Но тот, кто не оком,
А смотрит душою на козни людей
И может лишь плакать в тоске одинокой,
О, боже правдивый, лиши ты очей!..
Твои горы, твое море,
Все красы природы
Не искупят его горя,
Не дадут свободы.
И он, страдалец жизни краткой,
Все видел, чувствовал и жил,
Людей, изведавши, любил
И тосковал о них украдкой.
Его и люди полюбили
И он их братиями звал;
Нашел друзей и тайной силой
К себе друзей причаровал;
Между друзьями молодыми,
Порой задумчивый… порой
Как волхв, вещатель молодой,
Речами звучными, живыми
Друзей внезапно изумлял;
И силу Дружбы между ними,
Благословляя, укреплял.
Он говорил, что обще благо
Должно любовию купить
И с благородною отвагой
Стать за народ и зло казнить.
Он говорил, что праздник жизни,
Великий праздник, божий дар,
Должно пожертвовать отчизне,
Должно поставить под удар.
Он говорил о страсти нежной;
Он тихо, грустно говорил,
И умолкал!.. В тоске мятежной
Из-за стола он выходил
И горько плакал. Грусти тайной,
Тоски глубокой, не случайной,
Ни с кем страдалец не делил.
Друзья любили всей душою
Его, как кровного; но он
Непостижимою тоскою
Был постоянно удручен,
И между ними вольной речью
Он пламенел. Но меж гостей,
Когда при тысяче огней
Мелькали мраморные плечи,
О чем-то тяжко он вздыхал,
И думой мрачною летал
В стране родной, в стране прекрасной,
Там, где никто его не ждал,
Никто об нем не вспоминал,
Ни о судьбе его неясной.
И думал он: "Зачем я тут?
И что мне делать между ними?
Они все пляшут и поют,
Они родня между родными,
Они все равны меж собой;
А я!.." И тихо он выходит,
Идет, задумавшись, домой;
Никто из дому не выходит
Его встречать; никто не ждет,
Везде один… тоска, томленье!..
И светлый праздник воскресенья
Тоску сторичную несет.
И вянет он, вянет, как в поле былина,
Тоскою томимый в чужой стороне;
И вянет он молча… какая кручина
Запала в сердечной его глубине?
"О горе мне, горе! Зачем я покинул
Невинности счастье, родную страну?
Зачем я скитался, чего я достигнул?
Утехи познаний?.. Кляну их, кляну!
Они-то мне, черви, мой ум источили,
С моим тихим счастьем они разлучили!
Кому я тоску и любовь расскажу?
Кому сердца раны в слезах покажу?
Здесь нету мне пары, я нищий меж ними,
Я бедный поденщик, работник простой;
Что дам я подруге моими мечтами?
Любовь… Ах, любови, любови одной
С нее на три века, на вечность бы стало!
В своих бы объятьях ее растопил!
О как бы я нежно, как нежно любил!"
И крупные слезы, как искры, низались,
И бледные щеки, и слабую грудь
Росили, и сохли. "О, дайте вздохнуть,
Разбейте мне череп и грудь разорвите,
Там черви, там змеи,— на волю пустите!
О, дайте мне тихо, навеки заснуть!"
Страдал несчастный сирота
Вдали от родины счастливой
И ждал конца нетерпеливо.
Его любимая мечта —
Полезным быть родному краю,
Как цвет, с ним вместе увядает!
Страдал он. Жизни пустота
Пред ним могилой раскрывалась:
Приязни братской было мало,
Не грела теплота друзей:
Небесных солнечных лучей
Душа парящая алкала.
Огня любви, что бог зажег
В стыдливом сердце голубином
Невинной женщины, где б мог
Полет превыспренний, орлиный
Остановить и съединить
Пожар любви, любви невинной;
Кого бы мог он приютить
В светлице сердца и рассудка,
Как беззащитную голубку,
От жизни горестей укрыть;
И к персям юным, изнывая,
Главой усталою прильнуть;
И, цепенея и рыдая,
На лоне жизни, лоне рая
Хотя минуту отдохнуть.
В ее очах, в ее томленье
И ум, и душу утопить,
И сердце в сердце растопить,
И утонуть в самозабвенье.
Но было некого любить;
Сочетаваться не с кем было;
А сердце плакало, и ныло,
И замирало в пустоте.
Его тоскующей мечте
В грядущем что-то открывалось,
И в беспредельной высоте
Святое небо улыбалось.
Как воску ярого свеча,
Он таял тихо, молчаливо,
И на задумчивых очах
Туман ложился. Взор стыдливый
На нем красавица порой
Покоя, тайно волновалась
И симпатической красой
Украдкой долго любовалась.
И, может, многие грустили
Сердца девичие о нем,
Но тайной волей, высшей силой
Путь одинокий до могилы
На камнях острых проведен.
Изнемогал он, грудь болела,
Темнели очи, за крестом
Граница вечности чернела
В пространстве мрачном и пустом.
Уже в постели предмогильной
Лежит он тих, и — гаснет свет.
Друзей тоскующий совет
Тревожит дух его бессильный.
Поочередно ночевали
У друга верные друзья;
И всякий вечер собиралась
Его прекрасная семья.
В последний вечер собралися
Вокруг предсмертного одра
И просидели до утра.
Уже рассвет смыкал ресницы,
Друзей унылых сон клонил,
И он внезапно оживил
Их грустный сон огнем бывалым
Последних пламенных речей;
И други друга утешали,
Что через семь иль восемь дней
Он будет петь между друзей.
"Не пропою вам песни новой
О славе родины моей.
Сложите вы псалом суровый
Про сонм народных палачей;
И вольным гимном помяните
Предтечу, друга своего.
И за грехи… грехи его,
Усердно богу помолитесь…
И со святыми упокой
Пропойте, други, надо мной!"
Друзья вокруг его стояли,
Он отходил, они рыдали,
Как дети… Тихо он вздыхал,
Вздохнул, вздохнул… Его не стало!
И мир пророка потерял,
И слава сына потеряла.
Печально други понесли
Наутро в церковь гроб дубовый.
Рыдая, предали земли
Остатки друга; и лавровый
Венок зеленый, молодой,
Слезами дружбы оросили,
И на могиле положили;
И со святыми упокой
Запели тихо и уныло.
В трактире за круглым, за братским столом
Уж под вечер други сидели кругом;
Печально и тихо двенадцать сидело:
Их сердце одною тоскою болело.
Печальная тризна, печальны друзья!..
Ах, тризну такую отправил и я.
Согласьем общим положили,
Чтоб каждый год был стол накрыт
В день смерти Друга; чтоб забыт
Не мог быть друг их за могилой.
И всякой год они сходились
В день смерти друга поминать.
Уж многих стало не видать:
Приборы каждый год пустели,
Друзья все больше сиротели,
И вот, один уж, сколько лет
К пустым приборам на обед
Старик печальный приезжает;
Печаль и радость юных лет
Один, грустя, воспоминает.
Сидит он долго; мрачен, тих,
И поджидает: "Нет ли брата
Хоть одного еще в живых?"
И одинокий в путь обратный
Идет он молча… И теперь,
Где круглый стол стоит накрытый,
Тихонько отворилась дверь,
И брат, что временем забытый,
Вошел согбенный!.. Грустно он
Окинул стол потухшим взором
И молвил с дружеским укором:
"Лентяи! видишь, как закон
Священный братский исполняют!
Вот и сегодня не пришли,
Как будто за море ушли!"
И слезы молча утирает,
Садясь за братский круглый стол.
"Хоть бы один тебе пришел!"
Старик сидит и поджидает…
Проходит час, прошел другой,
Уж старику пора домой.
Старик встает: "Да, изменили!
Послушай, выпей, брат, вино,
Сказал слуге он,— все равно
Я не могу; прошло, что было,
Да поминай за упокой;
А мне пора уже — домой!"
И слезы снова покатились.
Слуга вино, дивяся, выпил.
"Дай шляпу мне… какая лень
Идти домой!.." — и тихо вышел.
И через год в урочный день
Двенадцать приборов на круглом столе,
Двенадцать бокалов высоких стоят,
И день уж проходит,
Никто не приходит,
Навеки, навеки забыты они.
[1843, Яготин]
* Как цветок, процвевший на их болоте. (Т. Шевченко).
РАЗРЫТАЯ МОГИЛА
Тихий свет, милый край,
Моя Украина,
За что же тебя растоптали,
За что, мать, ты гибнешь?
Разве ты до восхода солнца
Богу не молилась,
Разве ты своих неразумных
Детей не учила?
"Молилась, старалась,
Ночей не спала,
Малых деток воспитывала,
Обычаю учила.
Росли мои цветы,
Мои добрые дети,
Я и сама когда-то
Правила на свете,
Правила… Ой, Богдане!
Неразумный сыне!
Посмотри теперь на мать,
На свою Украину,
Что, укачивая, пела
О своей беде,
Что, напевая, рыдала,
Ожидала воли.
Ой, Богдане, Богданочку,
Если бы я знала —
В колыбели бы задушила,
Под сердцем приспала.
Степи мои проданы
Жиду, немчуре,
Сыны мои в чужбине,
На чужой работе.
Днепр, мой брат, пересох,
Меня покидает,
А могилы мои милые
Москаль разрывает…
Пусть роет, пусть копает —
Не своё он ищет,
А тем временем перевёртыши
Пусть подрастают
И помогут москалю
Хозяйничать в доме,
С матери латаную
Рубаху срывать.
Помогайте, нелюди,
Мать свою терзать".
На четверо разрыта,
Разрыта могила.
Что же они там искали?
Что там схоронили
Старые отцы? Эх, если бы,
Если бы нашли, что там схоронили —
Не плакали бы дети, мать бы не страдала.
9 октября 1843, Березань
* * *
"Чигирин, Чигирин…"
Чигирин, Чигирин,
Всё на свете гибнет,
И святая твоя слава,
Словно пыль, уносится
Ветрами холодными,
В облаках теряется.
Над землёю летят года,
Днепр пересыхает,
Рассыхаются могилы,
Высокие могилы —
Твоя слава… И про тебя,
Старче немощный,
Никто слова не промолвит,
Никто не покажет,
Где ты стоял? Зачем стоял?
И не насмешит!
За что же мы с ляхами боролись?
За что ж мы с ордой рубились?
Зачем же мы остриями
Московские рёбра кололи?.. Сеяли,
И кровью багряной поливали…
И саблями распахивали.
Что же выросло на той ниве??!!
Выросла рута… рута…
Яд нашей воли, её отрава.
А я, юродивый, на твоих руинах
Тщетно слёзы лью; уснула Украина,
Бурьяном покрылась, плесенью взошла,
В болотах гниёт её сердце немое
И в щели холодные змей запустила,
А детям отдала в степи лишь надежду.
А надежду…
Ветер по полю развеял,
Волны в море понесли.
Пусть же ветер разнесёт всё
На крыле бескрайнем.
Пусть же сердце плачет, просит
Святой правды на земле.
Чигирин, Чигирин,
Мой единственный друг,
Проспал ты степи, леса
И всю Украину.
Спи же, в жидах укутанный,
Пока солнце взойдёт,
Пока вырастут убогие
Новые гетманы.
Помолившись, и я бы заснул…
Да думы проклятые
Рвутся душу обжечь,
Сердце разорвать.
Не рвитесь, думы, не жгите!
Может, вновь верну я
Мою правду безотрадную,
Моё тихое слово.
Может, выкую из него
Для старого плуга
Новый лемех и чересло,
Впрягу в ярмо тяжёлое…
Может, вспашу тот перелог,
А на перелоге…
Я посею мои слёзы,
Мои искренние слёзы.
Может, взойдут и вырастут
Ножи обоюдоострые,
Распанахают гнилое,
Злое сердце, трудное,
И выпустят всю гниль
И нальют живой
Казацкой кровью
Чистой, святой!!!
Может… может… а меж теми
Меж ножами рута
И барвинок расплетётся —
И слово забытое,
Моё слово тихо-грустное,
Богобоязненное,
Вспомнится — и девичье
Сердце трепетное
Забьётся, как рыбка,
И меня припомнит…
Слово моё, слёзы мои,
Рай ты мой, рай!..
Спи, Чигирин, пусть погибнут
У врага дети.
Спи, гетман, пока восстанет
Правда на этом свете.
19 февраля 1844, Москва
СОВА
Родила мать сыночка
В зелёной дубраве,
Подарила карий взор
И чёрные брови.
Китайкой его пеленала,
Всех святых молила,
Чтоб ему они с небес
Долю подарили.
"Пошли тебе, богородица,
Много благ, как знака,
Того, чего тебе не даст
Мать твоя бедняжка".
До восхода воду брала,
В барвинке купала,
До полуночи качала,
До утра ласкала:
"Э… э… лю-ли,
У кукушки спрашивала,
Кукушка куковала,
Правду говорила:
Буду сто лет жить,
Тебя воспитать,
В жупане ходить,
Буду госпожой быть.
Ой, вырастешь, сынок,
За каких-то три года,
Как княжич высокий,
Как ясень стройный,
Крепкий и красивый,
Счастливый, весёлый,
И не одинокий.
Найду тебе ровню
Хоть за синим морем:
Купеческую дочку,
Иль сотника дочку —
Панночку, сыночек.
В красных башмачках,
В зелёном жупане
По горнице ходит,
Как павочка, паня,
С тобою говорит.
В доме — словно в рае!!
А я сижу в уголке,
Только поглядаю.
Ой, сын мой, сынок,
Деточка родная!
Есть ли лучше во всём свете,
На всей Украине?
Нет прекраснее и не будет —
Удивляйтесь, люди!
Нет прекраснее!..