А потом добавил:
— Ну, покажите, как вы за это беретесь. Хочу посмотреть, что вы переняли у этого пана Зо́ля.
Не знаю почему, может, из врождённой неприязни к французам, Лимбах всегда как-то ехидно называл Золя «пан Золь», видимо, прикрывая этой насмешкой симпатию, которую в глубине души испытывал к этому писателю.
В следующий раз я принёс и прочитал Лимбаху свой рассказ «Лесишина челядь». Начало ему понравилось.
— Красиво, красиво, — пробурчал он. — Есть некая мелодия, есть и пластика, и лёгкий эмоциональный подтекст. Ну-ну, дальше!
Но когда я дочитал до конца, он нахмурился.
— Зачем вы испортили идиллию? Начало обещало идиллию, а вы под конец наварили какого-то кваса.
Я сказал, что вовсе не намеревался писать идиллию, а хотел просто на бумаге наметить профили нескольких людей, которых знал с детства.
— Für die Katz! — сердито сказал Лимбах. — Кому какое дело, знали вы этих людей или нет? А вы сначала воодушевляете, греете нас своим пейзажем, мы выходим в чистых рубашках погреться на солнышке, а вы — бац! — холодной водой на нас. И зачем? Что вы от этого получили? Это невежливо и... и нелояльно. Это злоупотребление доверием!
Я стал объясняться, но не убедил старика.
— Нет, зря вы пытаетесь подражать этому пану Зо́лю! Напрасно. Он не доведёт вас до добра, ищите своей собственной дороги!
В середине того года меня арестовали. Лишь через год, весной 1878-го, я снова увиделся с Лимбахом. Он был какой-то сдержанный в разговоре со мной; я редко заставал его дома, да и беседы наши уже не были такими свободными и наивными, как прежде. Какая-то тень пролегла между нами.
Однажды я попросил у Лимбаха разрешения получать несколько писем из-за границы на его имя, так как письма, адресованные на моё, пропадают. Не задумываясь, он согласился, но, получив одно письмо из Женевы, так перепугался, особенно когда, вскрыв его, не смог ничего разобрать, что был готов бежать с ним в полицию. К счастью, я подошёл как раз вовремя и спас письмо. Старый Лимбах как будто бы засмущался своей паники, когда я ради успокоения прочитал ему письмо и убедил, что в нём нет ничего опасного. Однако я тут же написал, куда нужно, чтобы больше писем на имя Лимбаха не посылали. Как же мне стало больно, когда спустя несколько дней я увидел, как старый Лимбах, заметив меня издалека на улице, поспешно перешёл на другую сторону и пошёл, отвернувшись в другую сторону, лишь бы не встретиться и не поздороваться со мной! Тогда я уже на собственной шкуре почувствовал разницу между бедностью и нищетой, узнал и то чувство, которое раньше не мог уловить на дне жёлчных описаний Золя. Я больше не встречался с Лимбахом.
Через год он с сыном уехал в Краков, где его сын заканчивал университет. Там старый Лимбах и умер, и я больше его не видел.
1—3 мая 1903
____________________________
* Вещественное доказательство (лат.). — Ред.
* Сейчас он живёт во Львове на должности гимназического учителя.
* Чужое знать интересно, а своё надо (польск.). — Ред.
* Боги малых народов (лат.). — Ред.
* «Гилярия Мецишевского слов несколько» (польск.). — Ред.
* Это ни к чему (нем.). — Ред.
* «Разбитый кувшин» (нем.). — Ред.
* «Весна» (нем.). — Ред.
* Примите меня, святые тени, вы, обиталище сладкого восторга (нем.). — Ред.
* Тот, кто устраивает тёмные дела (нем.). — Ред.
* Я не книга, я человек со своими противоречиями (нем.). — Ред.
* А за ним в безвидной форме лежало то, что всех нас сковывает, — это обыденность (нем.). — Ред.
* Но не делайте меня бессмертным! (нем.). — Ред.