Громче всех кричат подлецы, дармоеды, грабители, — потому что видят: если дело дойдёт до конца, то у них всё сразу оборвётся. А ещё кричат дураки, которые не знают, чего мы хотим: им наговорили, будто мы — бунтари, хотим резать панов, попов и евреев, — вот они и вопят. А мы, как сам видишь, не то что резать — даже выгонять никого не собираемся, — наоборот: чем больше людей, тем лучше! Больше рук к работе — работа и спориться будет! Понятно, что кто работать не станет — тот и ничего не получит, может уходить, куда глаза глядят.
— Так, так! Так и должно быть! — аж вскрикнул Олекса. — Я ведь сам не раз так и говорил и нашим жидам, и панам: «Даром людскую кровь сосёте! За что вас Бог на свете держит?» — Так вот, брат мой дорогой, держись этого, не отступай, даже если все будут каркать на тебя, как на меня тут в селе!
Я усмехнулся.
— А разве же, слава Богу, не каркают уже? Не бойся, есть и такие, кто, будь их воля, давно бы уже выправили меня прямо на виселицу! А отступиться от этого, как сами видите, совсем не просто. Стоит человеку однажды узнать правду — уже не откажется от неё, если, конечно, хочет оставаться честным человеком.
— Ну а как ты думаешь, — что будет дальше с тобой?
— А что будет? Думаю как-нибудь заработать столько, чтобы купить землю, — тогда пойду и стану хозяйничать: может, хоть чем-то людям пригожусь.
Олекса и Катерина, видимо, не ожидали этого. Их удивили мои слова.
— Как так, — столько лет учился, и всё напрасно?..
— А почему напрасно? Или вы думаете, что только тот не зря учился, кто стал попом или паном и может обирать людей? Нет, брат, — теперь самая высокая, самая лучшая наука — уметь честно жить на благо бедным, а не за счёт их нужды! Сейчас высшая наука говорит, что надо работать, трудиться для общественного добра. Сегодняшняя наука утверждает: то, чему я учился все эти годы, — это, как бы сказать, долг, который я набрал у всех людей, которые меня поддерживали, давали мне книги, одежду, еду, — ведь на всё это я ведь не заработал. Значит, этот долг нужно как можно добросовестнее вернуть!
Пока я говорил, лицо Олексы прояснялось, наливалось кровью, — он поднялся со стула и, когда я закончил, схватился за лоб и вскрикнул:
— Слышишь, слышишь, Катерина! Слушай, что он говорит! Ты всё понимаешь? Ах ты, брат, дорогой брат! Дай Бог, чтобы хоть какая-то польза была для мира от наших Сторожей, хоть маковое зёрнышко! Пусть Бог держит тебя на этом пути, раз уж ты на него ступил!
Он кинулся обнимать и целовать меня. Катерина, вытирая слёзы рукавом, тоже подошла ко мне, а малые Сторожи обступили меня, щебетали и разглядывали. У меня в глазах впервые за два долгих-долгих года выступили чистые слёзы волнения. Весь мир передо мной засветился, новая сила наполнила меня, словно каждый из этих бедных, задавленных нуждой, униженных людей вливал в меня частицу своей жизни, своих надежд, своей силы!..
Но что же, господа, — такие минуты случаются только у «проскрибированных», так же как только тот острее всех чувствует красоту жизни, кто уже стоял под ножом палача! Да, жизнь «проскрибированного» временами печальна и тяжела, но среди нашей гнилой действительности её одну и можно назвать жизнью. Внутренний покой, сила и ясность убеждений, чистая совесть и борьба — вечная, непрекращающаяся борьба против мрака, лжи и паразитизма! А к тому ещё такие мгновения, ради которых стоит прожить всю жизнь, проведённую в отравленном, удушливом воздухе невежественного мира! Эх, господа, ради одной только борьбы, ради нескольких таких мгновений стоит плюнуть на все «путы», стоит стать «проскрибированным»!
________________________
* А что? (польск.). — Ред.
* Эх, надежды нет! Чтоб вас тут всех ясные громы побили! — или: — Проклятое мужланьё, — сами виноваты — умирают, а водку хлещут! (польск.) — Ред.
* Ну, что там такое? (польск.) — Ред.
* Врёшь, подлец! (польск.) — Ред.
* Что, что, что? (польск.) — Ред.
* А ты, мерзавец, а ты, подлец! Да как ты смеешь в глаза врать? Да как ты смеешь?! (польск.) — Ред.
* Что, ты угрожаешь?! Эй, присяжный, войт, забирайте этого разбойника, хватайте его — он меня убить хочет! (польск.) — Ред.
* Да чтоб вас тут всех холера взяла! (польск.) — Ред.