Кайдашева семья Страница 6

— Вставай прясть. Ты что, не слышишь? Уже третий раз петухи пропели, а ты всё спишь. Надо прясть на полотно. Мотря! Ты спишь?

Мотря встала, зажгла свет, разожгла в очаге щепки и села у печи прясть. Карпо и Лаврин тоже встали и стали возле печки мять ногами коноплю, а Кайдашиха укрылась с головой и снова уснула. Мотря уже напряла полверетена и начала ставить обед, когда Кайдашиха слезла с печи и села за гребень. На улице начинало светать. Мотря принялась отжимать вымоченные сорочки, а Кайдашиха даже избу не подмела.

Работа буквально горела в руках у Мотри. Она и одежду отжимала, и за печью присматривала. Кайдашиха только пару раз отодвинула горшок от жара, размешала кашу — и всё. Избу же так и не подмела. Мотря рассердилась. «Не буду подметать, — подумала она, — посмотрим, подметёт ли свекровь».

Все сели за обед, а в избе — не подметено.

— Почему это ты, Мотря, избу до сих пор не подмела? — спросила Кайдашиха. — Хочешь, чтоб над нами люди смеялись?

Мотря устала, злость её переполняла. Она вылила щёлок из корыта в помойницу и так кинула корыто на скамью, что оно соскользнуло и грохнулось на пол.

— Лёгкая у тебя рука! Легко ставишь, невестушка! — закричала Кайдашиха. — Одно корыто в доме, так и его разобьёшь.

— Разобью — купите другое, — отрезала Мотря.

Кайдашиха увидела, что невестка сердится. Её саму взяла злость.

Настал вечер, а в избе грязи было чуть не по щиколотку. Кайдашиха тоже занялась отжиманием белья, но подметать не стала.

— Почему у вас изба до сих пор не подметена? — спросил Карпо, войдя в хату.

— Да это ж твою жену ломка схватила, — сердито сказала Кайдашиха.

— Не знаю, кого там ломка схватила, — с трудом ответила Мотря и так выжала сорочку, что та хлюпнула, будто закричала, а брызги попали Кайдашихе в глаза.

— Что ж ты, нечистая сила, так плюхаешь? Мало грязи в доме — теперь и вода по полу! — закричала свекровь. — Почему ты ей ничего не скажешь? — обратилась она к Карпу. — Разве не видишь, что она меня не слушается и делом не занимается?

— А это разве не дело? Не в жмурки же играю! — крикнула Мотря.

— Почему ты, Мотря, до сих пор избу не подмела? — сказал Карпо жене.

— Не подмела, потому что с полуночи танцую. Уже рук и ног не чувствую от танцев, — ответила Мотря с иронией.

— А чего ты кричишь, будто на отца? — возмутилась Кайдашиха. — Я не глухая — слышу.

— На отца я никогда не кричала, а у вас не перекричишь, когда вся работа на мне одной.

— И это ты называешь работой? — спросила Кайдашиха.

— А кто мне помогает, если изба до сих пор не подметена?! — вскрикнула Мотря.

— Зачем, Мотря, на мать кричишь? Мать тебя к добру наставляет, а не к злу, — вмешался Карпо.

— Был у меня ум, да, видно, потеряла его у вас, — прошипела Мотря сквозь зубы. Она отжимала с такой силой, что на шее зазвенело ожерелье, а дукаты закачались.

Мотря сложила бельё на коромысло и пошла стирать на пруд. В избе стало тихо. Кайдашиха взяла веник и подмела избу и сени.

— Карпо, не потворствуй своей жене, а то она и меня не слушает, и ещё ругается. Не уважает меня как мать. Что с того, что она работящая, если изба три дня стоит в грязи?

— Не три, а один день, — сказал Карпо.

— Так, сынок, так! Держи сторону за женой, а матери скоро и слова нельзя будет сказать в собственном доме. Мотря молода — пусть работает, а я старая, мне и отдохнуть можно. Да и тебе она скоро будет поперёк.

Карпо взял шапку и быстро вышел из избы. Жалко ему было и мать, и жену.

Пока Мотря стирала, Кайдашиха затопила печь и поставила ужин. С наступлением темноты Мотря вернулась с пруда, положила сорочки на лавку. По избе разлился холод и сырость. Свекровь молча хлопотала у печи. Невестка достала хлеб и соль с полки и села полдничать. Она глянула на пол — изба была подметена.

«Не будет у меня покорной и послушной невестки, — думала Кайдашиха у печи, — не отдохну я на старости». И она тяжело вздохнула. Мотря поняла этот вздох как упрёк.

Мужчины вернулись в избу и сели за стол. Мотря бросилась накладывать галушки.

— Прочь! — крикнула Кайдашиха. — Сама налью! Не ты варила. Садись да ешь, коли пришла. Мотря отошла в сторону, сложила руки и тоже тяжело вздохнула.

— Что вы всё ссоритесь? — сказал старый Кайдаш. — Неужели не уживётесь у одной печи? Ты, Мотря, должна уважать мать — она старшая в доме, — начал поучать он. — Кто-то же должен порядок держать. Даст Бог, построю вам дом через сени — тогда будешь хозяйкой, а пока вместе всё ж лучше жить…

Все ужинали молча. Мотря стояла у буфета, как вкопанная. Она не села ужинать.

— Перестань, доченька, сердиться, — снова начал отец. — Садись, поешь, ты же натрудилась.

Мотря не двигалась и всё смотрела в печь, где тлел жар в золе, словно хотела согреть душу огоньком. Все встали из-за стола, поблагодарили Бога и Кайдашиху, а Мотря всё стояла, как сирота в чужой семье. Карпо сидел на лавке, насупив рыжеватые брови. Между бровями пролегли две морщины, в которых густо чернела тень.

В избе стало тихо, как в ухе. Керосиновая лампа без стекла мигала на столе. Старый Кайдаш, Кайдашиха и Лаврин встали перед образами и начали молиться, а Карпо всё сидел на лавке, а Мотря стояла у буфета. Свет погас. Карпо и Мотря легли спать, помолившись в темноте. Мотря чувствовала тяжесть на сердце, но ни одна слеза не выступила на глазах.

Наутро Мотря подметала сени. Слышит — Кайдашиха с кем-то говорит во дворе и всё о ней. Мотря выглянула украдкой: Кайдашиха стояла, опершись на ворота, а напротив за калиткой — её кума. Голова к голове, будто целуются. Кайдашиха говорила тихо, но так, что было слышно на весь двор.

— Наверное, Довбыши надавали за Мотрей всякого добра, — говорила кума. — Может, и ты, кумо, разбогатеешь с такой невесткой.

— Где уж там, сердечко моё! Я думала, такие богачи пригонят полный двор волов да коров, а пригнали одну дурную овцу да и ту стриженной. Что-то моя невестка не показывает при мне сундука — видно, пустой он.

— А работящая хоть твоя невестка? — спросила кума. — Хозяйство ведёт?

— Хлеб есть — вот это она умеет, — сказала Кайдашиха. — Думала я, у таких богачей научена будет: печь, варить. А пришлось всему учить самой. Нет у неё толку — ни испечь, ни сварить, ни прясть, ни шить. Только отвернусь — такого борща наварит, что и собаки нос воротят. Комин мажет — все вехти видны. А вот ругаться и не слушаться — это, видно, сам Довбыш с Довбышкой научили. Я слово скажу — она десять. А ленивая!.. И будишь, и кричишь — а она развалится, здоровенная, как кобыла, и только сопит…

— От кобылы и слышу! — крикнула Мотря, высунув голову из сеней. — Даже одной сорочки мне не справили, а судите на всё село!

Кайдашиха замолчала, не зная, куда глаза деть. Кума как в воду канула.

Мотря хлопотала по избе и ни разу не посмотрела на свекровь. Вынула бельё из чана, пошла на пруд стирать и вернулась лишь вечером.

— Постой, свекруха! — громко говорила Мотря сама себе, развешивая бельё на забор. — Ты у меня ещё не так плясать будешь, как циганка, не я у тебя.

На следующий день ещё до света Кайдашиха закричала с печи на Мотрю:

— Мотря! Вставай уже прясть! Мотря! Слышишь?

Мотря проснулась, но не ответила.

— Мотря! Уже третий раз петухи пели! Вставай, щепки в печь клади!

— Ох-ох-ох! — простонала Мотря тем же жалобным голосом, каким раньше стонала свекровь. — Так у меня кости ломит, что с постели не встану…

Кайдашиха поняла игру и рассердилась.

— Ты чего издеваешься надо мной? Думаешь, обманешь? Хватит валять дурака. Вставай, растапливай печь!

— Мама! Вам хватит спать! Вставайте сами растапливать печь, — крикнула Мотря с полу. — А я ещё поваляюсь!

— Вот дожила! Такая напасть от своих детей! — заговорила Кайдашиха. — Карпо! Подтолкни свою жену, пусть встаёт к делу!

Все в доме спали, даже похрапывали.

— Была бы я кобыла — давно бы встала. Пусть вам теперь кобылы и прядут, и варят.

Кайдашиха прикусила язык, но злость её разъедала.

— Ты что, с ума сошла? Или решила свести меня в могилу? Омелько! — крикнула она на мужа. — Ты слышишь, что творит твоя невестка?

Старый Кайдаш лежал на лавке лицом вверх и тяжело дышал. Он накануне хорошо выпил в шинке и спал без памяти. Женский крик, резкие голоса разбудили его, и он закричал диким голосом. Ему приснилось, будто в избу ночью вбежала коза с горящими глазами и огнём в пасти, осветила избу, схватила кочергу и начала возиться у печи, щёлкая красными огненными зубами. Он хотел перекреститься, но руки стали, как железные. Коза начала танцевать, высунув пылающий язык. Вдруг коза обернулась в кобылу с головой, как ночва, с горящими глазами. Кайдаш закричал не своим голосом. Сыны вскочили с постели и бросились к отцу. Мотря и Кайдашиха перестали ссориться и тоже встали. Карпо перевернул отца на бок, и тот очнулся.

— Тату! Чего это вы так кричите? Страшный сон, наверное, приснился? — спросил Карпо.

Кайдаш сел на лавке, долго тёр глаза. Страшный сон его сильно испугал. Он встал, начал молиться перед иконами. Всё ему чудилось: это карает его святая Пятница за то, что не держал поста и пил по пятницам в шинке.

Этот неожиданный случай заставил и свекровь, и невестку замолчать. Обе бросились к делу, но Мотря не подметала избу и всё косилась на свекровь. Та тоже поглядывала то на веник, то на невестку, потом достала из сундука рубаху и села у окна шить. Мотря тоже открыла свой сундук, достала старую рубаху и села у другого окна штопать.Обед уже почти сварился в печи.