно и то же.
Лука. Как это?
Друг. Так, что истинный человек имеет истинное око, которое, минуя видимость, потому что под нею видит новизну и на ней покоится, потому и зовётся верой. А верить или полагаться на что-либо, как на твёрдое основание, — всё то же самое.
Лука. Когда находишь во мне два ока, то и два человека.
Друг. Конечно.
Лука. Довольно и одного. Зачем два?
Друг. Посмотри на это дерево. Если этого дуба не будет, устоит ли тень?
Лука. Но ведь я не тень. У меня крепкий корпус.
Друг. Ты ведь тень, тьма и тлен! Ты сон истинного твоего человека. Ты риза, а он тело. Ты призрак, а он в тебе истина, ты ведь ничто, а он в тебе сущность. Ты грязь, а он твоя красота, образ и план, не твой образ и не твоя красота, ибо не от тебя, а только в тебе и удерживает, о прах и ничто! Но ты его не познаешь, пока не признаешься с Авраамом, что ты земля и пепел. А теперь ешь землю, люби пяту свою, ползай по земле, о семя змеиное, о тень безсущная! Придёт обещанный Богом тот день, в который благословенное слово чистой души уничтожит лукавый твой совет так: «Он сокрушит твою голову».
РАЗГОВОР 2-Й О ТОМ ЖЕ: ПОЗНАЙ СЕБЯ
Действующие лица: Клеопа, Лука и Друг
Клеопа. Истину говоришь. Однако пан Сомнас хоть и многословен, я в нём вкуса не ощущаю. Пойдём снова к нашему Другу, слова его едки, но не знаю — как-то приятны.
Лука. А вот он и сам к нам.
Друг. Тень мёртвая! Приветствую вас!
Лука. Здравствуй! Мысль! Дух! Сердце! Ведь это твой человек? Передали мы твои мысли нашим книжникам. Они сказали, что должен ты мысль свою в натуре показать.
Друг. Что значит в натуре показать?
Лука. Я этого не знаю.
Клеопа. Как этого не знать? Надо показать, что не только в самой человеке, но и в других живых существах невидимость первенствует.
Лука. Именно так. Потому и хотели к тебе идти.
Друг. А вы этого доселе не знаете?
Лука. Конечно, должен ты доказать.
Друг. Верите ли вы, что есть Бог?
Лука. Его невидимая сила всё наполняет и всем владеет.
Друг. Так чего же ты ещё требуешь? Ты уже сам доказал.
Лука. Как доказал?
Друг. Когда говоришь, что невидимая сила всё наполняет и всем владеет, то разве не всё равно, как бы сказать, что невидимость в живых существах первенствует? Ты уже сам назвал невидимость главой, а видимость хвостом во всём Мироздании.
Лука. Тогда возьми что-нибудь из всего Мироздания в пример для объяснения.
Друг. Я тебе всё подсолнечное и все Коперниковы миры даю. Возьми из них, что хочешь. А что говорите — показать в натуре, то надо было бы сказать: объясни нам притчами или примерами и подобиями то, что человек состоит не из внешней своей плоти и крови, но мысль и сердце её — вот истинный человек. Посмотри на эту стену. Что на ней видишь?
Лука. Вижу нарисованного человека. Он стоит на земле, растоптав ногою змеиную голову.
Друг. Итак, живопись видишь?
[Лука]. Вижу.
Друг. Скажи же, что живописью считаешь? Краски ли, или данный красками рисунок?
Лука. Краска — это не что иное, как прах и пустота; рисунок же, или пропорция и расположение красок — вот сила. А если этого нет, то краска в то время — грязь и пустота сама.
Друг.