Федько-халамидник Страница 4

Федько весь посинел и хотел схватиться за палку, но рука его не слушалась — закоченела.

А подойти к нему было невозможно — льдина прогибалась, заливалась водой и могла снова расколоться.

— Стёпка, ляг на лёд и подползай ко мне, — прохрипел Федько.

С берега взрослые что-то кричали, но мальчишки их не слушали. Стёпка лёг и начал медленно подползать к Федьку.

— Слезьте с льдины, кто лишний, — крикнул он, обернувшись.

В этот момент один из ребят подал Стёпке верёвку, скрученную из поясов. Стёпка бросил её Федьку.

— Хватай, Федя! Хватай... Быстрее, Федя, лёд движется!

Федько протянул руку, но снова ухватился ею за край льда.

— Не могу… — прошипел он. — Руки не держат… упаду…

И вдруг он схватил верёвку зубами, набрал полный рот, сжал зубы и мотнул головой — «тяните».

Стёпка, ребята и взрослые с берега начали тянуть Федька.

— Держись, Федя, держись, потерпи... Ещё чуть-чуть! Молодец!

Федько был весь синий от холода и от того, что держал верёвку зубами. Но как только его вытянули на твёрдую землю, он встал и начал быстро-быстро топать ногами и махать руками. С него ручьями текла вода, зубы стучали, но он не обращал внимания.

— Ничего, не впервой — я этой зимой уже три раза проваливался. Надо просто бегать.

Но побегать ему не дали. Откуда-то появились папа и мама Толи, а с ними — мама Федька. Толя, завидев их, задрожал и с криком и плачем кинулся к ним.

— Папочка!.. Мамочка!.. Я не виноват, я не виноват!.. Но папа и мама не дали ему говорить. Схватили под руки, дёрнули и потащили домой.

Мать Федька тоже схватила сына и так встряхнула, что с него аж брызги посыпались.

— Домой, изверг! Вот я тебе покажу! — И снова так дёрнула, что Федько вынужден был бежать за ней. Такой бледной и яростной он никогда не видел свою мать.

Впереди родители тащили Толю, который всё время спотыкался, что-то выкрикивал и громко плакал. Родители что-то ему отвечали и так резко его дёргали, что шапка несколько раз слетала с головы.

Вдруг они остановились и подождали Федька с матерью.

— Он был на льду? — строго обратился Толин отец к Федьку. Федько сильно мёрз, зубы стучали, всё тело болело от материнских рывков, но он успел заметить, как у Толиного отца аж пена засохла на губах, а глаза налились кровью. А Толя с ужасом поднимал голову то к матери, то к отцу и жалобно повторял:

— Я не виноват, я не виноват…

— Молчи! — крикнул на него отец, затем снова повернулся к Федьку:

— Он был на льду?

— Был… — стуча зубами, сказал Федько.

— Неправда! Неправда! — ещё жалобней, с испугом закричал Толя. — Я не хотел идти, а они меня потащили к реке. Потом Федько взял и толкнул меня на лёд… Спросите всех… Я не виноват…

Федько аж перестал дрожать и посмотрел на Толю. А мать Федька вспыхнула:

— О Боже! Что ты себе возомнил, люципер?! Отец с тебя три шкуры спустит, живого места не оставит. Чего ж тебя, паразита, не утащила нечисть в той воде?!

И со всей силы ударила Федька по голове. Он упал на колено и закрыл голову руками. Мать снова замахнулась.

— Подождите, Иваниха! — остановил её Толин отец и поднял Федька.

— Встань... Подожди, Иваниха… Я хочу его спросить. Федько, я тебе верю. Я знаю, ты никогда не врёшь, не ври и сейчас: ты потащил Толю к реке?

Федько дрожал, колени подгибались. Он молчал.

— Говори, подлец! — встряхнула его мать.

Федько посмотрел на Толю — тот большими глазами, полными страха и тоски, смотрел на него. Слёзы текли по щекам, застревали в уголках рта. Толя машинально слизывал их языком и всё смотрел на Федька в ожидании чего-то ужасного.

— Ну, говори же, Федько! — нетерпеливо сказал Толин отец.

Федько отвёл взгляд, склонился и тихо сказал:

— Потащил…

— И толкнул его на лёд?

— Толкнул…

— Паршивец! — закричал отец Толи и с силой ударил Федька по лицу. Потом обернулся к матери и сказал:

— Надеюсь, ваш муж на этот раз накажет его как следует… Иначе — выселяйтесь.

Шапка снова слетела с Федьковой головы от удара. Он поднял её и посмотрел на Толю. Но тот прижимался к матери, которая уже гладила и жалела его.

А вечером, когда должен был прийти отец, Федько кашлял и облизывал пересохшие губы. Ему было ужасно жарко.

— Ага, кашляешь, сброд! — раздавалось от печки. — Подожди, подожди, чёрт тебя возьми... Вот отец придёт и ещё ремнём добавит. Что, жар есть?

— Есть… — тихо ответил Федько, а сам видел в глазах странные жёлтые и зелёные пятна.

Когда отец пришёл, и мать стала рассказывать, в глазах Федька уже всё было жёлто, а голова такая тяжёлая и горячая, что её невозможно было держать — хотелось положить куда угодно: на стол, на пол, хоть в печку — только бы положить.

Мать говорила, но Федько уже не слушал и ничего не помнил. Он только, как во сне, видел, как отец вдруг стал страшно яростным — настолько, что не мог говорить, а только хватался то за горло, то за ремень.

Потом Федька уложили на стул и били как следует. Но и теперь он не закричал. Только когда отец на миг отпустил руку, которой держал его, Федько упал на пол и не пошевелился.

— Вставай!! — зарычал отец и дёрнул за руку. Но рука была горячей, а лицо сына — таким странно спокойным, что отец бросил ремень и наклонился к нему. Федько уже ничего не слышал и не видел.

Через три дня он умер. Дважды приходил в себя, спрашивал, били ли Толю, что-то бормотал и снова терял сознание. В беспамятстве он кого-то звал, кому-то грозился и всё допытывался у Толи.

Отец с матерью не отходили от его постели, тряслись, молча боролись со смертью. Но смерть победила.

На четвёртый день Федька хоронили. На кладбище шли ребята со всех окрестных улиц. Спирка, Стёпка и Гаврик плакали навзрыд.

А Толя тихонько выглядывал из окна. Мама строго-настрого запретила ему выходить к уличным мальчишкам.

А ему было интересно — посмотреть, как будут хоронить Федька-халамидника.

Когда гроб с телом Федька скрылся за углом улицы, и никого уже не было видно, Толя отошёл от окна, покрутился на одной ноге и побежал играть с чижиком.

Этого чижика он велел отдать ему — ведь он его «выиграл» у Федька.