Разговор пяти путешественников об истинном счастье в жизни
Дружеская беседа о мире душевном
Персонажи: Афанасий, Яков, Григорий
Афанасий. Люди в жизни своей трудятся, суетятся, что-то друг от друга утаивают, а зачем — многие и сами не понимают. Если подумать, то у всех человеческих дел, сколько бы их ни было, будет один конец — радость сердца. Разве не ради этого мы выбираем себе по вкусу товарищей, чтобы получать удовольствие от общения с ними; добиваемся высоких чинов, чтобы наша гордыня разгоралась от угодливости других; выдумываем всякие напитки, блюда, закуски для услаждения вкуса; ищем разные музыки, создаём множество концертов, менуэтов, танцев и контрдансов для развлечения слуха; строим красивые дома, разводим сады, ткём золототканые парчи и материи, вышиваем их разноцветными шелками и приятными глазу цветами, украшаем себя ими, чтобы радовать глаз и услаждать тело; составляем душистые спирты, порошки, помады, духи и ими удовлетворяем свой нюх. Одним словом, всеми возможными способами стараемся развеселить наш дух. О, какими великими радостями пользуются вельможные и богатые персоны! В их дворцах живёт дух, растворённый в удовольствиях и веселье. О, как дорога ты, радость сердечная!
За тебя цари, князья и герцоги платят тысячи и тысячи, а мы, бедняки, не имеющие достатка, словно питаемся крошками, падающими с их столов. Подумайте теперь, какими гуляниями охвачены все славные европейские города?
Яков. Действительно великими. Однако я слышал, что нигде нет больше веселья и забав, чем в Париже и Венеции.
Афанасий. Конечно, много их там, но пока ты перевезёшь их нам из Венеции, мы тут от скуки умрём.
Григорий. Хватит пустословить, дорогие друзья: высокие должности, весёлый город, всяческие игры и развлечения и все ваши затеи бессильны утешить дух и тем выгнать скуку, что овладела вами.
Яков. А что же сможет?
Григорий. Лишь знание того, в чём состоит счастье и как его найти.
Афанасий. Это верно, мы рождены для истинного счастья и идём к нему, а жизнь наша — путь, что течёт, как река.
Яков. Давно уже ищу я счастье, но нигде найти его не могу.
Григорий. Если действительно хотите его найти, то скажите мне: что для человека лучше всего?
Яков. Бог его знает, и вообще, зачем спрашиваешь о том, чего великие мудрецы не смогли решить и разошлись в своих мнениях, как путники на дороге? Ведь то, что лучшее,— то и высшее, а что высшее — то всему начало и конец. Это наилучшее благо у древних философов называлось завершением всех благ и верховным добром; кто же даст тебе ответ, что есть предел и пристанище всех наших желаний?
Григорий. Тише, друг мой! Очень далеко ты забрёл. Я спрошу проще: чего ты в своей жизни желаешь больше всего?
Яков. Ты будто палкой разворошил муравейник — так неожиданно ты всколыхнул мои желания.
Афанасий. Я хотел бы обрести высокий чин, чтобы мои подчинённые были крепки, как русские, и добродетельны, как древние римляне; чтобы дом мой был венецианский, сад флорентийский; хотел бы быть умным, учёным, благородным и богатым, как бык в шерсти…
Григорий. Что ты несёшь?
Афанасий…сильным, как лев, красивым, как Венера…
Яков. И мне вспомнилась Венера, так называемая собачка.
Григорий. Прошу, продолжайте.
Яков…Хвостатым, как лев, большеголовым, как медведь, длинноухим, как осёл…
Григорий. Сомневаюсь, чтобы могли войти в уши Божьи такие нелепые желания. Ты со своими выдумками похож на дерево, которое хочет быть сразу и дубом, и клёном, и липой, и берёзой, и смоковницей, и оливой, и явором, и фиником, и розой, и рутой… солнцем и месяцем… хвостом и головой… Младенец, сидящий на руках матери, часто хватается то за нож, то за огонь, но премилосердная наша мать-природа лучше знает, что нам полезно. Хоть мы и плачем, и рвёмся, она кормит нас всех своими сосцами в меру и одевает, и этим доброе дитя довольно, а злое само тревожится и других мучит. Сколько миллионов таких несчастных детей день и ночь вопиют, ничем не довольные: одно им дадут в руки — они плачут за другим. Хватит нам быть несчастными.
Афанасий. Почему же?
Григорий. Не можем найти счастье.
Яков. Почему?
Григорий. Потому что не хотим и хотеть не можем.
Афанасий. Почему?
Григорий. Потому что не знаем, в чём оно состоит. Начало делу — знание: откуда идёт желание; от желания — поиск, потом получаем результат, вот и удовлетворение, то есть то, что получаем и что для человека благо. Запомни же, что такое премудрость.
Яков. Я часто слышу это слово: премудрость.
Григорий. Смысл премудрости в том, чтобы понять, в чём состоит счастье, — это правое крыло, а добродетель стремится к поиску. Потому у греков и римлян её называли мужеством и силой — это левое крыло. Без этих крыльев нельзя выбраться и взлететь к благу. Премудрость — это острое, дальнозоркое орлиное око, а добродетель — сильные руки и лёгкие оленьи ноги. Об этом верховном союзе есть любопытная басня.
Яков. Ты угадал мои мысли. Конечно, это басня о безногом и слепом!
Григорий. Так.
Афанасий. Расскажи подробнее.
Григорий. Странник, обходя разные земли и государства, лишился ног. Тут пришла ему мысль вернуться домой, в отчий дом. С великими трудами, опираясь на руки, пустился странник в путь. Наконец дополз он до горы, с которой уже видна была отчая крыша, но тут лишился и рук. Живое его око смотрело оттуда через реки, леса, овраги, через пирамидальные вершины гор, с радостным нетерпением вбирая сияющий издали замок — отчий дом и всего их миролюбного рода — конец и венец всех их странствий. Но беда была в том, что наш наблюдатель уже не имел ни рук, ни ног и лишь мучился, как евангельский богач, глядя на Лазаря.
Между тем, оглянувшись, увидел он вдруг дивное и печальное зрелище: идёт слепец, прислушивается, ощупывает палкой во все стороны и, будто пьяный, сбивается с дороги, подходит ближе, вздыхает: "Исчезают в суете дни наши…" "Пути твои, господи, открой мне…" "Горе мне, странствия мои будут длиться дальше". И ещё такие слова сам себе говорил со вздохом, часто спотыкался и падал.
— Боюсь, друг мой, испугать тебя, но кто ты? — спрашивает прозорливый.
— Уже тридцать четыре года я странствую, а ты первый встретился мне на пути,— отвечает слепой.— Странствия мои по разным мирам закончились вот так. Жгучие солнечные лучи в Аравии лишили меня зрения, и я, слепой, возвращаюсь в отчий дом.
— А кто твой отец?
— Живёт он в нагорном замке, что зовётся Миргорок. Имя ему Ураний, а моё — Практик.
— Боже мой, что я слышу? Ведь я твой родной брат,— воскликнул прозорливый,— я Наблюдатель!
Неожиданная радость всегда оканчивается слезами. После этого слепец с влажными глазами сказал своему брату:
— Милый мой брат! Слышал я о тебе из рассказов, а теперь имею счастье встретить тебя. Смилуйся, закончи мои беды, будь мне наставником. Правду сказать, труд радует меня, но приходится всё время спотыкаться, и это уничтожает моё усердие.
— Искренне жалею,— говорит светлоокий,— что бессилен тебе служить, дорогая моя душа. Я странник, что обошёл пешком всю земную сферу. Ноги меня легко носили повсюду, но каменистые горы, что часто встречались, лишили меня ног, и я, опираясь на руки, продолжал путь, но ныне потерял и руки. Более ни ходить, ни ползти по земле я не способен. Многие хотели меня использовать, но, утратив способность ползать, я стал им бесполезен…
— Так дело не пойдёт,— сказал слепой,— ты для меня ноша лёгкая и желанная: возьму тебя, сокровище моё, на себя. Чистое око твоё пусть будет вечным владыкой моего тела и всех моих путей главою. Прекрати муки беспросветной тьмы, что жестоко гоняет меня по пустым дорогам; я твой конь, садись на мои плечи и веди меня, милый мой пан и брат!
— Сяду, брат мой, с радостью, чтобы доказать истину: "Брат, что от брата имеет помощь, — как город, крепкий и высокий, укрепляется, как новооснованное царство".
Теперь взгляните на дивное творение: из двух людей составлен один, одно лицо странника сложено из двух родственных начал без всякого смешения, но и без разделения, взаимно существующих. Идёт невиданный путник главным путём, ни вправо, ни влево не уклоняется, умело переходит реки, леса, рвы и овраги, проходит высокие горы, вступает с радостным сердцем в мирный город, вдыхает его светлый и душистый воздух; выходит спокойная толпа жителей, что дышат миром и любовью, хлопают в ладони, а там уже ждёт на крыльце и принимает сынов в нежные объятия дряхлый Ураний.
Яков. Ну что же тебе сказать?
Григорий. Скажите ваше главное желание.
Яков. Наше самое большое желание — быть счастливыми.
Григорий. Разве ты видел зверя или птицу без этих мыслей? Скажи только, где и в чём то счастье, которое ищешь? А без этого, родной, ты слепец: он ищет отчий замок, но не знает, где он. Знает, что ищет счастье, но, не понимая, где оно, впадает в несчастье. Премилосердная природа всем без исключения открыла путь к счастью…
Афанасий. Постой! Это слово, кажется, похоже на ересь — всем без исключения!
Яков. Пожалуй, не мешай, господин православный суеверник: всё рождается к доброму концу. А добрый конец — это и есть счастье…
***
…Сколько мы тратим труда на мелкие дела, а часто и напрасно, подчас даже во вред? Трудно одевать и кормить тело, но необходимо, и нельзя без этого. В этом и состоит телесная жизнь, и никто на этот труд не должен жаловаться, иначе попадёт в тяжкое бедствие, холод, голод, жажду и болезни.
Но не легче ли питаться самой суровой травой и при этом иметь согласие и радость на сердце, чем над роскошным столом сидеть гробом побеленным, полным жирной черви, что день и ночь непрестанно гложет душу? Не лучше ли покрыть тело самой убогой одеждой и при этом иметь сердце, облачённое в ризу спасения и одеяние радости, чем носить золототканые одежды и тем временем терпеть адский огонь в душе, что бесовской печалью пожирает сердце? Какая радость от богатства или от прекрасной обстановки, если сердце погружено во мрак недовольства…
Почему же мне так тяжело? Когда кто упал в ров или в водяную пропасть, не должен думать о тяжести, а о спасении. Когда строишь дом, строй его для обеих частей своего естества — души и тела. Когда одеваешь и украшаешь тело, не забывай и о сердце. Две хлебины, два дома и две одежды: два рода всего есть, всего есть по двое…
Кольцо
Дружеская беседа о мире душевном
***
…Несколько иностранцев путешествовали по Индии.