Сватание на Гончаровке Страница 9

Спасибо батюшке и матушке, что своё дитя рано будили и доброму делу учили. Спасибо и молодой, что рано вставала, тонко пряла и хорошенькие рушнички сработала!

Т и м и ш. Так-таки, так.

С к о р и к (Тимишу). Ну-ка, товарищ, завяжи мне, а я тебе. (Друг другу повязывают рушники через плечо). Вот так: чтоб напраслину на людей не возводили. Вперёд — наука. Всё — скачем, казак. (Садятся на свои места). Ну что ж? Дело делайте с концом. Мы приведённые, мы не во всём виноваты, свяжите и колонновожатого.

С т е ц ь к о. А князя забыли? Хоть бы ради смеха чем-нибудь его обвили!

О д а р к а. Давай же, Улясю, платок молодому.

П р о к і п. Ну же, ну же, скорей — пора угощать.

У л я н а (ломая руки). Хоть что хотите, матушка: ругай, бей, хоть до смерти — а нелюбому платка не дам!..

О д а р к а (вскакивает к ней). Что это ты, Уляна? Что, тебя бес одолел? Дело заканчивай, говорю!

У л я н а. С места не сдвинусь, хоть убей!

С т е ц ь к о. Чего ты на неё глазеешь? За косы — и в затылок!

Т и м и ш. Так-таки, так.

О д а р к а (в гневе). Что ты надумала? Как это — платка не давать? За кого ж ты, к лешему, рушники подавала? Да я из тебя дух выбью!.. Не посмотрю, что ты молодая...

С к о р и к (подходит, разнимает). Постой, мать, это не так просто. (Смотрит Уляне в глаза). Сглазили, я тебе говорю, сглазили; но не боимся напасти, умеем и отогнать. Мы по свету были: и во Франции, и в Турции, и в России, виды видывали — знаем, что к чему. У меня недолго: скажу по-французски слово, так хоть какую напасть испарим. Пойдём сюда, в уголок. Никому не подходить. (Уводит Уляну в сторону и говорит с ней. Она постепенно веселее. Тем временем...)

О д а р к а. Сглазили! Ох, беда моя! А кто бы мог сглазить? Неужто ведьма Сосюрчиха? Так и есть. Когда-то на базаре с ней повздорили, так и сказала: я тебе отплачу. А вчера я и видела, как она всё вокруг двора шныряла — то ли собирала, то ли подклад делала — а мне и байдуже! Вот и отплатила!

С т е ц ь к о (громко зевает и потягивается). Цур ему, этому сватовству — какое длинное! Скорей бы уже спать!

У л я н а (выслушав всё от Скорика, в большой радости убегает). Сейчас, дяденька, сейчас.

С к о р и к (подходит к месту и садится). Как рукой сняло. Вскачь побежала — сейчас всё принесёт. Кто-то и сглазил, да не умеючи. С такими мы справимся! И пострашнее встречались нам — и во Франции, и в Турции, и в России, и где только по походам не бывали — всех за пояс заткнули. Да нас же учиться приглашали!

О д а р к а. А что, пане староста, если б я вас попросила: нельзя ли что-то сделать с моим Прокопом? Пьёт без просвета! Я б вам спасибо сказала.

С к о р и к (подходит и долго глядит Прокопу в глаза). Дано, сразу вижу — дано; да кто-то с умом и дал. С ним много мороки. Вот бы его на службу, да к нашему фельдфебелю — тот бы отучил. (Хохочет). Без заговоров, а просто палочками — так бы и смотреть на самогон перестал. Служба — дело святое. (Поёт):

Мы, как в службу поступаем,

Всю натуру оставляем.

Был ты пьяница и мот —

В службе будешь ты не тот.

Палка — дело то святое,

Ум и разум нам даёт.

Бросишь, брат, всё пустое,

Как к фельдфебелю пойдёшь!

Ах, фельдфебель, друг сердечный,

Вместо крёстного отца.

Полтораста всыплет метко —

Сразу вправится душа!

Однако не бойся, старый, не бойся — я пошутил. (Садится). Справимся и без палок. Недаром мы и по Франции, и по Турции, и в России ходили — что-нибудь да знаем. А вот что сделаем: дождёмся молодого, так его, как ястреба, на заре трижды выводить, да что-то по-французски сказать, что знаем, потом закурим да напоим. (Тимишу). Юк, месье?

Т и м и ш. Так-таки, так.

С к о р и к. Ну, хорошо, коли так — спасибо скажешь.

(Уляна, весёлая, румяная, выносит приготовленное ею, накрытое сложенным шёлковым платком, подносит к Стецьку и кланяется).

С т е ц ь к о (в полном восторге встаёт, закатывает рукава и, ещё не взяв, обращается к отцу и матери, кланяется и говорит, прерываясь от смеха). Спасибо матушке... что учила отца спать... и будила... прясть...

(Пока он говорил, Алексей взял из-за него подносимый платок и ловко зацепил его за пояс. А Стецько, договорив, хватает, не глядя, огромную тыкву. Стоит в изумлении, разинув рот, и держит её перед собой. Уляна бросается к Алексею, который спешит к ней).

(Вместе).

О л е к с і й:
Теперь ты моя навеки вечные!

У л я н а:
Не покину тебя до смерти!

О д а р к а (не видя, что случилось со Стецьком, а увидев обнимающихся Алексея и Уляну, вскакивает сердито). Что это, что это такое? Что тут случилось?

С т е ц ь к о (заслоняя Алексея и Уляну, подносит ей тыкву прямо к лицу). Гарбуз! Разве не видишь? Вот, на — хоть попробуй!

О д а р к а (вне себя от удивления, стоит с поднятыми руками). Что это такое? Нас околдовали!

О л е к с і й (бросаясь к ней). Нет, матушка, это не морок, а святая правда, хоть перекрестись. Такое моё счастье: мне достался платок, а моему сопернику — гарбуз.

С т е ц ь к о. Ну так давай поменяемся, а?

У л я н а (тоже бросаясь к матери). Матушка, моя родная! Это Божья воля, чтоб я ещё пожила на свете. Благослови же меня и моего Алексея!

С т е ц ь к о. Поблагослови их этим гарбузом по затылку!

О д а р к а (в большом гневе). Чтоб я вас благословила? Да чтоб вас то и сё благословило! Этому не бывать, не бывать…

Т и м и ш. Так-таки, так.

П р о к і п. Та ну же, благословляй скорее — пора по чарке.

О д а р к а (вскакивает и кричит). И ты, пьяница, туда же? Знай свою волю, а в моё дело не суйся! Недолго и тебя отлуплю! А вас я так благословлю: тебя, проклятый халагур, бродяга, благословлю той цепью, что ты мне на беду сковал — всё на тебе и переломаю, и в придачу — лихорадкой, трясцами и сотней всяких напастей. А тебе весь гарбуз об голову расшибу, все клоки повыдираю, косы вырву, и таки со Стецьком обвенчаю, обвенчаю, таки обвенчаю! А ты, пройдоха, вон из моей хаты! Подай сюда платок! Подай, подай, подай!.. (Задыхается от злости и хочет вырвать платок у Алексея.)

С к о р и к. Трррр! трррр! трррр! Настоящий батальный огонь! Сейчас пойдём в штыковую атаку. (Становится между Одаркой и Алексеем). Послушай, матушка, я человек бывалый…

О д а р к а. Не хочу, не хочу ничего слушать!

С к о р и к. Та послушай же…

О д а р к а. Пусть отдаст платок Кандзюбенку, а сам убирается из хаты, и чтоб моего двора не знал!

С к о р и к (топнув ногой). Так молчи же, говорю тебе! Сейчас станешь кобылой, только скажу французское слово!

О д а р к а (испуганно зажимает рот). Ох, беда мне! Не буду, не буду больше!

С т е ц ь к о (в полном восторге). Ну-ка, ну-ка — сделай её кобылой! Я ещё не видал, как человек в зверя превращается.

А если бы ещё заржала — вот бы смеху было!

С к о р и к (Стецьку). Молчи и слушай командные слова. Не бесись, Одарка, а благослови своих детушек.

О д а р к а. Делайте как хотите: беситься не буду, но и благословлять не стану. Пусть отдаст платок. Я его из горла вырву…

С к о р и к. Не шуметь! Послушай толком. Вот сколько я земель обошёл: был и во Франции, и в Германии, и в России, и в Турции —

и вот пришёл к вам…

С т е ц ь к о. А про то, что за Харьковом был, так и не скажешь?

С к о р и к (грозит ему). Смирно! Ну, так вот: во всех землях такой закон — кому дан платок, тот и жених, кому поднесли гарбуз, как нашему Кандзюбенку, тот — ступай вон. Это с давних времён так заведено, и закон изменить нельзя. А кто от этого закона отступится — на того смертный грех, и падёж скотины пойдёт.

О д а р к а. Та у нас и скотины никакой нету: ни бычка, ни коровки — всё мой старый пропил, нечему и подохнуть.

С к о р и к. А про крестьянское добро не жалеешь? А что скажешь тогда, как по всему свету скотина издохнет? Вот что тебе будет! Немедленно под арест, под военный суд.

П р о к і п. А как под суд попадёшь — там и не шевельнёшься.

С т е ц ь к о. Ну-ну, к чему это всё дойдёт?

С к о р и к. Это — первое дело. А второе скажу: зачем ты не хочешь отдать дочку за Алексея? Парень важный, разумный, с ремеслом, да ещё и племянник мой.

О д а р к а. Так он же крепостной…

С к о р и к. Эх! Что мне с тобой как с рекрутом разговаривать! Ты ни военного устава не знаешь, ни здравого смысла. Послушай меня — я человек присяжный: неправды не скажу. У казённых мужичков — начальники, а у подданных — помещики-командиры, а всем — голова государь-батюшка. От его милости приказано — никого не обижать. У Алексеева барина людям живётся славно, всего вдоволь.

П р о к і п. А у них в селе кабаки есть, свобода?

С к о р и к. Свобода, брат, свобода. На десять вёрст вокруг — ни духа кабацкого, ни слуха.

П р о к і п. Вот сторона! Что ж тут думать? Не упирайся, Одарко!

О д а р к а. Но погоди… Видишь ли, пан староста, у Кандзюбенка — скотина… Сердце болит, как подумаю!

С к о р и к. Ага! Вот в чём суть. Ладно, мы и с этим управимся. А ну, поставьте сюда скамеечку. (Исполняют). Так. Теперь возьми миску вот этими четырьмя пальцами и поднеси сюда. Смотри — именно этими пальцами!

О д а р к а. Ой, беда мне! Не будете ли вы ворожить?

С к о р и к. Ничего, не пугайся. Это не ворожба — просто нужно с тебя сглаз снять. Мы не зря по всем местам ходили. Сниму, чтобы ты не зачахла от того.

О д а р к а (низко кланяясь). Ох, батюшка, добродей! Делайте быстрее, что знаете. Так и чую — кто-то за плечи хватает! Так миску подать?

С к о р и к. Миску, да вот этими пальцами. (Она приносит, он ставит её на скамью, снимает свой рушник и отдаёт Тымишу.) На, товарищ, держи почётный знак. В таком деле нельзя упускать ни одной эволюции. Держи его вот так, по-нашему, по-военному — под курок. Да держи крепко, не разворачивай, а то так нас завернёт, что и света не увидим. Теперь, старая, возьми сосуд с водой и держи тут, а я кое-что положу. (Вынимает из кармана бумажку и достаёт вещи.) Вот — из французского каравая свадебная шишка; положим её в миску. Так. А теперь — все на аванпосты, по углам, и чтобы ни звука. А ты с рушником стой здесь. (Ставит Тымиша рядом с собой.) Теперь, Одарья, лей в миску воду и приговаривай по-французски громко: плюх, плюх, плюх! (Одарка делает, приговаривая.) Теперь — вот свечка из турецкой церкви; зажги её, неси сюда и смотри — не погаси, а то только тебе и жить на этом свете.