Он и сам так привык.
Меня же матушка только да Степан
зовут ещё Ганнусей.
О к с а н а
А как же
ты тут зовёшься?
Г а н н а
Аннушка.
О к с а н а
Вот как!
(будто одобряя)
«Ганнушка».
Г а н н а (поправляя)
Нет же, «Аннушка», Оксана.
О к с а н а
Не выговорю. Впрочем, ничего
и по-московски, кто хорошо умеет.
А как по-ихнему Оксана будет?
Г а н н а
Аксинья или Аксюша.
О к с а н а
Что-то некрасиво.
Оксана вроде лучше. Ты, Ганнуся,
зови меня всё же Оксаной.
Г а н н а (льнёт к Оксане)
Как хочешь, так и буду звать, сестрица.
Я так тебя люблю! Обрадовалась, боже,
как брат тебя с Украины привёз!
О к с а н а
Ты ещё меня, Ганнусенька, не знаешь,
а может, я злая...
Г а н н а
Нет, нет, ты добрая!
Ты, видишь, всё ко мне: «Погуляй,
позабавься, не сиди!» А ты б услышала,
как прочие боярыни удерживают
своих сестёр да дочерей. Ей же богу,
и за порог не выпустят ни разу.
(Ещё больше льнёт к ней)
Оксаночка... родненькая... я хочу
тебя кое о чём попросить...
О к с а н а
О чём, сестрица?
(Ганна молчит, смущённая)
Хотела, может, что из моих уборов?
Бери, что хочешь. Дам тебе и ожерелье,
ещё и косы в мелкие косички заплету,
наряжу тебя, как гетманшу.
Г а н н а (грустно)
Да нет, этого матушка не позволят...
Я не о том... Я хочу попросить,
чтоб ты... пошла со мною в сад...
О к с а н а
И всё-то? Нашла о чём просить.
Пойдём хоть сейчас.
Г а н н а
Нет, не сейчас, потом...
О к с а н а
Когда захочешь. Что же там в саду?
Г а н н а
Да, видишь... одной там в саду сидеть
мне нельзя...
О к с а н а
Уж и этого нельзя?
Г а н н а
А с мамкой пойти — она растрезвонит
всем о том, зачем я там сижу.
О к с а н а (смеясь)
А ты там что, гадаешь?
Вот хитрюга!
Г а н н а
Да я ничего... только выглядываю,
не проедут ли по улице часом
царские стрельцы. Они под вечер ездят.
О к с а н а
Видать, царский стрелец тебе прострелил
девичье сердечко?
Г а н н а
Да я ж, Оксана,
обручена.
О к с а н а
За царского стрельца?
Г а н н а
Конечно.
О к с а н а
Так почему ж он к нам не придёт?
Г а н н а
Хоть бы и пришёл, так я ж разве увижу?
Я в тереме, а он там, в светлице.
О к с а н а
Так вам и видеться нельзя?
Г а н н а
Где ж там!
О к с а н а
Публично — нет, а только тайком?
Г а н н а
Нет, как это тайком?
О к с а н а
А ты ж хотела
к нему выйти в сад.
Г а н н а
К нему?
Нет, я ещё стыда не потеряла!
И как же ты могла подумать,
что я тебя просила проводить
меня на свидание?.. Неужто, Оксана,
считаешь ты, что я такая бесчестная?
О к с а н а
Да бог с тобой! Где ж, какая тут бесчесть?
Если девушка постоит, поговорит
со своим женихом, то уж бесчестная?
Г а н н а
Конечно, тут так.
О к с а н а
Зачем же ты выходишь
туда, в сад?
Г а н н а
Я издали гляжу,
как он там по улице проезжает.
Иначе ж я его нигде не вижу,
разве что в церкви.
О к с а н а
Где ж вы разговаривали?
Г а н н а
Нигде.
О к с а н а
А как же он тебя посватал?
Г а н н а
Как? Через сваху. Как обычно все.
О к с а н а
Что-то я не пойму.
Г а н н а
Потому что ты не знаешь
здешних обычаев. Пусть уж мать
тебе расскажут, потому что всего
и я не знаю.
О к с а н а
Выходит, что
вы вот так, не молвив и слова,
и поженитесь?
Г а н н а
Так пристойнее всего.
О к с а н а
Странная тут молодёжь!..
(Улыбается каким-то воспоминаниям молча.
Потом тихо, мечтательно).
Я же вот каждый вечер
выходила к Степану поговорить.
Г а н н а
Как обручились?
О к с а н а
Да... как обручились...
Ну, раз стояла с ним, не обручившись,
иначе кто ж посвататься сможет?
Г а н н а (закрываясь)
Ой, беда, стыд-то какой!
(Оксана молча пожимает плечами).
Г а н н а
А твоя матушка
не знает и до сих пор про твои встречи?
О к с а н а
Почему не знает?
Г а н н а
Так она простила,
не прокляла тебя?
О к с а н а
Да за что, Ганна?
Сами же они были ведь молодые,
то знают, что такое любовь.
Г а н н а
Оксана!
Что только ты говоришь?
(Снова закрывается)
О к с а н а (смеётся)
Вот дурочка!
С т е п а н (входит поспешно)
Оксаночка, переоденься скорее
в московское платье. Там пришли бояре.
О к с а н а
Да мать же говорят, что женщинам нельзя
с мужчинами быть.
С т е п а н
Видишь, милая,
ты должна их только угостить
и снова в терем вернёшься.
О к с а н а
Вот так?
А как же угощать их, Степан?
По-нашему или, может, иначе?
С т е п а н
Ты вынесешь им на блюде мёд, —
матушка устроят, как там надо, —
поклонишься, боярин поцелует
тебя в уста...
О к с а н а
Степан! Что ты говоришь?
Меня бояре целовать должны?
Или это мне послышалось?
С т е п а н
Нет, сердце,
оно так есть, но в том ничего худого, —
это только обычай!
О к с а н а
Вот ещё обычай!
Пусть ему хоть что! Не пойду!
С т е п а н (мрачно)
Как хочешь, только ты нас этим погубишь.
О к с а н а
Придумаешь тоже!
С т е п а н
Да ты не знаешь,
какие тут люди мстительные... За обиду
старый боярин отомстит, если не выйдешь,
а он же думный дьяк, он имеет силу —
вон сын его ещё молодой, — уже стольник;
он оклепает нас перед царём,
а там уж и готово «слово и дело».
О к с а н а
Ты не шутишь?
С т е п а н (ещё мрачнее)
Как тебе кажется?
О к с а н а (с ужасом)
Степан, да куда же мы попали?
Да это ж какая-то неволя басурманская.
С т е п а н
Я и не говорил тебе, что тут воля.
Да если б мы тут не гнули спины,
то на Украине, пожалуй, согнули б
в три погибели нашу семью
московские воеводы... Вот ты млеешь
с отвращения, что тебя какой-то старик
коснётся губами, а как я должен
«холопом Стёпкой» себя звать
да руки целовать, как невольник,
так это ничего?
О к с а н а
Боже мой... Степан!
Кто же говорит, что ничего?
С т е п а н
Вот видишь...
Да что я тут разглагольствую? Там дьяк
меня ждёт. Так скажи, Оксана,
ты выйдешь?
О к с а н а
Я не знаю...
М а т ь (выходит из комнаты)
Выйди, дочка,
голубушка! И я тебя прошу!
Не дай мне, старой, увидеть
Степановой гибели!
Г а н н а
Ой, сестрица,
если б ты знала, что за лютый старик
тот боярин!.. Я тебя умоляю!
Сестричка! Не погуби же ты нас!
(Рыдая, бросается к Оксане)
О к с а н а (к Ганне холодно, чрезмерно спокойно)
Я выйду. Дай мне московское платье.
(Ганна бросается к сундуку).
А вы, матушка, приготовьте мёду.
Иди, Степан, забавляй пока гостей.
Степан, понурив голову, выходит. Оксана, бледная как смерть, снимает с головы кораблик.
III
Дальняя комнатка на верхнем этаже в доме Степана.
С т е п а н (вводит г о с т я козака)
Вот тут поговорим, пан-брат,
потому что, знаешь, там... здесь будет надёжнее.
(Оглядывает сени через дверь, потом запирает дверь
на замок и закрывает окна. Садится с гостем подальше
от дверей. Разговор ведётся негромко).
Большие творятся там обиды, говоришь?
Г о с т ь
Да там такие напасти, что сохрани боже!
И просвета никому не дают
московские прихвостни. Всё нам в глаза
той присягой тычут...
С т е п а н
Правда,
что присяга всё же великая вещь.
Г о с т ь (громче)
Почему ж они сами забыли бога?
С т е п а н
Потише, пан-брат, а то подслушает
какой-нибудь слуга.
Г о с т ь
Да верно... Я и забыл...
(Тише)
Мы присягу не хотим нарушать,
но пусть же царь нас защитит
от той сволочи.
С т е п а н
Это трудное дело.
Ведь кого-то он там держать должен
для надзора, а все те воеводы
один другого не лучше. Конечно,
за ними и прочие все распустились...
Г о с т ь
Послал бы царь из украинцев кого,
в Москве ведь есть такие, хоть бы и ты,
что издавна и царю служат верно,
и родной обычай умеют чтить.
С т е п а н
Нас не пошлют...
Г о с т ь
Почему?
С т е п а н
Потому что нам не верят.
Г о с т ь
Вот как! Да вы ж тут вроде все в милости!
С т е п а н
Это тут, на виду, а с глаз спустить
нас надолго не решатся. Так, иногда
ненадолго послами посылают,
и не одних, а вместе с москалями...
Чтоб воеводами же назначить —
этого не будет вовек!
Г о с т ь
Не удивляйся ж,
если мы обратимся к Дорошенко!
С т е п а н
(делает жест рукой, будто хочет гостю заткнуть рот)
Сохрани боже, пан-брат, что ты говоришь?
Г о с т ь (опомнившись)
Так иногда срывается с досады слово...
Хуже всего, пан-брат, жжёт
то, что нам не верят. Мой свояк,
Черненко, знаешь?
(Степан кивает).
Так влип же он,
что едва-едва жив остался!
С т е п а н
Черненко? Он, кажется, из самых верных
царских друзей.
Г о с т ь
Вот именно!
А кто-то там наговорил при воеводе,
что, мол, он послал в Чигирин
какое-то письмо. Вот было беды!
Что жена плакала, в ногах валялась
у воеводы...
С т е п а н (горько усмехнувшись)
Есть пословица, брат:
«Москва слезам не верит».
Г о с т ь
Чистая правда!
Однако нашлись такие, что помогли...
С т е п а н
Кто ж это?
Г о с т ь
Побрякушечники.
С т е п а н
Разве что так.
Молчание.
Г о с т ь
Уж так крепко затянули верёвку
на наших боках. А всё ж есть люди,
что не боятся, идут, словно на отчаянный шаг,
потому что, сказано, терпение их лопнуло!
(Подвинувшись совсем близко к Степану,
говорит шёпотом).
Девушки наши, — некоторые ещё вместе
были с твоей женой в братстве, —
всем миром сшили хоругвь и послали
в Чигирин... конечно, тайком...
Иван, твой шурин, сам её отвозил...
Никто не знает ещё. Если б узнали,
то страшно подумать, что б там было!
(Отодвинувшись, чуть громче).
Вот так, как видишь, решаются люди...
(Степан в молчаливой задумчивости теребит конец своего пояса.
Гость встаёт).
Что ж, пан-брат, так нет надежды
получить облегчение от царя?
С т е п а н (опомнившись,