Забывая санскрит
Час "А"
Мужчина медленно стоит на паркете.
– Мы только тем и занимаемся, что ничего не чувствуем, – звучит в межтелефонном пространстве.
А здесь, в коридоре, тьма чёрно-зелёная, где он, стоя спиной, быстро молчит. Где он такому научился? Когда это становится нестерпимым, то:
– Так... Ну... Само собой... Ну – это не телефонный разговор, – временно заговорил он.
Телефон классный, проводной, потому что производства ГДР. Или Чехословакии.
Мужчина оборачивается, потому что он загораживает тумбочку с телефонным аппаратом, поэтому и стойка на первый взгляд была странная.
– Ну что ты... – наконец отзывается он в проводные просторы.
Снова наступает пауза, потому что слышно кухню, там капает вода. Мужчина неторопливо стоит в коридоре, поэтому его зовут Владимиром. Потому что коридор сделан из бывшей гостиной,
где стенами отгорожены ещё комнатки, туалеты, ванночка и кухня. С другой стороны – двери к тоже огромному, однако не перегороженному балкону.
А здесь есть: стол, стулья, шкаф, портрет Юрия Сенкевича, диван; вещи здесь – это разрез, разрез в пересечении шкафов, столов, стен, слов: это микрошлиф выключателя, лампочки, телефона, дверей и даже некоторых жильцов.
Отсюда пахнет вокзалом, а также телевизором.
– Конечно, рад. Ну что, ты не можешь выдержать пять минут? А-а... Ну, тогда двадцать. Иду, иду уже.
Идёт, задевая громкоговоритель, тот торжественно ожил с полуслова:
– Прошло пятнадцать минут.
Нина останавливает Володю, когда тот, одетый, уже спешит к дверям:
– У тебя кто-то есть.
– У меня кого-то нет, – пытается проскользнуть он.
– Не надо врать. Только не надо врать, врать. Ты знаешь, знаешь, знаешь! – я не люблю лжи.
– Нет, – скользит он. Потому что знает.
– После того, как мы встали на кооператив, мне сразу позвонила одна особа. Звонила, звонила, звонила! Особа не назвалась: мы поговорили.
От слова "особа" Володя становится личнее.
– Неужели?
Хочет протиснуться к дверям, но напрасно, потому что Нина сама становится ими.
– Я ей по-о-пулярно объяснила, что мы с тобой – не разводились никогда. Никогда! Никогда! Она согласилась и пообещала не звонить.
– Неужели? И – не звонила? – зазвенел он новой надеждой.
– Это была она? – и категорически кивает на аппарат, несмотря на то, что Володя – не отвечает, не имея возможности выйти, он включает телевизор, добыв себе пространство там.
– Я тебя, тебя, тебя! спрашиваю, – спрашивала, спрашивала, спрашивала она.
Появляется Анатолий, потому что он идёт в ванну. Христина
Свиридовна же направляется на кухню, всё это голубым освещает телевизор, хотя он цветной.
– Уже звонили со станции, обещали отключить наш номер! – крикнула Нина, словно в дальний телефон.
Анатолий и Христина Свиридовна останавливаются.
– И отключат, отключат! Наговорить с Херсоном пятьдесят! Пятьдесят долларов!
– По работе.
Сказал Володя так, что телевизор мигнул.
– А потом на сто семьдесят? Ты – думаешь? "По работе"... У тебя ведь зарплата в сто раз меньше. Кому ты звонил в Херсон?..
Остальные присутствующие почему-то начали горячо искать оправдания.
Будто ответом на вопрос на пороге появляется Соня. Встаёт в голубизне телевизионного сияния. Улыбается каждому, то есть самой себе.
Пауза.
Ещё одна пауза. Тогда Соня скрипит дверью ещё раз, однако они смазаны, и звука не возникает.
Слышно, как на кухне капает кран, он не выдерживает молчания.
– Там скоро вырастет сталактит, – сказал Толя.
– Где? – обернулась Христина Свиридовна.
– В раковине, под краном, – перевёл её взгляд на кухню Толя.
– Это слон? – поздоровалась прибывшая.
Она показывает на экран телевизора, все тоже поворачиваются туда, однако никто не отвечает, потому что Христина Свиридовна на ощупь ищет глазами слона на кухне, а не в телеэфире.
– У вас телевизор цветной ваш? – спрашивает гостья.
– Ну, бывают же чёрно-белые передачи и по цветному телевизору, – оправдался наконец Вова. – Здравствуй, Соня.
– Здравствуй, Вова.
– Здравствуй, Соня!
С вызовом целует её. На эту гнетущую паузу раздаётся голос Юры:
– Мама!
– А у нас аж два цветных телевизора с папой у нас, – рассказывает Соня. – Когда Володя был у нас в Херсоне, то он бацил. Правда ж, Вова? Их?
Тут и выяснилось, что Соня имеет определённые речевые дефекты. Борьба взглядов с борьбой дефектов.
– Правда, – согласился Володя.
– Когда папа узнал он, сцьо меня будут по телевизору показывать, то сказал: "Дарю тебе, дочка, телевизор". Он – у меня такой. Правда, Вова?
Пауза. Это уже какая? Шестая? Потому что Анатолий долго мнёт свою шкиперскую бородку, а потом долго мнёт такую же шкиперскую трубку. Володя в это время так же долго улыбается, наконец говорит:
– Правда.
– "Заслужила, дочка!" – подарил папа. Папа смотрит с мамой один теперь, цветной, а мы с Вовой, когда он приезжает, другой смотрим мы.
– Правда, – сказал Вова, словно про газету "Правда".
– Ой, я забыла сказать тебе: мне вот тут сразу, без блата сказали мне быть директором бассейна ДеСеСа быть. Представляешь?
– ДеСеСа? – встрепенулась Христина Свиридовна, словно наконец увидела слона.
– ДеСеСа – это значит, Детская Спортивная Школа. Вот так без блата сказали мне быть.
– Мама! Я кому сказал? – сказал голос Юры.
– Вот так – сразу? Директором детского? Бассейна? Это... правда, Володя? В Киеве. В – столице? – засомневался Толя, словно Киев не был столицей.
– Правда. Соня очень любит детей, – защитил Киев Володя.
– А чей это портрет? На стене? – спросила девушка к стене.
– Гоголя, – не выдержала наконец Нина.
Христина Свиридовна хочет сказать правду, взглянув на портрет Сенкевича, однако посмотрев на Нину, не решается.
– Я люблю Гоголя. У нас, в Херсоне все его любят там.
– Правда? – словно про газету "Аргументы и факты", спросил Володя.
– Да. Потому что он дузе хорошо написал про Херсон он.
Слышно, как капает вода. Потому что когда был Гоголь, Херсона
ещё не было.
– "Рєдкая птица долетит до срєдины Днєпра..." – цитирует Соня. – Это в Херсоне – такой широкий Днепр сильно.
Анатолий резко открывает холодильник, вынимает бутылку холодного пива, резко выпивает.
– Молодцы минчане, – похвалила Соня.
– Что?.. – в полупиве выдохнул Толя.
– Они такие холодильники делают!
– Вы были в Минске? – поинтересовалась Христина Свиридовна.
– Нет! Мы были на сборах в Днепропетровске.
Анатолий (отхлебнув пива):
– Ну... и как?
– Там теж Днепр дузе широкий. Чего вы все на меня так смотрите все? Гоголь не мог такое про Киев писать. Здесь, в Киеве, и воробей Днепр перелетит вот. А вот в Херсоне не перелетит. Мой папа – испытывает вертолёты.
Снова пауза. Меткая такая.
Теперь уже никто не решается её нарушить. Разве что в прорез дверной щели падает газета "Культура и жизнь". Потом – "Вечерний Киев", хотя было утро. Потом – журнал "Научный вестник". Потом выпадает Толя, зацепив громкоговоритель. Тот бодрым полусловом добавил:
– ...Прошёл какой-то месяц, когда...
Слышно, как в ванной плескается Соня, а Володя стережёт дверь, держа полотенце. С трубкой в зубах по коридору идёт Анатолий. Так, словно держит в зубах Володю.
– Ну, – как она тебе? – кивает тот на ванну.
– Гм.
Сквозь трубку отвечает Толя.
– Ну?
– Да ничего, – пускает дым тот.
– Класс?
– Ну... может.
– Правда – класс? – настаивает Вова.
– Я в женщинах не очень... – настаивает Толя.
– Мы – женимся.
Анатолий ловит трубку. Потом не может ею попасть в рот.
– Слушай, может, это и не моё дело, но я...
– Она – КаМееС.
– Кто?
– КаМееС.
– Я не знаю, извини, не понимаю этого слова, – пытается оправдаться или спрятаться за дымом Толя.
– Кандидат в мастера спорта, это – КаМееС.
– Ну и что с того? – дымится уже и он сам.
– А теперь она бросила большой спорт, – кивает на ванну Вова.
– Ну-у?
– Ищет себя. Место в жизни она.
Анатолий на это горько кривится.
– Не в моих правилах давать советы, однако...
– Она была чемпионкой Херсона среди юниоров.
– Среди юниорок. По какому виду спорта?
– По водному. По этому... как его... – ищет Володя.
– Прыжков? – поддерживает Толя.
– Фигурного, что ли, плавания, – завершает Вова.
– Я не люблю влезать в чужую жизнь... Но скажи: как вы жить будете? – тычет в него дымом Толя.
– Она поступит в институт, – отбивает Владимир.
– В какой именно? – булькает трубкой оппонент.
– Или в университет.
– Или?..
– Ты брось этот свой тон, наконец... Ты же прекрасно знаешь, что спортсмены сейчас везде нужны, что их берут... в разные вузы.
Анатолий медленно спрашивает у своей трубки:
– А как же Нина?
– Старик, не надо об этом.
– Юра? Как?
– Я же тебя просил...
Но, видно, недостаточно.
– Ты же знаешь, я никогда не позволял себе лезть в чужую жизнь...
– Не надо.
– ...но вынужден сказать тебе, – нажимает на дым Толя.
– Умоляю.
– Оно, конечно, не очень вежливо, но как твой друг... Мы же – друзья? Ты вообще понимаешь, что это такое – директор бассейна? В Киеве, – очень удивляется друг.
– Ты бы увидел, как она плавает!
Анатолий, кивая на ванну:
– А ты – видел?
– Я, вообще-то... лично не видел, но какое это имеет значение? Она – КаМееС.
– Да я вообще – не про бассейн. Мне кажется, что это не тот человек, который тебе нужен в жизни.
– А это уже не!..
– ...моё дело? Нет, ты – ошибаешься! Это человек не нашего с тобой круга, пойми. Она же... говорить как следует не умеет.
Володя вдыхает на полные груди. Вобрав весь чужой дым.
– Я. Её. Люблю, – выдыхает он.
– А, ну тогда извини.
– Понял это?
Заходит в ванную, гордо хлопнув дверью.
Тут же в коридоре появляется Нина, на звук.
– Ну... как?..
– Я поговорил с ним. Как мог. Но... Мне кажется, ты должна сама говорить на эти темы со своим мужем, – снова прячется за трубку Толя.
– Но ведь он даже не хочет со мной мириться. Как же тогда говорить?
– А ты сама – помирись с ним. Ты же – женщина.
На слове "женщина" оба покраснели.
Володя выходит из ванной, насвистывает, натыкается на них.
– А-а. Очень приятно. Ясно.
– Что тебе ясно? – удивляется Анатолий.
– Всё! – чуть не отбирает у него трубку Вова.
– Я не хотел говорить, но скажу: кто-то вырвал из нового журнала (вынимает из-за спины "Научный вестник") целых три листа! – трясёт надорванным журналом Толя.
– Я лично не драл! – вдыхает свой воздух Вова.
– Ты лично! А трёх листов – фьюить! как ветром сдуло.
– Мы лично... – бормотал Вова. – Может, Юра?
Это была первая фраза, которую услышала Нина.
– «Мы лично»? До сих пор, до сих пор, до сих пор! Юра листов не вырывал!
Соня (слышит это из ванной):
– Сцьо значит – «до сих пор»?
– Кому они нужны, твои страницы? – удивляется Вова.
Анатолий размахивает разодранным журналом в сторону ванной:
– Не знаю!
Соня, продолжает из ванной:
– Сцьо значит – «до сих пор»?
Всех спасает голос Юры, комнатный:
– Мама, иди немедленно сюда!
Володя наконец выпрямляется:
– У тебя – заложило? Тебя ребёнок зовёт!
Исчезает в ванной, хлопнув дверью, от чего громкоговоритель перекосился на стене и на миг ожил:
– Прошло пятнадцать минут.
На балкон выходит Володя, закуривает сигарету (потому что у него лично нет трубки).