Упаси боже! И не думай!
О к с а н а
Да что тебе бог дал? Я и не гадала,
что ты такой скупой. Если уж так —
я из приданого своего могу послать.
С т е п а н
Да я не денег жалею, Оксано.
О к с а н а
А почему же ты не хочешь?
С т е п а н
Опасно.
(Наклонившись к ней, совсем шёпотом).
Они там с Дорошенко договариваются...
О к с а н а
(удивлённо молчит, потом загадочно улыбается)
Ну что ж, так, может, и надо.
С т е п а н
Опомнись!
Ты же так боялась кровопролития,
а эта война, тем более братоубийственная,
которую Дорошенко поднял на Украине, —
так он же татар в помощь привлёк
и платит им ясырём христианским.
О к с а н а
(садится, словно обессилев, на лавку и опирается на стол)
Повсюду горе, куда ни обернись...
Татары там... татары и тут...
С т е п а н
Оксано!
Что тебе мерещится? Татары тут?
О к с а н а
А что же? Разве я здесь не как татарка,
сижу в неволе? Разве ты не ходишь
в ноги кланяться своему пану,
словно хану? Повсюду столбы, кнуты...
холопов продают... Чем не татары?
С т е п а н
Тут вера христианская.
О к с а н а
Только вера!
Да и то... приду в церковь — прости,
боже! —
а тут и службы как-то не узнаю:
ведут её как-то, кто знает по-какому...
С т е п а н
Оксано, это уже грех!
О к с а н а
Ой, милый!..
И противна же мне эта Москва!
(Склоняется головой к столу).
С т е п а н (грустно стоит над ней)
Я так и знал... Разве я не говорил,
что я тебе ничего дать не смогу
здесь, на чужбине?..
О к с а н а (бросается к нему)
Нет, моё счастье!
Это я нехорошая! Словно не знаю,
что бедный мой голубок страдает
за всех сильнее, — так ещё надо
добавлять ему горя!
(Степан обнимает её).
Ну скажи, мой милый,
ещё долго нам так мучиться?
С т е п а н (вздохнув)
Бог ведает, сердечко!
О к с а н а
Неужели и погибнем
в этой неволе?
С т е п а н
Надейся на бога.
Может, ещё времена изменятся.
Когда бы немного всё утихло
там, на Украине, попрошу царя,
чтобы отпустил меня хоть в гости.
О к с а н а
Теперь никак нельзя?
С т е п а н
Нет, милая,
теперь и думать нечего! Вот как раз
я думаю царю челобитную отнести,
что люди с Украины привезли, —
жалуются на притеснения, на обиды...
Я должен защищать ту челобитную,
так уж не время проситься из Москвы.
«Вот, — скажут, — речи сладко разводит,
а сам в лес поглядывает». Теперь, Оксано,
нам надо остерегаться так, «чтоб муха
носа не подточила», как говорится.
Упаси бог ошибиться в чём — пропало
всё наше дело и общественное вместе.
О к с а н а
Ну как же ещё больше остерегаться?
Уж и так будто замазались в печь!
С т е п а н
Да вот, например, ты хочешь послать
деньги братчице...
О к с а н а (опустив глаза)
Уже не пошлю.
Пусть простит, что ж, коли нельзя...
Я напишу ей...
С т е п а н
Лучше не пиши
ничего, сердце.
О к с а н а
Как же так, Степан?
Это ведь даже странно!
С т е п а н
Если письмо
где-нибудь перехватят — разве мало бывало? —
то ещё могут взять на пытки,
если раскроют это дело с Дорошенко,
чтобы ты призналась, в чём договаривалась
с подругами...
О к с а н а
Я передам
через Яхненко...
С т е п а н
Должен просить,
чтобы ты его у нас тут не принимала.
О к с а н а
Да я же его сама звала, чтоб пришёл!
Уже ж не прогоню!
С т е п а н
Скажи слуге,
что ты нездорова.
О к с а н а
Нехорошо.
С т е п а н
Как хочешь. Только как возьмут «на дыбу»,
так уж не жалуйся!
О к с а н а
Откуда уж и «на дыбу»?
С т е п а н
А что ты думаешь? За тем Яхненко
московские шпионы целым роем ходят.
Я их знаю.
О к с а н а (печально)
Так я и не передам
родным ни писем, ни подарков...
С т е п а н
Ты знаешь, милая, пока что, так лучше б
не откликаться, особенно к Ивану,
потому что он в ненадёжные дела влезает...
О к с а н а
К родному брату не откликаться?
(На глазах у неё выступают слёзы).
С т е п а н
Это же не навсегда, рыбонька, а пока
всё утихнет...
(Снова обнимает её).
О к с а н а (не отвечая на ласки; безучастно)
Хорошо,
никому писать не буду.
С т е п а н
Ты, сердце,
на меня сердишься.
О к с а н а (так же)
Нет, что ты?
Ты прав. Зачем писать?
Степан опускает руки. Оксана медленно выходит из горницы.
IV
Терем.
О к с а н а вышивает в пяльцах, движения у неё ленивые, вялые.
С т е п а н
(входит и садится близ Оксаны на низенькую скамеечку)
Что-то голова болит...
О к с а н а (не поднимая глаз от вышивки)
Ты поздно встал.
С т е п а н
Так ведь с утра пришёл с того собрания.
О к с а н а
Весело там было?
С т е п а н
Эх, где там к лешему!
По правде, боятся слово сказать.
Пьют, пьют, пока напьются, потом ссора...
О к с а н а
А как же там, Степан, та челобитная?
С т е п а н
Да что... никак. Царь говорит: «Прочитаем,
подумаем»... Слыхали мы уже это!
О к с а н а
Что же будет?
С т е п а н (с мучительной досадой)
Ой, не знаю! Не спрашивай!
Молчат. Оксана шьёт, потом игла выпадает у неё из рук.
С т е п а н
Хотя бы ты что-нибудь, Оксано, рассказала,
а то так тоскливо, голова забита
всяким горем.
О к с а н а (вяло)
Что же я расскажу?
Ничего я не вижу и не слышу,
сижу себе...
С т е п а н (немного раздражённо)
Ну, ведь что-то же делаешь?
О к с а н а
Вчера вышила красный цветок,
сегодня синий. Это тебе интересно?
С т е п а н
Ты будто дразнишь меня!
О к с а н а (сквозь слёзы)
Нет, право, Степан, не дразнюсь!
С т е п а н (вглядывается в вышивку, мягко)
А что это будет из этой каймы, милая?
О к с а н а (снова безучастно)
Не знаю, это что-то Ганна начала.
С т е п а н
Похоже, себе на приданое. Это уже скоро
её свадьба.
О к с а н а
Да, через месяц вроде.
С т е п а н
Вот на свадьбе немного погуляешь,
развеселишься.
О к с а н а
Эх, знаю я это веселье!
Угощай да кланяйся: «Не в обиде...»
А гостьи за спиной судачат:
«Черкашенка, чужачка...»
С т е п а н
Ты уж слишком
на это внимание обращаешь.
О к с а н а (равнодушно)
Нет, мне всё равно.
Молчание.
С т е п а н
Ты будто устала сегодня.
Хлопочешь по хозяйству, может?
О к с а н а
Нет, я не хлопочу, — это всё матушка.
Мы с Ганной всё шьём.
С т е п а н
Так, может,
не стоит столько шить?
О к с а н а
А что же делать?
Семечки я лузгать не люблю,
как Ганнуся. Надо же куда-то деть
и руки, и глаза...
С т е п а н
Бедненькая ты у меня.
(Оксана прорывается в рыдания).
Оксано! Что это ты? Да бог с тобой!
Кто тебя обидел? Мать? Ганна?
О к с а н а (немного успокаиваясь)
Они как родные... я на них не жалуюсь...
С т е п а н
Так что же?
О к с а н а (срываясь на отчаяние)
Степан! Разве ты не видишь?
Я гибну, вяну, жить так не могу!
(В бессилии клонится на пяльцы)
С т е п а н
Это правда, цветы не растут в темнице...
А я думал...
(Ходит по горнице в тяжёлой думе, потом останавливается
перед Оксаной).
Оксано, успокойся,
поговорим спокойно.
О к с а н а
О чём, Степан?
С т е п а н
Выходит, я тебя погубил.
О к с а н а
Нет, я сама...
С т е п а н
Всё равно. Я больше
не хочу губить твою судьбу.
Как бы мне это ни было горько... я готов
отпустить тебя к отцу.
О к с а н а
Как?
А ты?
С т е п а н
Я здесь останусь. Для меня
нет возврата, ты же это знаешь.
О к с а н а (растроганно)
Так это ж мне тебя покинуть?
Разве я для того стояла под венцом
и давала клятву?
С т е п а н (горько)
Я, Оксано,
не хан татарский, чтобы людей держать
на присяге, как на верёвке. Ты свободна.
Это только я в неволе.
О к с а н а (качает головой)
Нет, Степан.
С т е п а н
Почему же? Я клятву тебе возвращаю...
(Голос его прерывается от волнения).
И я прошу тебя... прости меня...
что я... тебя оторвал от родни...
что я...
О к с а н а (обнимает его)
Нет, хватит, не говори!
Ты не знаешь... Ещё ты мне ни слова,
ни слова не сказал там, у отца,
а душа моя уже была твоей!
Думаешь, если я теперь уеду
от тебя прочь, то душа моя
здесь не останется?
С т е п а н
Так что же делать, милая?
О к с а н а
Убежим все! Мой батюшка поможет
прожить как-нибудь, пока ты заработаешь.
Чёрт с ними, с этими московскими добрами!
Убежим на Украину!
С т е п а н
Царь достанет
своего боярина везде на Украине,
да ещё и твоей семье будет худо.
Не скроемся нигде...
О к с а н а
Убежим в Польшу!
А нет, так в Валахию!
С т е п а н
Что с того?
Сменим чужбину на чужбину...
Пришлецами чужие пороги будем
там обивать... всё равно, что и здесь.
О к с а н а
Нет, там вольнее.
С т е п а н
Надо заслужить
чем-то ту соседскую милость. Чем же ещё,
если не изменой против Москвы?
О к с а н а
Так ей и надо!
С т е п а н
Присяга, Оксано,
великое дело. Царь мне не вернёт
так присяги, как я тебе вернул.
И я ему не могу вернуть
всё, что принимал из его руки.
Молчание. Начинает смеркаться. Где-то в церкви тихо звонят.
О к с а н а
Степан, давай больше никогда
об этом не говорить.
С т е п а н
Да, не надо, милая...
(Спустя мгновение).
Почему не шьёшь?
О к с а н а
Уже мне не видно.
А ещё светить рано.
С т е п а н
Спой
что-нибудь тихонько, если можешь.
О к с а н а
Хорошо.
(Поёт тихонько)
«Ой как было хорошенько, как род с родом пьёт,
выпьет чарку, выпьет другую да по сестру шлёт.
„Сестрица-голубица...“»
(Обрывает)
Не могу.
Видно, я отвыкла от песен.
Да и что-то на груди тяжело.
(Кашляет)
С т е п а н (встревоженно)
Ой, милая,
не больна ли ты?
О к с а н а
Где там! Так, просто.
Входят м а т ь и Г а н н а, за ними слуги вносят тюки с покупками.
П оложив свёртки, слуги выходят.
М а т ь
Добрый вечер, детки! Что это вы
так в темноте сидите?
С т е п а н
Да так, немного разговаривали.
М а т ь
Не наговорятся всё голубки.
Кабы бог судил и нашей Ганне
такое супружество!
Г а н н а (между тем развертывает свёртки)
Посмотри, Оксано,
что мы накупили!
Оксана подходит.
Это на шубу,
а это на юбки, а это на кичку.
Что, правда, красиво? Мы вот дошли
аж до заморских купцов.
О к с а н а (оживлённо)
Красиво, красиво!
Да и молодка из тебя будет хороша!
Ну и потанцую у тебя на свадьбе!
Пусть уж московки не дивуются!
Г а н н а
Вот люблю, когда ты такая весёлая,
а то сидишь, нахмурившись, аж грустно.
М а т ь
Да и правда, чего бы печалиться?
Вы люди молодые... в доме лад...
О к с а н а (подхватывает)
За домом добро...
Г а н н а (не замечая иронии)
Авось, сестрица,
если б ты видела, сколько там купцов
понаехало! И что ты не пошла
с нами вместе?
О к с а н а
Я дошить хотела,
а завтра и я пойду повсюду,
скупим с тобой всю Москву!
Вот я себе парчовую кичку куплю!
Степан, можно?
С т е п а н
Почему ж нельзя?
О к с а н а (хлопает в ладоши и напевает)
«Дай бог мне такой век долгий,
как у меня муж добрый!..»
М а т ь (довольно улыбаясь)
Ну и выдумщица у тебя жена, сынок!
Г а н н а
А как она мне пела красиво
свадебную! Сестричка, спой
ту, как косу расплетают.
О к с а н а
Не хочу, она грустная, опять заплачешь.
Я сейчас коровайницей буду
или дружкой — ты только слушай:
(Поёт очень громко, по-деревенски).
«Не бойся, матушка, не бойся,
в красные сапожки обуйся,
чтоб твои подковки брякали,
чтоб наши враги молчали!
Гу!»
(Вскрикнув, вскакивает на лавку)
Вот так дружки скачут через лавки!
С т е п а н (ловит её и снимает с лавки)
Ну, ну, Оксано, ты уж что-то чересчур.
М а т ь
И правда, доченька, услышит челядь...
О к с а н а
Ну и что! Боярыня гуляет!
Давай спляшем санжаровку, Ганнуся!
Г а н н а (смеясь)
Да я не умею!
О к с а н а
Я тебя научу!
(Крутит Ганну вокруг себя, припевывая).
«Гуляй, гуляй, хозяин,
пусть наша тоска пропадёт!
Ой, пропадёт ли, не пропадёт,
гуляй, гуляй, хозяин!»
Что же ты.