Боярыня

Драматическая поэма

I

Сад перед домом не очень богатого, но знатного казака из старшины А л е к с ы П е р е б е й н о г о. Дом выходит в сад большим рундуком, который тянется вдоль всей стены. На рундуке стол, табуреты, на столе приготовлено к ужину. Старая П е р е б е й н и х а наводит на столе последний порядок, ей помогает дочь О к с а н а и с л у ж а н к а.
Через сад к рундуку идут П е р е б е й н ы й и С т е п а н, молодой парень в московском боярском наряде, хотя по лицу сразу видно, что он не москаль.

П е р е б е й н ы й (к гостю)
Моя старуха управилась быстренько!
Смотри, уж и ужин приготовила,
пока мы там на кладбище беседу
вели.
П е р е б е й н и х а
(сходит немного с рундука навстречу гостю)
Боярин, прошу
принять с нами хлеб-соль.
С т е п а н (кланяясь)
Рад бы,
почтенная матушка, да не смею,
чтоб не гневались старые бояре, —
я и так уже давно от них отбился.
П е р е б е й н ы й
Про них ты не беспокойся. Подкоморий
их пригласил на пир, а тебя
я выпросил к нам: «Я сам, — говорю им, —
что-то недомогаю, потому не могу
на пирах гулять, а Степана,
по давней дружбе с его отцом,
хотел бы угостить у себя дома.
Он молод, ему ещё не пристало
на большие пиры зачасто ходить».

Боярам, видно, уже запах мёдок
да варенуха, значит, подобрели
и молвили: «Пусть себе п а р н и н к а
сидит у тебя хоть до отъезда.
Зачем он нам нужен?»
С т е п а н
Вот спасибо,
батюшка!
(Сходит на рундук с хозяевами).
П е р е б е й н ы й
Я джуре прикажу,
пусть перенесёт твоё манатво
к нам, да и возьму тебя в полон,
пока бояре не освободят.
С т е п а н
Боже!
Такой полон милее, чем свобода.
П е р е б е й н и х а (к Оксане)
Сходи, дочка, позови Семёна.
(Оксана уходит и вскоре возвращается).
С т е п а н
Лишь бы я вам не был в тягость...
П е р е б е й н и х а
Да что ты! У нас в доме места
для гостя хватит!
П е р е б е й н ы й
Ты, сынок, у меня
забудь все церемонии. Ведь со мной
покойный твой отец хлеб-соль водил,
вместе мы и воевали.
(Сажает Степана и сам садится за стол. К Оксане).
Дочка,
ты бы нас угостила для начала.
(Оксана наливает из сулейки две чарки — отцу и гостю).
О к с а н а
Боярин, пожалуйста, угощайтесь.
С т е п а н
(взяв чарку, встаёт и кланяется Оксане)
Дай бог тебе, панночка, счастливой
и красивой доли!
О к с а н а
Будь здоров, выпивши.
(Степан, выпив, снова садится. Оксана угощает отца.
Все ужинают).
П е р е б е й н ы й (к Оксане)
А он сперва тебя не узнал,
знаешь? Спросил: «Какая это панна
в первой паре хоругвь несёт?»
О к с а н а (улыбаясь и глядя на Степана)
Когда?
П е р е б е й н ы й
Да тогда же, как ты на Троицу
в процессии между сестрицами шла.
С т е п а н
Ты всегда носишь хоругвь?
О к с а н а (с некоторой гордостью)
А как же,
я первая сестрица в девичьем братстве.
П е р е б е й н ы й (шутливо подмигнув)
Это уже тебе не та малая Оксанка,
которой ты, бывало, веретенце точил.
О к с а н а
Те веретенца и теперь у меня...
(Замолкает, смутившись).
С т е п а н (радостно)
Неужели?
О к с а н а
(прерывая неловкий для неё разговор. К матери)
А где это, мама, наш Иван?
П е р е б е й н и х а
Да где ж? На улице с ребятами.
И в а н
(Оксанин брат, молодой казак, входит из дома).
Да нет, я тут. Давайте, мама, кушать.
П е р е б е й н и х а
Ты бы сперва хоть с гостем поздоровался!
И в а н (садясь, небрежно)
Мы уже здоровались там, у церкви.
П е р е б е й н ы й
Он будет жить у нас до отъезда.
И в а н (так же)
Вот как? Ну что ж, хорошо... Слушай, Оксана,
это блюдо уже остыло, принеси
посвежее.
О к с а н а (уязвлённая его тоном)
Служанка скоро придёт,
ей и скажи.
И в а н
Ба, какая ты гордая.
(К Степану).
У вас там, в Москве, девицы,
наверно, так не дерзают?
С т е п а н
Я московских
девиц не знаю.
О к с а н а
Как же так?
С т е п а н
Я, собственно,
недавно в Москве. Пока отец
был жив, я в Киеве учился,
при Академии в основном жил,
а уж как отец умер, я поехал
к матери на помощь.
П е р е б е й н и х а
Почему ж ты лучше
сюда не перевёз матушку?
С т е п а н
Трудно.
Не на что нам жить на Украине.
Сами знаете, — усадьбу
разорили до основания
ещё при Виговском. Были мы от роду
не особенно богаты, а тогда
и те немалые пожитки потеряли.
Пока чего-то добился в Москве,
мой отец тяжко бедствовал с нами.
На Переяславской раде мой отец,
подав слово за Москву, сдержал
то верное слово.
И в а н
Было за что держаться!
Чёрт их дёрнул слово давать!
П е р е б е й н ы й
Тогда ещё, сынок, всё было неясно,
никто не знал, чем обернётся дело...
а потом... присягу не каждый предаст...
И в а н (иронично)
Ну да! Лучше предать Украину!
С т е п а н (вспыхнул, но сдержался)
Не предавал Украины мой отец!
Он ей служил под царской рукой
не хуже, чем враги его служили
под польской короной.
И в а н
Да всё едино,
чьи пяты лизать,
ляхские или московские!..
С т е п а н
А много ли
было таких, что встали самостоятельно?
П е р е б е й н ы й (к Ивану)
Трудное, сын мой, украинское дело...
Старый Богдан ведь не глупее
нас с тобой был, а всё ж и он
не удержался при собственной силе.
(Перебейниха, наклонившись к сыну, что-то шепчет.
Тот нетерпеливо тряхает чубом).
И в а н
Батя!
Что тут замазывать? Скажем правду!
Это ведь не личное, это общее дело!
Если б таких было меньше,
что, дома подчистив добро,
потянулись за московскими соболями
да руки протягивали к той
«казне», как москали говорят...
П е р е б е й н и х а
И в а н е!
(Дёргает сына за полу).
С т е п а н
Не за соболей, не за казну
отправился в Москву покойный отец!
Чужим панам служить в родном краю
он не хотел, уж лучше на чужбине
служить родной вере, помогать
хоть издалека угнетённым братьям,
сближая для них царскую милость.
Стар был он, чтобы за честь Украины
с оружием стоять...
И в а н
Ты ж молодой, —
почему ж ты не поднимешь то оружие,
что выпало из отцовских старых рук?
С т е п а н
Как тебе объяснить?.. Когда ещё с детства
учил меня по Писанию отец,
он говорил мне выучить наизусть
про Каина и Авеля. «Сын мой, —
говорил, — смотри, чтоб мог ты с ясным взором,
а не с потухшим, не дрожа, как Каин,
Небесному Отцу ответить,
когда он спросит: “Где твой брат?”
А как же могу я на Украине
поднять оружие так, чтоб никогда
не коснуться им брата?.. И неужели
мушкет и сабля имеют больше силы
и чести, чем перо и искреннее слово?
Нет, меня учили, что это не так!»
П е р е б е й н ы й
Не привыкли мы к такому...
но... может, и было бы в мире меньше
греха и беды, если б все думали
по-твоему...
И в а н (пренебрежительно)
Это в Киеве монахи
такое насаждают!
О к с а н а
Ты ж, Иване,
в Киеве не учился. Откуда знаешь,
чему там учат?
И в а н (задетый)
Вот нашлась
вдруг защитница для тебя,
боярин!
О к с а н а
Я только правду говорю...
(Смутившись, уходит с рундука в сад.
Входит из дома джура).
Д ж у р а
Там, пан, я принёс для гостя вещи.
П е р е б е й н ы й
Пойдём, Степан,
покажу, где ты у нас будешь жить.
С т е п а н (к Перебейнихе)
Спасибо, матушка,
за хлеб, за соль!
П е р е б е й н и х а (с косым взглядом на сына)
Прости, если что,
первый раз было не по вкусу...
(Степан с Перебейным и джурой уходят в дом).
П е р е б е й н и х а (тихо к Ивану)
Ну ты ж таки! Кто ж так с гостем говорит?
И в а н
А! Пусть хоть раз правду услышит!
П е р е б е й н и х а
Ведь ты слышал, что он говорил...
И в а н
Овва!
Бурсак, да чтоб не умел глаз замылить!
П е р е б е й н и х а
Мне он нравится, — хороший парень,
такой вежливый...
И в а н
Да вам уж, конечно,
языком понравиться недолго.
П е р е б е й н и х а
Так или иначе, но в другой раз не будь
таким к гостю острым! Это ведь будто
мы его в дом пригласили,
чтоб уколоть. Нехорошо!
И в а н
Ладно, не буду задевать.
(Сходит с рундука).
П е р е б е й н и х а
Куда это ты?
И в а н
Да пойду к ребятам.
(Идёт через сад, перепрыгивает через забор и исчезает.
Входит служанка и убирает со стола).
П е р е б е й н и х а
Где ты, Оксана?
О к с а н а (выходит из-за куста с кувшинчиком в руке)
Вот я тут, мама.
Это я барвинок поливаю.
П е р е б е й н и х а
Правда,
полить надо, — совсем высох на солнце.
Полей и то, что мы пересадили.

П е р е б е й н и х а и служанка, убрав со стола, уходят в дом. Оксана,
поливая цветы, поёт веснянки. В саду темнеет.
С т е п а н тайком вылезает окном из своей комнаты на рундук,
быстро и ловко спрыгивает с рундука на землю и подходит к Оксане.

О к с а н а (обрывает пение и роняет кувшинчик)
Ой, горе! Кто это?..
С т е п а н
Панночка, это я.
Прости меня. Ты не должна сердиться,
ведь ты сама меня очаровала
и заманила, как соловей, песней.
Я не своей волей пришёл...
О к с а н а (смущённо и вместе гордо)
Боярин, к чему такие речи?
Мне их слушать не пристало.
(Хочет уйти).
С т е п а н (удерживает её за руку)
Нет, ты не уйдёшь так...
О к с а н а (возмущённая, вырывает руку)
Что за повадка?
Я не холопка из в о т ч и н ы твоей!
С т е п а н (подавленный)
Я не хотел обидеть тебя.
Конечно, ты свободна... Какая тебе
забота, что я уеду на чужбину
с разбитым сердцем, что любимый воспоминанье
о милой встрече отравит горечь?
Тебе всё равно, девица-гордячка...
Кто я тебе? Пришлый, бродяга...
Ведь меня всюду так зовут...
Ты завтра уж обо мне и не вспомнишь...
О к с а н а (опустив глаза)
Разве ты завтра уезжаешь?
С т е п а н
А что же мне
тебе тут глаза мозолить собой?
О к с а н а
Выходит, будто я тебя гоню...
Я ведь ещё ни слова тебе не сказала...
С т е п а н
Неужели ж я должен дожд аться,
чтоб ты мне сказала: «Убирайся»?
О к с а н а
(смущённая, рвёт с вишни листочки,
кусает их, разрывает в руках)
Какой же ты странный! Ну, что ж я должна
тебе сказать? Я так не привыкла...
Я других паничей годами знаю
и от них такого не слышала...
а ты... недавно ведь приехал...
С т е п а н
Панночка!
Те паничи беззаботно гуляют
на досуге по садочкам
и выбирают цветок для забавы,
и только ждут, чтоб он красивей расцвёл.
А я же, как узник, что на миг короткий
из темницы вырвался и должен скоро
с весёлым миром снова попрощаться
и не имеет времени ждать цветения.
Мне была б не забава та цветочка,
я вижу в ней и образ жизни, воли,
и красоту родного края.