Он — всем прибавил бы жизни новой, новой надежды. Младшие сёстры с самого начала сближения Андруся с Маринцей радовались будущему счастью своей сестры, считая его как бы залогом и собственного счастья. Чепцы выходили из-под их рук быстро один за другим. А те головы, которым когда-то суждено будет их носить, пожалуй, и во сне не увидят тех тихих, пестроокрашенных надежд, грёз, желаний и молитв, что рождались в юных, задумчивых девичьих головах в процессе плетения, переплетались в каждом узелке, развивались в каждом мастерски связанном петельном ряду. Даже старая Старомиская, под влиянием всеобщего воодушевления, будто помолодела и понемногу расправила свою согбенную спину.
VII
Прошла неделя — всё шло как нельзя лучше. Чепцы были готовы. Старомиский передал их Гаве, получил деньги, получил заказ ещё на пятьдесят чепцов и аванс на материал и в приподнятом настроении вернулся домой. Работа закипела с новой силой.
В следующее воскресенье к нему нагрянули неожиданные гости. Сам господин Гава заглянул в их дом. Увидев жалкого, оборванного и запылённого жидка, Старомиская хотела дать ему кусок хлеба, подумав, что это нищий, но в ту же минуту её муж узнал Гаву, вскочил с постели, на которой отдыхал после обеда, и обнял его, как сына.
— Это ты, Гава? А что ты здесь делаешь?
— А что мне делать? Пришёл вас навестить. У меня тут гешефты, вот и думаю себе: дай, зайду по дороге к Старомискому.
— У тебя здесь гешефты? Здесь, в Старом Месте? А какие у тебя могут быть тут гешефты из Дрогобыча?
Гава усмехнулся.
— Так, просто так! — ответил он, склоняя голову. — Наши, жидовские, гешефты. Ну что, чепцы готовы?
— Конечно! Готовы и упакованы. Я как раз собирался после обеда с ними в Дрогобыч ехать.
— Ну, тогда не нужно вам ехать, я их сам заберу.
— А как идут продажи?
— Так себе, — небрежно ответил Гава. — Заботы много, а толку мало.
— Кто бы тебе поверил? А впрочем, ты молодой, тебе и потрудиться не повредит.
Гава недолго разговаривал со Старомиским, но всё время внимательно осматривал его дом и всю обстановку. Он взял чепцы, заплатил деньги, заказал ещё пятьдесят на следующий понедельник и попросил Старомиского привезти их в Самбор, где он будет их ждать. Старомиская смотрела на всё это с удивлением и никак не могла прийти в себя. А когда Гава сказал, что ему пора, она выразила благодарность всей семьи, дав ему в дорогу шесть варёных яиц, которые Гава с нескрываемой радостью принял.
Не просто так ходил Гава в далёкий путь из Дрогобыча в Старое Место. Проходя из села в село, он торговал чепцами, ленточками, бусами, скупал шерсть, шкурки куниц, зайцев и выдр, приглядывался и расспрашивал, какими ремёслами занимаются крестьяне, и всё это откладывал в своей памяти, словно в сундуке, из которого при случае можно будет извлечь хорошие деньги.
Особенно в этот раз он хотел поближе узнать семейную и имущественную обстановку Старомиского и устроить всё так, чтобы ни за что в мире не выпустить из рук эту золотую нить. Старый Фавель во время долгих странствий по сёлам при каждом случае наставлял его, как обращаться с "гоями". А сам Гава — не будь он лих — оказался на редкость догадливым.
Уже теперь, несмотря на молодость, он чувствовал в себе силу, чтобы заткнуть за пояс своего наставника, и не раз с сожалением смотрел на старого Фавеля: ведь, несмотря на весь ум и житейский опыт, в свои шестьдесят лет он был так же беден, как Гава в шестнадцать.
От местных жидов Гава без труда разведал всю историю и обстоятельства старого "чепочника". Узнал, что тот собирается выдать дочь замуж, расспросил всё, что нужно, и о будущем зяте, и, возвращаясь пешком в Дрогобыч, старался переварить все сведения в голове и выработать ясный план дальнейших действий. Прежде всего важно было то, что чепцы хорошо продавались. Гава уже не продавал их в окрестностях Дрогобыча; он познакомился с торговцами в Стрые, Сколе, Борине, Турке, Рудках, Комарно и продавал партиями по пять-десять штук за наличные — не по 20, а по 40 крейцеров за штуку. Торговцы, в свою очередь, продавали их по 50 и выше. От "старых", дешёвых чепцов Старомиского осталась одна память, а вот "новые", жидовские, шли нарасхват, так что Гава иногда не успевал на заказы. Вся эта чепочная торговля приносила ему по 10 золотых ринских чистого дохода в неделю при минимальных хлопотах и расходах. Понятное дело, такое дело ни в коем случае нельзя было упустить.
С другой стороны, Гава рассуждал: если позволить семье Старомиских встать на ноги, то легко может случиться, что они выскользнут у него из рук, или какой-нибудь другой жид перебьёт ему заработок. Особенно он опасался будущего зятя, о котором слышал, что тот парень толковый, трудолюбивый и предприимчивый.
"Хорошо бы, — размышлял Гава, — если бы он куда-нибудь пропал к чёрту на кулички, или вот если бы его взяли в армию!" Но тут он вспомнил, что будущий зять уже прошёл все три ассентерунковые класса, и пропадать ему больше некуда. Надо было смириться с тем, что есть, и Гава быстро пришёл к этому в своей голове.
— А чем, собственно, он мне может помешать? — воскликнул он почти весело. — Бедняк, нищий. Пристанет к таким же нищим, ну и что с того? Будет возить на подводе — знаем мы, сколько он там заработает! А если заработка не станет, то можно будет и его вместе с другими прибрать к рукам. А это, значит, ещё и лучше для меня. Работу и для него какую-нибудь найдём. Хорошо, пусть будет так! Пусть женится, пусть пристаёт к той калеке! Все они будут работать на меня! — И при этом он склонил голову, будто завязывая всё новые и новые узлы той сети, которой хотел обмотать всю эту несчастную семью.
— Только прежде всего, Гава, — говорил он сам себе с насмешливо-назидательным тоном, — не торопись! У тебя есть время. Не сразу! Не думай всё загрести одним махом, а помаленьку! Сейчас заработок хороший и для меня, и для них, пусть зарабатывают, пусть радуются — это не повредит. Кто знает, как долго это продлится. А если и продлится — как только заметишь, что у них, так сказать, "гребень вырастает", сразу надо сделать так, чтобы они немного похудели. Это даст им понять, что в жизни бывает по-всякому. Потом снова приподнимем — будут благодарны. А потом снова прижмём к земле. А там посмотрим, что ещё можно сделать. Ну, ну, как-нибудь будет. Лишь бы цвела, чтоб плодоносила — вот так!
— А пока, — размышлял дальше Гава, — нужно держать ухо востро, искать новые гешефты! А тут же гешефтов — каких только хочешь! Боже мой, не понимаю, как это до сих пор никто не додумался всё это прибрать к рукам! Наш брат жид окопался по кабакам да по корчмах, спаивает мужиков, у баб яйца да масло за бесценок берёт и думает, будто большое дело делает. А что это за гешефт — яйца и масло! Тьфу! Здесь гешефты совсем другого рода, они сами в руки идут, надо только уметь их ухватить. Вот на горах бойки скот пасут, каких быков! Ай-ай-ай! Жиды покупают этих быков на ярмарках и гонят их в Вену! Вот дураки! Что с того за прибыль? Прибыль не слишком большая, ведь бойка на ярмарке не обманешь — он цену заламывает, как за родного отца, и торгуется до упора. А если по дороге пара быков сдохнет — какая же это убытка! Нет, прибыль есть на быках, но не с того конца. Вот если бы того бойка так обвести, чтоб ему казалось, что быки его, а на деле они были бы мои. Он бы их кормил, следил, на ярмарку приводил, а я бы их продавал, бойку — на водку, а остальное — в карман! Ха! А там пара быков по четыреста, по пятьсот ринских! Вот это гешефт, не стыдно сказать — гешефт!
Гава аж глаза прищурил и губы сложил, будто ложку мёда облизывал — таким заманчивым и блестящим показался ему этот новый гешефт, который возникал в его воображении пока ещё в размытых контурах, но уже в розовом свете.
VIII
Прошло полгода. Старомиские жили, как у бога за дверью. Заработок не прекращался, а, наоборот, даже удвоился после того, как Маринца, месяц назад, вышла замуж за Андруся. Андрусь купил телегу и пару добрых лошадей и возил дубовые балки для железной дороги, которая как раз строилась между Хыровом и Добромилем, и при этом зарабатывал очень хорошие деньги. Правда, за последние два месяца Гава заказывал уже меньше чепцов, но вместо них для каких-то мазурских деревень понадобились тонкие сетки, плетённые тем же способом, что и чепцы, и используемые там вместо свадебных вуалей; такие сетки приносили ещё больше прибыли, чем чепцы.
Был прекрасный осенний день, когда Гава снова зашёл в дом Старомиского. Даже старая хата под рукой молодого и хозяйственного Андруся будто помолодела и стала походить на настоящую хозяйскую усадьбу. Но Гава не смотрел на эти перемены. В его глазах сверкали огоньки, как у кота, готовящегося прыгнуть на уже выбранную добычу.
— Добрый день вам, пан Старомиский! — сказал Гава, входя в хату.
— А, здравствуй, Гава!
— Плохо у меня дела, — ответил жидок, садясь на лавку. — Торговля не идёт.
— Э, будет тебе, даст бог — наладится.
— Может, когда и наладится, но сейчас у нас плохо. Представьте себе, уже три недели жду. Три недели — ни одного чепца не продал.
— Не может быть! — воскликнул Старомиский полушутя, не очень-то веря словам Гавы.
— Да, не может быть — а вот так и есть! Все на теперь чепцов понабирали, ну и что ты им сделаешь.
— Надо искать подальше, где нас ещё не знают.
— Искал я, искал — ничего не помогает. А я думаю, надо бы на время прекратить работу.
— Прекратить работу! — вскричал теперь уже по-настоящему испуганный Старомиский. — Сейчас прекратить, когда самое лучшее время для работы? Всё лето, когда можно было в поле заработать, и самим хоть что-то подправить, мы сидели за ткацкими станками, а теперь, когда как раз пора сидеть дома, прекращать работу? Нет, Гава, ты шутишь!
— Но что я вам посоветую? — почти со слезами в голосе вскричал Гава. — У меня никто не берёт чепцов. На складе их уже три копы, и что с ними делать? А сколько я в них денег вложил — сами посчитайте!
— Но побойся бога, Гава, что же нам теперь делать?
— Ну, бог милостив, и вы не пропадёте, — с улыбкой утешал Гава.