Хоть учёный, хоть обычный, хоть привычный — всё то же. От природы, как от матери, легко сама по себе рождается наука. Сия есть всеродная и истинная учительница, и единая. Сокола вскоре научишь летать, но не черепаху. Орла во мгновение приучишь взирать на солнце и играть, но не сову. Оленёнка легко направишь на Кавказские горы, привлечёшь пить без труда из чистейших горных потоков, но не верблюда и не вепря. Аще всё строит премудрая и блаженная натура, тогда как не она же одна и врачует, и научает?
Всякое дело спорится, если она путеводствует. Не мешай только ей, а если можешь — отвращай препятствия и очищай дорогу ей; воистину сама она чисто и успешно совершит! Клубок сам собою покатится с горы: убери только преграждающий камень. Не учи его катиться, а лишь помогай. Яблоню не учи родить яблоки: уже сама натура её научила. Огради только её от свиней, отрежь волчцы, очисти от гусениц, отврати подтачивающую корень её урину и прочее. Учитель и врач — не врач и не учитель, но только служитель природы, единственной и истинной врачевницы и наставницы. Если кто хочет чему-либо научиться, к тому подобает ему родиться. Ничто не от человека, всё же возможно от Бога.
Аще кто дерзает без Бога учить или учиться, пусть помнит пословицу: "Волка в плуг, а он в луг". Пока кольцо висит в ноздрях свиньи, до тех пор она не роет. Вынь же его — опять изуродует землю.
Сие не воспитание и не учение, но обуздание, происходящее от человеческой помощи, управляющее всякими беззаконниками. Воспитание же истекает от природы, влагающей в сердце семя доброй воли, да помалу, без препятствий возрастая, самовольно и охотно творим всё то, что свято и угодно Богу и людям. Какое идолопоклонство — приписывать воспитание человеческим наукам и языкам! Какая польза от ангельского языка без добрых мыслей? Какой плод тонкая наука без доброго сердца? Разве что орудие злобы, бешенству меч и, по притче, "крылья и рога свиньи". Взглянем, госпожа моя, на весь род человеческий! У них науки, как на торжищах купля, кипят и мятутся.
Однако же они хищнее птиц, невоздержнее скотов, злобнее зверей, лукавее гадов, беспокойнее рыб, невернее моря, опаснее африканских песков... Ради чего? Ради того, что зло рождаются. Природа благая есть всему начало, и без неё ничто же благо бысть. Благодарю же неизреченно Бога в образе Его святом, в отце моём, что сподобил меня благо от него родиться. Вторая же икона Божия нам — мать наша. Сего ради главным Божиим даром одарён я чрез родителей моих; всё прочее человеческое — чин, богатство, науки и все их ветроносные букли и кудри — вменяю во хвост, без коего голова и живёт, и чтится, и веселится, но не хвост без головы.
П и ш е к. Так что же есть благо родиться, и что есть благая природа?
Е р о д и й. Благая природа и врода есть благое сердце.
П и ш е к. Что же есть сердце благое?
Е р о д и й. Сердце благое есть то же, что приснотекущий источник, точащий чистые вечно струи, то есть мысли.
П и ш е к. Что же суть мысли?
Е р о д и й. Семя благих дел.
П и ш е к. Дела же благие что есть?
Е р о д и й. Добрые плоды, приносимые Богу, родителям, благодетелям в честь, славу и жертву.
П и ш е к. Почему же мне сердце твоё не видно?
Е р о д и й. Тем, что древесного корня не видишь.
П и ш е к. А ведь вся влага от корня?
Е р о д и й. От сердца же — все советы.
П и ш е к. Как же твоя природа или врода? К чему ты рождён, или что врождённое тебе? Скажи, молю!
Е р о д и й. Благодарность — вот вам начало и конец моего рождения!
П и ш е к. Ах, Боже мой! И ты на этом одном храмину счастия основал? Так ли?
Е р о д и й. Ей-ей! Трёхтысячелетняя печь неопалимо сохранила притчу сию: "Много хитростей знает лис, а ёж одно великое".
П и ш е к. Но может ли от дождливых безгодий спасти сия, так сказать, куцая и скромная ограда?
Е р о д и й. Довлеет, как ковчег.
П и ш е к. Мне кажется, сия надежда есть паучья одежда.
Е р о д и й. И мне видится малым червончик, но тайно там много скрыто гривен.
П и ш е к. Этому же единому учит тебя твой отец?
Е р о д и й. Единому только этому. Он родил мне крылья, а я сам научился летать. Он вложил мне благое сердце, я же самовольно привыкаю и забавляюсь благодарностью. Он только часто отсекает у меня волчцы, разумей — поступки мои, несогласные с благодарностью, орошает беседой, оживляющей к благодарности. Все же беседы его, как магнитная стрела к северу, прямо поражают в сей конец: неблагодарная воля — ключ адских мучений, благодарная же воля — всех райских сладостей источник. «Сыне (часто вопиет ко мне), сын мой! Ей, учись единой благодарности. Учись, сидя в дому, идя путём, и засыпая, и пробуждаясь. Ты рождён благо, и сия наука есть дщерь природы твоей.
Да будет она тебе сладчайшим и вечерним, и утренним, и обеденным куском! Знай, что все прочие науки суть рабыни сей царицы. Не будь буй!
Не хватайся за хвост, миновав голову. Принимай и обращай всё во благо. Да будет душа твоя желудком птиц, кои песок, черепки и камушки обращают себе варением крепкого внутреннего жара в питательные соки. Неблагодарная и ропотная душа есть то же, что больной желудок, гнушающийся всякой пищи. Благодарность же есть твердь и здравие сердца, принимающего всё во благо и укрепляющегося.
Плоды блаженной жизни — радость, веселье и удовольствие; корень же их и древо благолиственное — тишина сердечная, а корню зерном — благодарность. Она есть дух чистый, тихий, благодушный, благоуханный, весна и ведро светлого смысла.
Не гремит там молния и гром. Напротив, все терние и волчцы рождаются от ненасытной пиявки зависти, зависть же — от ропота, ропот — от неблагодарной воли, наполнившей сердце неусыпным червем, безпрерывно днём и ночью душу грызущим. Ах! Дети мои, дети! Вот вам надежда и гавань! Евхаристия.
П и ш е к. А что значит это слово (евхаристия)?
Е р о д и й. Эллины сим словом называют благодарение.
П и ш е к. И так сим образом вас учит ваш отец? Кому же вы благодарение ваше воздавать будете?
Е р о д и й. Богу, родителям и благодетелям. Оно Богу — жертва, родителям — честь, а благодетелям — воздаяние. Владетели суть первые благодетели.
П и ш е к. Чудная форма воспитания. У нас бы осмеяли вас от ног до головы.
Где эта мода? Разве на Луне или в дикой Америке?
Е р о д и й. Отец наш весьма странного сердца. Из тысячи сердец едва одно найти, согласное ему.
П и ш е к. Так что же прочее?
Е р о д и й. Так не дивитесь чудной форме.
П и ш е к. Как же так? Ведь не должно отставать от людей, а люди и мода — одно.
Е р о д и й. О! о! Он же в сей мысли дальше, нежели китайская столица от португальской. Он нам часто-пречасто сию притчу поёт:
По мосту, мосточку с народом ходи,
Но разумом их себе не веди.
За жуком ползая, влезешь и сам в глину.
Он всегда возвещает нам, что мода то же есть, что мир; мир же есть море потопающих, страна моровой язвою поражённых, ограда лютых львов, острог пленённых, торжище блудников, удочка сластолюбная, печь, разжигающая похоти, пир беснующихся, хоровод пьяно-сумасбродных и не изотрезвятся, пока не изнемогут. Кратко сказать — слепцы за слепцом в бездну идущие. Блажен муж, иже не идёт на путь его.
В начале ведь врата его красны и путь пространный, конец же его — непроходимая пропасть, нетронутая чаща, бездна глубокая. Ах, каких он принимает к себе? Какими же потом отпускает юношей? Если бы ваше, дети мои, око прозирало так, как моё, показались бы и в ваших очах слёзы. Но око ваше слепо, и злодей ваш хитёр, сие источает мне слёзы. О юноши! Когда помышляю о вас, в мир устремляющихся, нельзя, чтоб не пришла мне на ум притча о волке, который, пожрав мать незлобных агнцев и надев кожу её на себя, приблизился к стаду. Сын же, увидев мнимую мать свою, со всех сил устремился к ней, а за ним и бесчисленные. Так же приходят мне на память братья наши — птицы-тетеревята, гоняющиеся за изобилием пищи и уловляемые. Но чайки, соседи и дятлы бережливее их столько, сколько олени и сайгаки — овец и волов. Послушайте, дети, песенки отца вашего:
Будь доволен малым. За многим не гонись.
Сети, простёртые на лов, — берегися. Я вам предсказываю — роскошно не жить! На таковых-то всегда расставляют сети. Триста пали в неволю по горячей страсти, Шестьсот плачут в болезнях за временные сласти. Кто благодарен Богу, тот малым доволен, А ропотник всем миром не сыт и не волен. Благодарная душа избежит от сети, Вместо неё в сеть попадёт ненасытный.
Не правду ли я сказал, госпожа моя, что отец наш нравоучение всегда печатает благодарностью? Во благодарности (рече) так сокрылось всякое благо, как огонь и свет скрылись в кремне. Верую и исповедую. Кто может возложить руки на чужое, если не прежде погубит благодарность, довольствующуюся собственным, посылаемым от Бога? Из неблагодарности — уныние, тоска и жажда; из жажды — зависть; из зависти — лесть, хищение, татьба, кровопролитие и вся бездна беззаконий. В бездне же сей царствует вечная печаль, смущение, отчаяние и с неусыпным червём удавка, увязшая в сердце. Сим образом живёт весь мир.
П и ш е к. Но, друг мой, пока мир впадёт в ров отчаяния, вы с вашей богиней благодарностью прежде погибнете от голода, не научившись искать места для пропитания.
Е р о д и й. Так ли? В этом-то ли блаженство живёт — иметь пропитание? Вижу же ныне, что по вашей желудковой и чреватой философии блаженнее быть засаженной в тюрьму свиньёй, нежели свободной.
П и ш е к. Вот он! Чёрт знает что поёт! Разве же голод не мука?
Е р о д и й. Сию муку исцелит мука.
П и ш е к. Да где же её взять?
Е р о д и й. Когда свинья имеет, как же нам не достать пищи? Да и где вы видите, чтоб свинья или наш брат, тетерев, от голода умирал? Но от прожорства или умирает, или страдает. Может ли быть безумие безумнейшее и мерзостнейшая неблагодарность Богу, промышляющему о нас, как бояться голода? Нужного ведь никто не лишается. Зачем клевещете на владыку вселенной, будто бы он гладом губил своих домочадцев? Пища насущная от небесного Отца всем тварям подаётся.