Запорожцы Страница 3

Только о татарах ничего не слышно. А лучше ли сейчас людям, об этом не знаю.

— Никто ли вам ничего не рассказывал?

— Никто, светлейший гетман.

Гетман тяжко вздохнул и положил свою булаву на камень. Из-под камня вокруг булавы зацвели львиный зев и фиалки, а виноград оплёл вокруг камня и распростёрся по траве.

— Пойдём же, казаки, в церковь и спросим у Бога, что нам делать, и помолимся за Украину.

— В церковь! В церковь! — загурчали вокруг казаки.

Гетман отвязал меч и вонзил его в камень. Меч вошёл в скалу, как в воск, и из-под меча заструилась кровь.

Гетман тихо шагнул вперёд, и казаки разошлись по обе стороны. Гетман был выше и лучше всех запорожцев; высокий, как Палій, красивый, как Мазепа, смелый, как Богдан Хмельницкий. Его лицо сияло, как раннее солнце. Следом за гетманом два седеющих запорожца повели Карпо, а за ними роем потянулось всё войско. Лишь успел бросить взгляд — алели шапки и кунтуши. Всё войско шло по широкому зелёному полю, а по бокам росли чудесные рощи и сады. В тех садах росли деревья с золотыми и серебряными листьями, а рядом попадались обычные садовые деревья: на одном висели спелые плоды, на другом только наливались, а третье стояло в белом цвету.

Гетман свернул за высокую скалу, где стояла церковь. За той скалой Карпо увидел новое диво. С высокой каменной стены из двух трещин срывались водопады и падали мелкой белой росой в две речки. Эти речки сходились вместе, а между ними возвышался островок. На том острове, по склону каменной стены, росли вишнёвые сады, и цвели они, как весной у нас бывает. Весь угол был белым от вишнёвого цветения. Карпо заметил на островке лишь камень, а на камне стоял высокий крест из чистого золота, гладкий снизу доверху. На перекрестье висел терновый венок, а на его шипах блестела свежая кровь. Крест сиял кругом, словно солнце, а над ним, на каменной стене, стояли аж три радуги, очень-очень ясные. Карпо больше ничего не видел, только белые, как пух, сады, а над ними золотой сверкающий крест и три радуги.

— Это наша церковь! — сказали деды Карпо, указывая на крест. — Только этот крест мы привезли с Запорожья, ведь и там крест исчез бы. А мы за крест отдавали головы свои на степях и морях.

Они начали приближаться к тому кресту, как услышал Карпо: кто-то поёт песню, и это был девичий голос. Карпо слышал разные голоса, но такого красивого, ровного, высокого, звонкого и сильного ещё не слыхал! Голос пел украинскую песню. Карпо даже пришла на ум эта песня, так она была ему знакома. Но он чувствовал, что песня была несказанно лучше любых деревенских напевов: в ней звучала великая, неизмеримая тоска и горе, затем надежда, затем радость и горячая любовь. Карпо ощутил, как очень забилось его сердце, как всё то, что пел голос, отозвалось внутри него... Даже старые деды склонили головы.

— Кто это поёт? — робко спросил Карпо у дедов.

— Скоро сам увидишь, — мрачно ответил один характерник.

Они вошли в сады. Летучий взглянул и увидел: прямо у креста, на островке, стоял одинокий зелёный куст — это был куст калины. Сверху на кусту наливались спелые красные ягоды, а середина кустарника была усыпана белым цветом. Под кустом блестела криничка. Карпо казалось, что тот голос льётся либо от калины, либо от криницы.

Когда гетман приблизился к островку, голос задрожал от неизмеримой тоски и замолк. Гетман встал перед крестом на колени, и за ним опустилось на колени всё войско. Гетман начал читать молитву, и вместе с ним загудела вся громада, будто в церкви, когда поют «Иже херувимы». Карпо слышал, как под его коленями дрожала земля; он ухватился рукой за камень, и тот камень задрожал, а затем раскололся пополам. От той казацкой молитвы страшно заревели пороги, задрожали оба берега Днепра, затряслась земля на Украине, затрясся Киев на холмах.

И снова загудела громада, и упала ниц. В то время с калины вновь зазвучал дивный девичий голос, спев песню к Богу, и вся громада слушала её и плакала.

Гетман окончил молитву и встал; все казаки встали за ним. «Настало время!» — произнёс один характерник, указывая рукой на куст калины, и Карпо показалось, что та калина слегка зашевелилась, словно ветер коснулся. Голос запел весёлую песню.

— Пришло время! — сказал гетман.

Один дед подошёл к кринице, набрал горсть воды и трижды окропил ею калину. И Карпо видел, как красные гроздья калины превращались в цветы и ленты на голове чудесной девушки, как они становились румянцем на её полных щеках; он видел, как белый цвет превращался в белое лицо, в белую рубашку, как криница обращалась в ведра. Там, где рос куст калины, теперь стояла прекрасная девушка и черпала воду из криницы. Когда Карпо взглянул внимательнее, он увидел: это была Олеся, дочь отамана Музики.

— Вот как я долго спала! — тихо произнесла девушка, оглядываясь вокруг. — Но какой же странный был мой сон!

— Олеся, сердце моё, счастье моё! — воскликнул Летучий и вспомнил всё-всё: и своё имя, и беду, и всё, что с ним случилось.

Девушка была точь-в-точь Олеся Музикивна! Те же большие карие глаза, те же маленькие губки, те же чёрные густые косы. Даже рубашка у неё была вышита такими же узорами.

— Олеся! Разве ты меня не узнаёшь? — снова спросил Летучий.

— Я не Олеся; я Маруся, хотя я тоже Музикивна, как ты говоришь, — тихо ответила девушка. — Но где же я? Боже мой! Где моя мать? Где мой дорогой гетман?

С этими словами её глаза упали на гетмана.

Она побледнела и тихо села на камень. А гетман долго-долго смотрел на неё. Его грозное лицо стало нежным, как у ребёнка.

Один дед-характерник начал говорить девушке:

— Помнишь ли ты, девица, как ты влюбилась в нашего гетмана, как приплыла сама на лодке и ступила ногой на наш запорожский остров? Ты совершила большой грех! Запорожец не должен любить девушек, а твоя девичья нога не должна была касаться нашей сечевой земли. За свой грех ты стала калиной, и вместе с нашим кошом тебя поглотил Днепр. Ты стояла здесь уже сто лет и искупала свой грех. Твой род и теперь живёт на Украине. Дочь одного Музики привела сюда этого юношу... Это уже пятое твоё поколение.

Гетман сложил руки, посмотрел на Марусю и сказал:

— Иди, Маруся, с этим молодым человеком на Украину. Это божья воля. За твою искреннюю любовь ко мне ты каралась, за искреннюю любовь и искупала. Иди, и если людям на Украине живётся хорошо, оставайся там и пройди свой земной путь; а если людям живётся плохо, возвращайся к нам: снова станешь здесь перед крестом калиной, расскажешь нам и воспоёшь о бедах Украины. А ты, дед, унеси Марусю и Карпа в тот мир! — произнёс гетман и махнул рукой на одного деда-характерника.

Тот дед тотчас превратился в орла, схватил Марусю и Карпа и, размахнув широкими крыльями, взмыл. Водяной свод разошёлся на три сажени, словно от мощного вихря. Орёл понёс их обоих над мрачными Днепровыми порогами.

Карпо взглянул вниз, голова его закружилась. Ненасытец ревел, стонал, взметал вверх белые волны. Брызги и пена летели во все стороны. Орёл поднялся ещё выше, и стало видно все пороги от первого до последнего. Днепр казался зверем, чья грива и шерсть вихрями закручивались белыми потоками.

— Зачем ты, орёл, так высоко поднимаешься? — спросил Летучий.

— Я запорожец и люблю простор. Где свободы больше, простор шире, как не здесь, в небе, под облаками, — ответил орёл и взмахнул крыльями ещё сильнее. Крылья заскребли о тучи. Весь Днепр теперь казался синей лентой, а земля зеленела, как зелёная шаль. Уже было видно, где Днепр вливается лиманом в Чёрное море. А города белели, словно грядки белых цветов. Орёл взглянул прямо на солнце, затем вниз и сказал:

— Видите ли вы, что происходит на Украине?

— Не видим, — ответили Карпо и Маруся, — ведь реки уже похожи на ниточки, а зелёная Украина окутана туманом.

— Прикоснитесь руками к облаку и потрите глаза, — сказал орёл, и они оба так и сделали.

— Видите ли теперь, что от самого Днепра до Сяна, до Перемышля и Ярослава на зелёном поле вьются жёлтые гадюки, пылают пламенем и впились в украинскую землю?

— Видим.

— Это польские паны, что пьют кровь нашей земли. Мы их много истребили, но теперь снова их развелось довольно. И вот это змеинство расплодилось! Какие гладкие и длинные, как пылают пламенем, побеждай их силой божьей! Несчастный народ, несчастная Украина... А видите ли вы, как повсюду словно крупными клубками вьются черви или червяки?

— Видим!

— Это кабатчики, что отсасывают из Украины последний сок! И много же этих червей! А видите ли вы, как на зелёном поле ползают серые мошки среди той твари?

— Видим! — сказала Маруся, — может, это казаки строятся? Собираются ли на поляка или на турка?

— Нет, дочка. То московское войско строится. Среди того войска уже нет ни одного казака, — сказал орёл и опустил крылья. Он так быстро падал вниз, что у Маруси и у Карпа дух захватило.

Снова блеснул Днепр между берегами, зазеленели украинские степи, леса, поля; снова побелели большие города и сёла. Но в тех городах и селах стояла такая тишина, как на небе. Нигде не шевелилась ни живая душа, словно все люди умерли от великой чумы. А жёлтые гадюки и черви всё вились, всё кружились! А войско всё наряжалось, как серая мошкара, рассыпавшись по зелёному полю.

— Скажи мне, орёл, ибо ты всё знаешь, куда делись люди на Украине? Татар их не унесло в плен, или турки не перебили? — спросила Маруся.

— Нет. Ни татары их не пленили, ни турки не вырезали! Они зачарованы, так же как и наша Сечь. Видишь ли, поднялось такое страшное дыхание и навело ужасный сон на Украину, и люди все заснули и будут спать, пока не подует тёплый ветер из тёплых краёв, пока он не принесёт с облаками целебную живую воду и не капнет ею на землю и людей.

— Боже мой! Найду ли я живую мою мать? — тихо сказала Маруся.

Орёл начал спускаться на правый берег Днепра, напротив того острова, где когда-то была Сечь.