Просо ещё стояло в поле, кукурузу Наумиха тоже не выломала — значит, была надежда на добавку к пище. Эх, как-нибудь оно будет… Зимой можно подзаработать на подводах карбованец-другой, бабы пойдут к пану на буряки на отработку, телочку можно продать… Надо как-то вертеться… Что ж, живой человек живёт и думает…
За заботами, за работой Семён и забыл про своё "прошение". Но вдруг, словно из-под честного креста, прибежал сотский и потянул Семёна к становому. У Семёна так и екнуло сердце.
«Это, наверное, ответ из столицы пришёл», — подумал он, спеша к становому. Ему было и радостно, и страшно одновременно, тревога поднималась в сердце, разные догадки роились в голове. Семён чуть не извёлся от нетерпения, дожидаясь, пока становый пообедает. Наконец его позвали в канцелярию. Становой стоял посреди канцелярии с бумагой в руках.
— Ты подавал "прошение" на имя царя? — спросил он у Семёна.
— Я.
Становой положил бумагу на стол и взглянул на Семёна.
— А теперь скажи мне, что ты хотел сказать царю?
— Этого я никому не открою, ваше благородие, кроме самого царя.
— И мне не скажешь?
— Нет!
— А если я тебе прикажу?
— И тогда не скажу…
Становой удивлённо смерил Семёна взглядом с головы до ног, словно не ожидал такой упорности.
— Тут пришёл ответ на твоё "прошение", — сказал он наконец, наклонившись над столом и перебирая бумаги.
У Семёна дух перехватило в груди. В голове роем заметались самые разные мысли, опережая содержание ответа, глаза тревожно следили за движением пальцев станового, что шелестели бумагами… В этом шелесте Семёну слышалось: приезжай, расскажи свою тайну… Страх охватил Семёна. Он чувствовал, что не выдержит долго этого напряжения, в котором были его нервы…
А становый, как назло, неторопливо переворачивал лист за листом, склонившись над столом, словно позабыл про Семёна.
— Пришёл ответ… — произнёс, наконец, становый. — Велено мне объявить тебе, что "прошение" твоё "оставлено без последствий".
— Как это… "без последствий"? — не понял Семён.
— А так… признали, значит, что оно несвоевременно, не стоит внимания, и велели мне известить тебя об этом.
— Так и записано в той бумаге?
— Так и записано, — улыбнулся становый. — Ну чего же ещё ждёшь? Узнал — и ступай себе с богом! — добавил он.
Но Семён не шелохнулся, только смотрел на станового широко раскрытыми глазами, полными страха, боли, отчаяния.
— Сотский! — крикнул становый, встревоженный непонятным взглядом Семёна.
Вбежал сотский.
— Ты знаешь этого человека?
— Знаю, ваше благородие… Да это ж Семён Ворон, из нашей деревни…
— Как он там у вас?.. Все ли у него в порядке? — покрутил пальцем у виска становый. — Случаем, не свихнулся?.. А?
— Нет, ваше благородие, не замечали… Человек он спокойный…
— Ну, то идите с богом…
— Пойдём! — тронул сотский Семёна, открывая дверь.
Семён вышел из канцелярии и неровной походкой, с шапкой в руках, почти без памяти, пошёл куда-то прочь… Он шёл, не замечая, что идёт не домой, а куда глаза глядят… В ушах его звучали слова: «без последствий»… «без последствий»… и будто кувалдой били по голове… Он чувствовал, что что-то жжёт глубоко… там… под сердцем… Семён остановился,
— Так и всё? — громко сказал он. — Так и всё из-за моего труда?! — И слёзы выступили у него на глазах. — А! Чтоб его лихая година! — вскричал с отчаянием Семён и ударил шапкой о землю. Он сел прямо на землю и закрыл лицо руками. Ещё никогда не было ему так тяжко, так горько, ещё никогда так не щемило сердце… Чего он ждал, на что надеялся? Всё это был дым, туман, что развеялись от дыхания действительности… и вместе с тем, как тот туман рассеивался, в голове его словно светало, а на сердце ложился груз безнадёжности… И эта безнадёжность болела у Семёна сильнее, чем самые тяжёлые раны в мире. Уже к вечеру очнулся Семён и, разбитый, обессиленный, отправился домой.
А дома ждала его новая беда. Наумиха встретила его с повесткой из суда, которую принёс десятник. Роман подал на Семёна в суд за занятые деньги. Семён только руками всплеснул.
— Вот тебе и на! Что ж это за диво?..
Он побежал к брату.
«Разбойник!.. Людоед!.. Он хочет моей погибели!.. — кипел по дороге Семён. — Пойду и задушу его, как гадину!..»
Но душить было некого. Семён не застал брата дома, тот куда-то уехал.
Не было его ни на второй, ни на третий день. Даже в суд Роман не явился, а прислал вместо себя лысого Мордко.
Деньги, конечно, присудили взыскать с Семёна, а так как у него не было чем заплатить, то продали три морга плодородной земли, купленной у пана Янковского. И купил её, кто бы вы думали, — родной брат. «Дурной упустит, умный подберёт», — как говорит Роман.
***
И снова перед Семёном чёрное, вспаханное поле с оврагами и лощинами, ещё чернее, ещё унылее. И снова Семён — батрак, пашет барскую ниву, покрикивает на чужих волов. Осеннее солнце садится за гору, на горизонте становится красно, словно в горне, белый туман катится оврагами и лощинами… Семёну безразлично, что солнце садится, что из оврагов выступает ночь, принося отдых всем труженикам. Он, как и с утра, усердно налегал на плуг, ровно резал чёрную землю пласт за пластом…
— Не тужи, Семён, — окликнул его погонщик, — гляди, как солнышко тянется за батраком, спешит ко сну… Вот уж верхушка тлеет… ещё искорка… ещё один миг — и конец работе…