Подожду ещё... подожду... и
* * *
Минуло несколько лет.
Изнурённый вечными скитаниями, утомлённый пугливостью всего живого и неблагодарной ролью страха, ковыляет по пыльной дороге Хо, опираясь на длинный посох.
— Скучно на свете, тоскливо на свете... всюду полно трусливых... — бормочет старик в раздражении.— А ты скитайся по миру, не видя конца-краю своим странствиям... Ох, тяжко, тяжко, отдохнуть бы уж... — вздыхает он о покое.
— А что это мерцает слева? — заинтересовался Хо, всматриваясь из-под ладони в даль, вся зарумяненную лучами заходящего солнца.— Село? Не пойду туда; опостылели мне людские жилища... Э, нет, погодите, зайду, ведь тут живёт хлебороб-интеллигент, который хвалился устроить в деревне новые порядки... Посмотрим...
Солнце уже садилось, когда Хо входил в село. Прежде всего, как подобает порядочному путнику, направился он в корчму. Но что за диво? Корчму кто-то обнёс забором, прибил над дверью новую табличку и, видно, выгнал оттуда всех пьяниц, потому что там как-то странно тихо, словно в церкви... Хо подошёл, глянул на табличку и прочёл: «Школа». Э-ге-гей! Вот оно что! Недавно была корчма, а теперь школа. Где же корчма? Хо обошёл село, но корчмы не оказалось. Дивина, да и только! А что же делает пан-хозяин, любопытно взглянуть? — направляется Хо к опрятному двору, что глядит на него светлыми окнами. Старик подходит к окну, заглядывает внутрь и видит: в доме, за столом, сидят гости — учитель и крестьяне. Все они вместе с хозяином что-то пишут, считают, обдумывают. В углу двое детей играют, декламируя басню Глебова «Волк и ягнёнок».
— Что они там подсчитывают? — шепчет Хо, прислушиваясь.— Ага! Вот что: основали сберегательную кассу. Гляди-ка! А это что ещё? Говорят о какой-то земле, которую община намерена купить у соседнего помещика. Эге, пашет он свой залеж, этот хлебороб! Что же дальше, что ещё нового?.. Хо, однако, должен отвлечь внимание от общества, потому что в дом входит жена хозяина, обращаясь к детям чистым, незамутнённым языком:
— А идите, деточки, поиграйте в другую комнату, а то мешаете здесь...
Через некоторое время хозяйка снова входит, приглашая всех к ужину. Удивлённый Хо видит, как все вместе садятся за стол, и говорит про себя: «Ну и диво! Здесь как будто нет пана и мужика, а просто люди...»
После ужина гости располагаются кто где удобнее, а хозяин достаёт книгу, и начинается чтение...
Тут уж Хо не выдерживает. Его охватывает непреодолимое желание вызвать отважного хозяина на последнюю борьбу с собой. Хо собирает всю свою мощь: пронизывающим холодом веет его борода, чудодейственная сила, словно тучи, нагоняет самые страшные картины перед глаза чтеца, а чтец словно и не замечает этого. Но наконец, почувствовав присутствие страха, он отрывается от книги, поворачивается к Хо и смотрит ему в глаза долгим, отважным взглядом...
И вдруг Хо замечает, что от этого взгляда с ним происходят необычные вещи: от бороды его уже не веет пронизывающий холод, она теряет свою чудодейственную силу, тело его уменьшается, легчает, словно часть его превратилась в пар или рассыпалась прахом; Хо чувствует, что на душе у него становится легче, радостнее, что ещё несколько таких смелых взглядов — и закончится его вечное странствие, и сложит он на покой свои старые, натруженные кости...
Хо идёт дальше, не чувствуя усталости, невзирая на глухую ночь. Вот и небо улыбнулось перед рассветом, вот и солнышко земле прекрасной доброе утро подало, а Хо шагает, спеша в село, где молодой врач, верный своей идее, развернул свою лечебную и просветительную практику. Наконец — село. Хо подошёл к селу, и первый дом, что бросился ему в глаза, был госпиталь, место страданий и вместе с тем борьбы с этими страданиями. Хо стал на пороге, заглянул внутрь. Что там? Есть ли врач? Да, есть: он на своём месте, возле больных. Только он не замечает Хо, который всеми силами старается обратить на себя его внимание; врачу просто некогда. Здесь привезли нового больного, там операция, а то нужно и лекарства самому приготовить. Масса работы! Долго караулит Хо момент, когда врач будет свободнее. И вот дождался. Врач идёт домой, обедает, а после обеда запирается в своей комнатке, чтобы никто не мешал ему писать популярное изложение по гигиене для крестьян, разумеется, на украинском языке... Эту-то минуту и считает Хо подходящей для своего испытания. Он донимает труженика холодом, он рисует перед ним картину недостатков, бедности, ведь что даст сельская практика? Он показывает ему все средства тёмной силы, что воюет со светом и честным трудом. Напрасно! Не пугается врач, а поднимает на Хо глаза и пронзает его ясным, смелым взглядом честного человека...
И снова чувствует Хо, что сила его слабеет, что сам он уменьшается, и с благодарным сердцем, полным уважения, низко кланяется врачу, шепча своё:
— Спасибо...
А учитель?
И мчится Хо в другое село, и должен поклониться учителю; ибо тот смело плывёт между подводных камней к цели, ни на минуту не забывая своих обещаний, своих обязанностей.
— Эге-гей! повезло мне, — радуется старик.— На добрую тропу ступил я, пойду и дальше по ней...
И вот перед ним маленький домик, а в домике том, склонившись над столом, худой, бледный, измождённый, трудится украинский писатель, и только великая душа смотрит из его больших глаз. Едва-едва узнаёт Хо в нём юношу с полным румяным лицом, что рвался к славе памятного вечера. И неудивительно: шла жизнь, а в той жизни были и кандалы, и голод, и холод, и всё то, что должен испытать певец несвободного народа.
— Три ступени до смерти, — решает Хо, глядя на него.— Брось, ведь умрёшь! — пугает он хозяина светёлки.— Видишь, какой холод идёт из моей бороды, а бывают края, где ещё холоднее...
— Бросить? — откликается тихий голос из-за стола.— Нет, не брошу. Умереть я могу, но что сделаю — то будет сделано. Холодом же не стращи меня, потому что, пока теплитcя огонь, что я ношу в сердце, мне будет тепло и хорошо...
И Хо встречается глазами с худым, слабым человеком и не выдерживает того взгляда, полного веры, полного любви к своей стране...
И ещё раз склоняется Хо перед силой, более высокой и сильной, чем сила страха.
Свободнее вздохнул старый страх, и радостно и легко стало у него на сердце. Ему захотелось уединения, ибо пугливые люди, что встречались по дороге, стали ему отвратительны. Как можно быстрее покинул Хо людские жилища и подался далеко-далеко полями прямо в лес. Здесь, на знакомой поляне, сел он, закутался седой, словно туман, бородой и задумался.
Сидит Хо и не замечает, что всё живое в лесу под влиянием страха затаило дыхание, перестало жить, что вокруг него воцарилась мёртвая, гнетущая тишина. Птицы смолкли, зверьё затаилось, малые насекомые застыли в траве. Растения боялись даже тянуть сок из земли, пить холодную росу, выпрямить смятые листочки, раскрыть сложенные на ночь цветы. Игривый солнечный луч остановился в зелёной гуще и только издали присматривался к седой, словно туман, бороде Хо, боясь приблизиться к ней. Было тихо, мертво. Но Хо этого не замечал: он сидел, задумавшись, с радостной улыбкой на устах, с надеждой в сердце. Надежда та простиралась в те времена, когда смелость возьмёт верх над страхом, и Хо сложит на покой свои старые, израненные кости...
Январь 1894