Воспитание же идёт от природы, что вливает в сердце семя доброй воли. Выросши без преград, самостоятельно и охотно мы делаем всё то, что свято и желанно… Какая польза от ангельской речи, если в ней нет доброй мысли? Является ли плодом тонкая наука, когда сердце недоброе? Разве не орудие злобы, меч безумия, говоря притчей — "крылья да рога свиные".
Взглянем, госпожа моя, на весь род человеческий! Здесь науки, как на торжищах купля, кипят и смущаются. Однако они хищнее птиц, неудержимее скота, злобнее зверей, хитрее гадов, беспокойнее рыб, невернее морей, опаснее африканских пустынь… Почему так? А потому, что злыми рождаются. Природа благая — всему начало, а без неё никогда не бывало блага. Благодарю же неизреченно природу в образе её святом — в отце моём, от которого я родился. Второй образ божий для нас — мать наша. Итак, главные дарования — от родителей моих, всё остальное: чин, богатство, науки и все ветроносные их локоны и кудри с завитками вкладываю в хвост, без которого голова и живёт, и уважается, и веселится, но не хвост без головы.
Бедный жаворонок
Притча
* * *
…Тетерев, налетев на охотничью сеть, начал изо всех сил жрать пышную приманку. Объевшись по уши, ходил надутый, весьма довольный собой, как задиристый, модно одетый юноша. Имя ему было Фридрик. Родовое же, или фамильное, или, как в народе говорят, прозвище — Салакон.
Как-то пролетал Сабаш (жаворонковое имя) по прозвищу Сколар. "Куда спешишь, Сабаш?" — воскликнул надутый тетерев.
Сабаш. О возлюбленный Фридрик! Мир тебе!
Салакон. Фи! Здесь пахнет школой.
Сабаш. А мне мил этот дух.
Салакон. По губам салата, как в притче поётся.
Сабаш. Рад, что ваш нюх исцелился. Раньше вы жаловались на насморк.
Салакон. Потёршись, братец, среди людей, ныне я уже всё понимаю. Ничто от нас не уйдёт.
Сабаш. Тетеревин ум остёр, а нюх ещё острее.
Салакон. Тише, друг мой. Ведь я теперь не абы какой чин.
Сабаш. Прошу прощения, ваша милость! право, не знал. Потому-то и хвост ваш, и чубчик ваш ныне раздуты новомодными буклями и кудрявыми завитушками.
Салакон. Конечно. Благородный дух от моды не отстаёт. Прошу, голубчик, со мной потрапезовать. Дал мне бог достаток. Разве не видишь, что я хожу по хлебу? Разве это не божья милость?
Сабаш. Приятного аппетита! Ешьте на здоровье, а мне некогда.
Салакон. Как это некогда! Ты что, спятил?
Сабаш. Меня послал по делам отец.
Салакон. Брось! Поешь, потом справишься.
Сабаш. Ради чрева разве могу пренебречь отцовской волей? Кроме того, остерегаюсь вкушать чужое добро. Отец мой с молодости повторяет мне сии слова: "Что не положил — не тронь!"
Салакон. О трус!
Сабаш. Есть пословица: "У матери боязливого сына не плачет сердце".
Салакон. Но это же ныне моё. У нас поют: "Эй, что бог дал, тащи в свой кошель".
Сабаш. И у нас поют, но наша песенка отличается от вашей, вот она: "Всё лишнее отсекай — вот и не закашляешься". Кроме того, моя убогость мне по сердцу.
Салакон. Ха-ха-ха! Убогая святость… К чёрту её со святостью! Бывай, брат! Тяни за собой на верёвке и любимую невесту свою. Дураку добра желаешь, а он корчит рожи. Горделивого нищего ненавижу хуже ада.
Сабаш. Прощайте, ваша милость! Отлетаю вот, а вам желаю всякого добра!
Салакон. Видишь — улетел! Не налюбуюсь доныне умом школьным: "Блаженны, мол, нищие". Хорошо себе блаженство, когда нечего кусить! Правда, и много жрать, возможно, худо, но всё же лучше, чем терпеть голод. В селе Ровеньках превосходную слышал я пословицу: "Не евши — легче, поевши — лучше!" А что же есть лучше, как не то, что спокойнее? "Не тронь, мол, чужого". Как не тронуть, когда прямо на глаза плывёт? По пословице: "На ловца и зверь бежит". Я ж не дурак. Черепок нашёл — обойду, хлеб попался — никак не миную. Вот так спокойнее. Так мыслю я. И не ошибаюсь. Не вчера я рождён и среди людей потёрся, слава богу. Мода и свет — то наилучший учитель и наилучшая школа из всех школ. Правда, был век, когда и нищих, но благодетельных, уважали. Ныне ж мир не тот. Ныне, если и бедняк — то и нищий и дурак, в нём почтения нет. Потерять же в мире добрую о себе думку — зло. Для чего тогда понадобишься? Будь ты какой хочешь внутри, хоть десятка виселиц достоин, что с того? Тайну сию бог знает. Имел бы добрую славу в мире и был бы уважаем в числе славных людей — не бойся, дерзай, не ошибёшься вовек! Не тот прав, кто прав по сути, а тот, кто неправ по истине, но казаться правым умеет, хитро блуждая и идя стежкой такого суждения: концы в воду. Вот нынешнего мира моднейшая спасительная премудрость! Коротко скажу: тот лишь счастлив, кто неправ по совести, но прав по бумажке, как мудро молвят наши юристы. Сколько я дураков видел — все неразумные. За богатством, мол, идёт беспокойство. Ха-ха-ха! А что такое беспокойство, как не труд? Труд же не всякому добру отец. Ведь мудро говорят россияне:
Покой воду пьёт,
А беспокойство — мёд.
А что же даст тебе пить виновника всякого зла — праздность? Разве поднесёт тебе на здоровье воду, что не мутит разуму?
Кому меньше в жизни надо,
Тот к небу стоит ближе рядом.
А кто это поёт? Архидурак один древний, что зовётся Сократ. И подпевает ему весь хор глупцов. О-о! Очень уж они отличаются от нашего хора. Вот как мы поём:
Хватай, что перед глазами,
Счастье будет за плечами.
Кто несмелый, тот страдает,
Хоть добудет, хоть теряет.
Так премудрый Фридрик судит,
А разум его не заблудит.
Тем временем, как Фридрик мудрствовал, прилетело семеро тетеревов и трое его братьев. Сия компания учинила богатый и шумный пир. Было это неподалёку от байрачка, где дятел выстукивал себе клювиком пищу, по древней украинской пословице: "Всякая пташка своим клювом живёт".
Подвижный Сабашец пролетал немало времени. Вернулся сюда через три часа.
Его послали к родному дядюшке пригласить на дружескую беседу и на убогий обед к отцу. Возвращаясь домой, забавлялся песенкой, которую отец научил его ещё с младенчества:
Не тот орёл, что летает,
А тот, что легко садится,
Не тот бедняк, что без хаты,
А тот, у кого много хотений.
Лакомство ловит рыбу и зверей,
И птиц, что вышли из меры.
Лучше сухарь с водой простой,
Чем сахар с бедой горькой.
Летел Сабаш мимо байрака. "Помогайби, дуб!" — сказал он на ветер. Но неожиданно из-за дуба раздалось:
— Где не ждёшь и не думаешь, там тебе друг будет…
— Ба-ба-ба! О любезный Немес! — вскрикнул от радости Сабаш, увидев дятла по прозвищу Немес,— Радуйся, и снова говорю — радуйся!
Немес. Челом тебе, друг мой! Благословение богу, что оберегает тебя от силка!
Сабаш. Что такое силок, я понимаю, а что значит силковаться — не знаю.
Немес. Наш брат птица, когда попадает в силок, тогда силкуется, то есть рвётся, кидается и бьётся, чтобы вырваться.
Сабаш. Избавь, боже, от этой печали!
Немес. А я только что с того крайнего дуба смотрел на печальное позорище. Взгляни! Видишь натянутую сеть? Не прошло и часа, как в ней, вокруг неё творилось нечто страшное, как осада Бендер. Гуляла там дюжина тетеревов. Но когда громче всего прыгали, горланили и плясали, жрущие во всё горло, вдруг упал на них силок. Боже мой, какой визг, гвалт, топот, стук, шум, страх и метание! Тогда выбежал ловец и всем им переломал шеи.
Сабаш. Разве спасся кто из них?
Немес. Двое, а прочие погибли. Знаешь ли Фридрика?
Сабаш. Знаю. Он добрый птиц.
Немес. Воистину тетерев он добрый. Вот он и пролетел мимо меня с пира, теряя в воздухе перья. Едва я узнал его: испуганный, растрёпанный, смятый… как мышь, с которой поиграл кот; а за ним издали брат его.
Сабаш. Куда же он полетел?
Немес. В глубину байрака оплакивать грехи.
Сабаш. Челом тебе, любезный мой Немес! Пора мне домой.
Немес. А где ты был?
Сабаш. Звал дядю в гости.
Немес. Я вчера виделся с ним и долго беседовал. Лети же, друг мой, пусть господь на всех твоих путях оберегает тебя. Передай отцу и дяде моё приветствие.
Весть сия неизреченно испугала Сабаша. Именно потому он промолчал, что разговаривал с Фридриком перед тем, как случилось несчастье. "Ну,— говорил сам себе,— учись, Сабаш, на чужой беде. Для того и бьют пса перед львом (есть такая притча), чтобы лев был покорен. О боже! На глазах моих бьёшь и ранишь других, достойнейших меня, чтобы я боялся и трепетал перед беззаконной жизнью и роскошами мира сего! О роскошь! О западня и силок ты дьявольский! Какая же ты сладкая, когда все тобой пленены! Какая же ты пагубная, когда мало тех, кто спасается. Первое — все видят, второе — избранные"…
С сими благочестивыми мыслями прилетел Сабаш домой, а за ним вскоре с двумя своими сыновьями поспешил и дядя. Были приглашены и соседи на сей убогий, но целомудренный и безопасный пир. В этом небольшом краю царила простота и властвовала дружба, что делает малое великим, дешёвое дорогим, а простое приятным. Сия землица была частью той, где истина, что странствует между людьми, убегая от зла окружающего мира, завершала последние дни свои на земле, дышала последним дыханием, чтобы взлететь из земных в горние страны.
Сабаш, передав отцу и дяде приветствие от Немеса, тут же, при гостях, возвестил обо всём, что произошло. Гостей было немало — с детьми своими, подростками и юношами, жёнами. Алауда — так звался отец Сабаша — был обучен наукам мирским, а сердце его было столицей доброго разума. Любое дело и слово умел он непогрешимо разгрызть, отыскать в них скорлупу и зерно, отраву и сладкую съедобность и обратить во спасение.
Алауда в присутствии многих мужей, юношей и подростков наставлял сына так:
— Сын мой единородный, склони ухо своё, услышь голос отца твоего — и спасёшься от сети, как сарна от охотника. Сын, когда будешь мудр, чужая беда научит тебя, что дерзкий и жестокий сын осрамляется собственной похотью. И это беда. Сын, да болит тебе горе ближнего. Кто любит свою беду и болеет о чужой, тот достоин её. Не забывай притчи, которую часто я повторял: "Пса бьют, а лев боится".
Какая польза в чтении многих книг, если ты беззаконник? Одну книгу читай и довольно. Взгляни на сей мир. Взгляни на род человеческий. Он ведь есть книга, чёрная книга, что хранит в себе различные беды, как волны, что постоянно поднимаются на море. Читай её всегда и учись, словно из высокой гавани на бурный океан, взирай и радуйся. Все ли читают сию книгу? Все.