И, наплакавшись горькими слезами, казачка подняла головку и снова промолвила:
— Никогда ещё я их так хорошо не оплакала, как теперь — то бог их милует, Михаил милый, а? — спросила она и ждала ответа казака. — Как их бог милует...
Начался у них тогда разговор о братьях, и всякие видения, помыслы и надежды всякие ясные вообразились... И в будущем пылкая казачка устроила и согласовала всё так, как желалось её душеньке, как жадалось её сердечку. А казак на всё согласный.
В гаю они невнимательно ехали дорогой, не глядя вокруг, пока их не поразило, что где-то поблизости шумит мельничное колесо; оглянулись они и увидели тёмные рощи со всех сторон, солнце, что заходило за ними, и справа какой-то хуторок.
— Так мы, Галя, с дороги сбились! — говорит казак, улыбаясь. — Вот тебе и на! Смотри в ясные глазки — так и дорогу проглядишь!...
Ясные глазки ответили ему таким взглядом, что он снова забыл про дорогу.
— А вот дорога впереди, — говорит Галя, показывая вперёд.
Впереди лежала дорога узенькая, малоезженная, такая же, на которую они съехали, попали, сами не зная когда и как.
— Дорога есть, да куда она ведёт? — говорит казак. — Надо подъехать к хуторку и спросить.
И казак, заранее отказываясь смотреть в ясные глазки, повернул волов к хуторку.
То был маленький бедненький хуторок. Всюду, где только могла земля, он зарос красным маком пламенным; мак сплошь покрыл огороды возле каждой хатки снопчиками и жмутками, рос у дороги; то забирался на крышу одиноким цветком пышным, то целой семейкой, то словно бахромой оплетал края крыши, прерываясь кое-где, как порванное коралловое ожерелье, и издалека бедный хуторок выглядел будто пылал в несгораемом огне.
— О, какой мак! — воскликнула Галя. — Что за пышные маки! Я себе насажу такого!
Подъехав к первой хуторской хатке с краю, они встретили молодицу с дитём на руках и спросили, где дорога в Глыбово.
— Не знаю, такого села нет, — ответила молодица.
— А какие ж сёла возле вас? — спросил казак.
— Хрумово, Иваньково, Кривушино...
— А далеко Кривушино?
— О, далековато. Мужики говорят — более сорока вёрст.
— А как туда проехать?
— Да вот этим шляхом. Сначала вы приедете в Хрумово, потом... Да только что этот путь теперь опасный.
— Почему?
— Да слышно — грабят теперь и режут. Слышно, недавно богатый казак убит в овраге... Ну-ну! Ну же, ну! — унимала она дитя, что тянулось к волам. — Ну же! не балуй, не балуй, а то отнесу в овраг, брошу к разбойникам...
А дитя, видно, было смелого, отважного, казачьего роду, — оно, лишь только услышав это, засмеялось и ухватило вола за рога.
— Малый казак, да смелый, — говорит Михаил. Мать глянула на малого смелого и улыбнулась. А Галино сердечко, что всему встречному и видимому приумножало счастье и радость, — Галино сердечко отзывалось ко всем.
— Ну прощайте, спасибо вам! — говорит Михаил молодице. — Прощай, казак, расти! — говорит дитяти.
— Расти, миленький, расти! — промолвила Галя.
— Спасибо, счастливая дорога! — отвечала молодица. — Поклонись, сынок, поклонись!
Сын не хотел кланяться и упрямо дёргал головку вверх, как мать ни наклоняла.
— Видите, какой! — говорит молодица, смеясь. И Михаил, и Галя ответили ей улыбкой.
— Так это дорога в Хрумово? — спросил ещё раз Михаил.
— Эта, эта самая. Только что вы не боитесь ехать? Говорят, что опасно... славят...
— А всего ли переслушаешь, что говорят и славят! — отвечает Михаил. — Не пугайте взрослого казака, коли малый не боится.
Ещё улыбки, ещё поклоны и добрые пожелания — и вот уже хуторок исчез из глаз своими красными маками, и мельница не шумит, и едут они гаем, то спускаясь к Днепру, слыша его прохладу, то снова поднимаясь высоко и вслушиваясь только в плеск и журчание днепровской волны.
VII
— Милый, — говорит Галя, — а что если и вправду нападут на нас разбойники?
— Боишься, Галя? — спрашивает казак.
Галя не боится, а если всё же нападут?
— Не бойся, моё сердце, то всё пустые речи, — говорит казак. — Будь спокойненькая, Галя!
— О, нет, я не буду бояться, милый. Я не боюсь, — отвечает Галя.
И ехали они дальше тёмным гаем, и всё счастливо разговаривали о счастье. А гай всё темнел, и Днепр всё шумел быстрее. Сначала гай окружал дорогу, и, проезжая, они чувствовали ароматы лесных цветов, потом гай будто вдруг расступился, и по обе стороны высилось голое каменье, а на нём, словно наставленные стрелы, сосны чёрные, а внизу навстречу им бился Днепр, круто завернув свою волну в ущелье. Только что успело мелькнуть им всё то пред глазами, как на них кинулась орда людей. Могучие руки остановили воз, схватили Галю, прижали казака.
Галя успела только вскрикнуть; бороться начал казак.
Недолгая борьба: кто-то один упал и застонал, а за тем общий яростный крик, и казак зашатался и упал возле Гали. В ужасе она схватила его и прижала к себе; в страхе чувствовала, что тёплая кровь заливает ей руки... Вся орда билась возле убитого товарища, и слышались слова:
«Не дышит! Мёртв!» И страшный плач слышался, и глухой вопрос: «Где похоронить лучше?»
И шаги туда и сюда, поиски, и рыли землю, и выбрасывали землю из ямы...
Ночь проходила, всё вокруг светлело. Кровь, что заливала руки, засохла, холодела; издали за деревьями копали яму и мелькали люди — близко никого...
И вот кто-то приблизился. В ещё большем ужасе Галя крепче прижала к себе своего казака и взглянула... Возле неё стоял молодой парень, словно цветок вянущий, и, казалось, жалко ему было Галю, да как взглянули их глаза, он затрепетал сразу и быстро спросил:
— Откуда ты? Чья ты?
— Я сирота, — ответила Галя. — Живу одна возле Киева, в хатке на лугу... Нет, нет же, не то... Я замуж вышла, и вот мой казак...
— Галю! — промолвил парень, чуть не падая возле неё. — Галю, сестрица! Уж не узнала ли ты своего меньшого брата? Ох, братик милый!
Это ты! Здравствуй! Здравствуй! Чего ж так медлил, долго не приходил? — Она склонилась к нему и много и горячо его целовала, всё не выпуская из рук своего казака, а потом спросила: — А где же другие братья? Почему это вы так долго не приходили? Где же братья?
Будто уменьшился её ужас и страх; она внимательней огляделась вокруг. Младший брат позвал других братьев, и они вышли из-за дерева.
— Это наша сестра Галя! — говорит им младший брат.
— Это я, братики родные! — промолвила к ним Галя, но они чего-то не подходили к ней здороваться, и старшего брата вовсе не было меж ними. И лица у них такие страшные, такие чудные... ужас снова напал на Галю!
— Где старший брат? — спросила она. — Где он? — Ужас всё больше и крепче охватывал и теснил её, и сперва она ничего не могла понять, а потом всё уже поняла, всё увидела и восприняла.
Она видела старшего брата мёртвого под дубом и знала, что убил его Михаил её. Она была на похоронах и видела, как старшего брата опустили вместе с её Михаилом в глубокую яму, засыпанную листьями, и она прощалась с обоими... Но странно как-то всё смешалось у неё в голове и даже странно глаза видели и уши слышали: то она думала об играх с братьями на лугу, о покойной матушке, и вдруг представлялась в мысли молодица с дитём смелым и весёлым на руках в бедном хуторке, что маками украсился, и, улыбаясь, показывала дорогу какую-то; то шла она из церкви и вслушивалась в голос Михаила, то Днепр своим плеском всё заглушал; то слышалось ей — стонут, виделось — голое каменье, тёмные рощи, — а вдруг весенний вечер — чарующая цветущая свежесть и вдали большое белое село на горе...
То всё живое, радостное и дорогое, — то всё мёртвое, похороненное дорогое... Она ждала-ждала к себе жениха, выглядывала его, ловила его голос, а возле неё меньший брат рядом находился, против неё его уже мужественное и знакомое лицо, и она ему улыбалась и очень радовалась... А вот и все братья сидят рядком на земле, только не хватает старшего, нет старшего...
Вдруг какой-то свет — и память, и разум, и ужас снова нападают, охватывают, и в ужасе она кидается бежать и бежит-бежит к Днепру и в ужасе бросается в Днепр. За нею братья по следу, но днепровская волна уже далеко унесла сестру и разбила о острые камни, и напрасно братья ходят по берегам, — в быстрых водоворотах ничего не видно, кроме отражения неба ясного, рощ и шпилей вокруг.