Мартин Боруля Страница 2

А мне уже надоело ждать и прятаться от людей. Сегодня скажу своему отцу, чтобы поговорил с твоим, а потом сватовство — и поженимся. Так ведь, Мариса?

Мариса. Конечно так, чего ещё ждать?

Николай. Позови мне Степана, я хотел с ним побеседовать.

Мариса. Сейчас.

Николай. А ему сказать?

Мариса. С какой стати?

Николай. Чтобы на свадьбу приехал.

Мариса. Успеется ещё. (Уходит.)

Николай (оглядывается). Мариса!

Мариса. Что?

Николай (подходит). Ты не обидишься, если я тебя поцелую?

Мариса. Ну, скорей!

Николай целует её один раз, хочет ещё — Мариса отводит его.

Хватит! (Уходя.) А то ты до свадьбы нацелуешься, а потом надоем. (Ушла.)

ЯВЛЕНИЕ V

Николай, потом Степан.

Николай (один). Никогда больше одного раза не хочет — только раззадорит!.. Ничего, я женюсь. Завтра отец поговорит с дядей Мартином, а через две недели Мариса будет моя жена! Жена моя!.. Только подумать — и уже приятно, а как женюсь!.. О, Марисочка моя любимая, ты — моё солнышко: и светишь, и греешь меня.

Входит Степан. Здравствуй, Степан!

Кланяются.

Уже сегодня уезжаешь? А к нам так и не зашёл. Может, гордишься?

Степан. Да знаешь, не в том дело, чтоб, мол, что... а просто... как-то времени не было — отпуск короткий. Заседатель отпустил меня ненадолго повидаться с родителями... А тут ещё бумаги по дворянству... вот и сидели с папенькой, разбирались... А ты как живёшь?

Николай. Нам что? Днём наработаешься, а вечером — с соловьём наперебой щебечем в саду!.. А у вас, наверно, в городе скучно?

Степан. Скучно? У нас есть бильярд, чудесный бульвар, барышень — сколько хочешь: в воскресенье бульвар ими цветёт, как маком усеян... А то собираемся компанией, едем на Сугаклей, варим кашу, ловим рыбу, печём раков или запиваем «трёхпробной» и поём «крам-бамбулю»!

Николай. А что это: трёхпробная и крамбамбуля?

Степан. Ха-ха-ха! Трёхпробная — это водка, а крамбамбуля — романс! И скучать некогда: каждый день мешок бумаг с почты приносят…

Николай. И что вы с ними делаете?

Степан. Записываем в дежурную, потом — во входящую, переписываем копии.

Николай. А зачем это?

Степан. А какие там бумаги бывают! Ай-ай-ай! Особенно когда заведётся пререкание, кому дело надо сделать. Тут один другого бреет так... что пальцы чувствует!.. Наш секретарь пишет:

«Прошу не вдаваться в излишнюю, обременительную, бесполезную и для времени разорительную переписку, ибо 215, 216 и 217 статьи XV тома II части издания 1857 года поучают, как следует сие дело направить…»

А в ответ нам пишут: «Если категорически вникнуть в указанные статьи, то оные к делу не относятся, ибо...» Прелесть!

Николай. Ты их как молитвы знаешь…

Степан. Я их наизусть учу. Мне Антон Спиридонович советует: выучивай бумаги на память. Он тоже выучивал, а теперь — столоначальник по уголовной части.

Николай. Ну, как хочешь, а я бы лучше рвы копал, чем такую работу делал.

Степан. Да, это правда — тяжело... Умственный труд — предмет высшего порядка! Я, брат, в первый раз аж плакал, когда меня определили в казначейство. Дали, знаешь, какую-то ведомость: одни графы да цифры. Глаза разбежались — не пойму, куда ставить: одну графу пропустил, цифру вставил — не туда, нагородил харьков-макогоников, заморочился так, что вместо песочницы взял чернильницу и окропил ведомость. Испугался, чтоб не привязали к столу, да и сбежал… А потом определили меня в уездный суд. Там уже другое дело… Два года писал присяжные листы да копии, а теперь — и сочиняю…

Николай. До чего ж ты там дослужишься?

Степан. Столоначальником стану, а потом, может, и секретарём; дадут чин, женюсь на богатой…

Николай. Вот так. А мне скучно без тебя: вместе у отца Ксенофонта учились, вместе и учение окончили — и разошлись! Помнишь, как нас отец Ксенофонт на гречку ставил за то, что не выучили девятый псалом? А мы убежали домой и спрятались в бурьяне, а Мариса нам еду носила… Смешно!

ЯВЛЕНИЕ VI

Те же и Мартин.

Мартин. Ну что, сынок, позавтракаешь — и с богом в путь! Лошади уже готовы, чтобы до города сегодня засветло доехать, а то завтра и на службу надо — это тебе не телегу смазывать и не волов на выпас гнать, там дела посерьёзнее. (К Николаю.) А ты, парнишка, всё отцовских волов пасёшь?

Николай. Пасу. Не всем же, дядюшка Мартин, в чиновники идти…

Мартин. Правда, правда! Не всякий может дело понимать… Кому — к волам, кому — к бумагам, таков уж порядок…

Николай (подаёт руку Степану). Ну, прощай, брат, счастливого тебе пути.

Степан. Спасибо.

Николай. Прощайте, дядюшка Мартин.

Мартин. Иди здоров! (Николай уходит.) Чего он к тебе ластится, какие вы товарищи? Мало ли что из одной деревни, что ровесники — у каждого свой путь! Ты, сынок, не водись с теми, кто тебе не ровня: лучше с теми, кто выше, чем с теми, кто ниже. Что тебе за компания Николай? Мужик — одно слово, а ты уже на другой ступени, среди людей иного круга… Может, бог даст, станешь и столоначальником, или письмоводителем у станового — это тебе не «цоб, пегий!», «цабе, рябенький!», а пот с него льётся, пыль липнет к лицу, полосы по всей физиономии, да ещё и дёгтем несёт, как от мазницы, а у тебя уже другая дорога! Одно то, что вот-вот утвердят в дворянстве, да и чин на следующий год дадут; аттестат из уездного училища нужен — говорил мне секретарь — мы достанем; а потом — хоть сейчас посмотри: глянь на себя и глянь на Николая. Тот — простой мужик, а ты — канцелярист!.. Вот как! Ну, а когда станешь коллежским регистратором, то ведь тебе и мундир полагается, и кокарда?

Степан. Ещё бы. Воротник — по чёрному бархату, вышитый золотом, застёгивается на одну сторону девятью пуговицами!

Мартин. Вот видишь! Где уж ему до тебя дотянуться? Лишь бы, господи, утвердили в дворянстве поскорее. Ты говорил, что Каетан Иванович заверяет: если уж депутатское собрание признало, то и сенат признает?

Степан. Каетан Иванович мне сказал: поклонись отцу и скажи, что вот-вот станет не просто доказывающий, а настоящий дворянин. Теперь точно утвердят, ведь дело в сенате уже шестой месяц…

Мартин. Надо бы ему послать четверти пять овса. Там, как увидишь Каетана Ивановича, напомни ему про миндаль, он уже знает. Скажи: папенька просили за миндаль. Не забудь.

Степан. Хорошо, не забуду.

Мартин. Ступай, поешь, а я Омельке кое-что прикажу.

Степан уходит.

ЯВЛЕНИЕ VII

Мартин, потом Омелько.

Мартин (один). Ну, теперь уже всё равно что дворянин! Осталось только дворянские порядки завести… Провожу Степана — и начну налаживать дворянство. (В дверь.) Омелько! Омелько!.. (Про себя.) Хоть и дорого это стоит, да зато сравняюсь с Красовским.

Входит Омелько.

Ты бы сапоги надел.

Омелько. На что они мне в будни, да ещё в дорогу таскать? И в постолах хорошо.

Мартин. Что ты понимаешь, болван! Повезёшь в город канцелярского — и в постолах!

Омелько. Разве я его повезу? Лошади повезут. А я сяду на телегу, ноги в сено — и мне всё равно.

Мартин. Не болтай! Надень, говорю тебе, сапоги!

Омелько. А что, меня там танцевать заставят, или как?

Мартин. Делай, что велено! Возьми большое цветастое покрывало и аккуратно прикрой сено, чтобы барчук в репей не вляпался.

Омелько. Какой барчук?.. Неужто Красовский с нами поедет?

Мартин. Чтоб тебе черт в затылок! Наш барчук — Степан Мартынович! Чтоб ты подавился своим Красовским… Степан Мартынович — такой же панич!

Омелько. Степан?! Давно ж его произвели, хозяин?

Мартин. Вот как врежу тебя в твою морду лопнувшую, так ты не только Степана Мартыновича паничем будешь величать, но и меня не хозяином, а паном звать станешь.

Омелько. А за что бить-то? Панич — так панич, пан — так пан! Мне что — язык отсохнет, если вас паном звать буду? Мне-то всё равно. Захотите — и юнкером назову.

Мартин. Так вот ещё — в кладовке поищи, там был вандальский бубенец, и привесь его под дугу.

Омелько. Хорошо, пане.

Мартин. А каких лошадей запряг?

Омелько. Лыску, Красавку и Блоху.

Мартин. Вот и дурень ты! Все три с жеребятами, а у Блохи — аж двое… Барчука везти в город тройкой с бубенцом, а сзади табун жеребят будет нестись? Живо перепряги!

Омелько. Так я ж не знал, что его произвели! Которых же теперь запрягать, чтобы угодить, а то буду до вечера запрягать да выпрягать…

Мартин. Кулкату — в корень, Зозулю и Карякошку — в пристяжку. Бегом!

Омелько (про себя). Пока человеком был — не капризничал, а как паном стал — чёрт его теперь поймёт. (Ушёл.)

ЯВЛЕНИЕ VIII

Мартин, потом Степан и Палажка.

Мартин (один). Пока ещё люди не привыкли, как меня величать! И самому как-то странно: раньше — «Мартин, дядя Мартин», а теперь — пан!.. Ничего, привыкнут!

Входят Степан и Палажка.

Палажка. Смотри мне — платки, рубашки, чтоб не растащили. Я тебе вырезала три пары новых онучей и всё сложила как положено.

Мартин. А что это у тебя за шинель? Я же тебе говорил: сделай такую, как у столоначальника.

Степан. Сукна не хватило на подкладку.

Мартин. На вот тебе денег и обязательно сошьёшь подкладку. (Даёт.) Да купи самовар, чаю, сахару и… кофию — и пришлёшь с Омелькой. А что останется — возьмёшь себе: может, купишь перчатки… Смотри — как люди, так и ты. И сапоги чисти всегда, чтоб блестели, как у заседателя; одежда — прежде всего. И не забудь про то, что я тебе говорил: пусть он приедет — хоть на наших лошадях — я его и обратно отвезу.

Палажка.