А у меня ведь молодая,
полная здоровья жена; только сын мой,
как сирота, без корма мается, —
чужому дитяти долю отъедать
или умирать должен, пока мать
вином и утехой господ угощает.
И я ещё должен клянчить одежды
той своей с беды гулящей женщине, —
у рабов-рабынь тряпьё насобираю,
потому что здоровым рукам прясть некогда —
нет времени, ведь что ни день, то праздник.
Ты говоришь: грех проклинать и отчаиваться,
а разве не грех — у голодных отбирать
и с нагих срывать? И с кого же?
Со своих братьев, работников, рабов...
Д и а к о н
У нас дают и бедные, и богатые.
Н е о ф и т — р а б
А, я забыл, что могу взять мыла
у брата-лавочника совсем задаром,
чтоб чуть пригладить рабскую нищету,
чтобы не так уже кололо в глаза
в царстве Божием братьям богатым,
а то ведь придёт порой брат убогий
на ту агапу раз в неделю поесть
да разостлёт свои грязные холстины
на лавке рядом с белой туникой
и вышитой тогой.
(К патрицию).
Ты поблагодари
своего товарища за то мыло,
ведь, может, придётся умыть ноги
мне для христианского братания,
так всё же они чище будут,
если я их дома хоть мылом сполосну,
пожалею ручки патрицианские.
Патриций вспыхивает, но сдерживается и лишь смотрит на епископа.
Е п и с к о п
(ещё тихим, сдержанным голосом, но уже строго)
Какой злой дух омрачил тебе сердце?
За что ты своих братьев укоряешь
едкими и обидными словами?
Что мы тебе сделали, что ты имеешь
против нас?
Н е о ф и т — р а б
Я имею к вам упрёк,
великий упрёк. Я до сих пор был рабом,
невольником, проданным в неволю,
взятым силой, а вы теперь
ещё и нищим меня хотели сделать,
чтобы я по доброй воле руку тянул
за хлеб милостивый. Вы мне хотели
поверх ярма горького — ещё и сладкое,
поверх тяжёлого — лёгкое наложить,
и хотите, чтоб я вам поверил,
будто от этого мне станет легче.
Е п и с к о п
Мы тебе это с искренностью сказали,
по слову Божию.
Н е о ф і т — р а б
А я не верю
ни в вашу искренность, ни в такие слова.
Если бы вы помочь хотели по правде —
вон имеете на алтаре серебро
и золото — вместо тех агап
могли бы рабов из неволи выкупать.
(К патрицию).
Ты, господин, мог бы отпустить и даром,
а мы бы уже сами себе достали
одежды и хлеба.
Е п и с к о п
Кто такие мы,
чтобы волю Божию менять могли,
кому рабом, кому из нас вольным быть?
О чём ты заботишься? «Не единым хлебом
жив человек, но и всяким словом,
что исходит из уст Божиих».
Н е о ф і т — р а б
Нет, ей мало
одного хлеба и слов, ей нужна воля,
иначе будет чахнуть, а не жить.
За это ж я имею к вам великий упрёк,
что вы мне вместо той жизни,
обещанной в вечном Царствии Божием,
даёте пищу, одежду да слова.
Е п и с к о п
Не все слова одинаковы, мой брат,
слова Господни больше спасают душу,
чем все людские дела.
Н е о ф і т — р а б
Какие же слова?
«Терпение и покорность», — только и слышал я
от вас сегодня. Так неужели они
спасают людские души? Неужели
за них идут на крест, на казнь внезапную
и на поталу зверям христиане?
Е п и с к о п
Они идут за то великое слово,
которое всем словам людским не под силу
в полноте рассказать.
Н е о ф і т — р а б
Что за слово?
Е п и с к о п
То слово — Бог. Он альфа и омега,
начало и конец. Им всё стало
и Им всё живёт, и больше нет
богов на свете, кроме этого Бога,
Он есть и слово, и сила, и жизнь.
А все те, что звались богами
в языческом мире, — идолы бездушные
или злые духи, слуги князя тьмы.
И за то нас мучат, распинают,
что мы не хотим идолам служить
и князя тьмы признать нашим богом,
потому что ходим не во тьме, а в свете.
Н е о ф і т — р а б
(горячо подхватывает слова епископа)
«Потому что ходите не во тьме, а в свете»,
так и сбросили терпение и покорность,
как маску мима, прочь со своего лица,
не хотите служить и покоряться
тому, чью власть ваши души
признать уже не могут, против кого
бороться вам велит совесть ваша!
Я так тебя понял, отче?
Е п и с к о п
Да, только одно добавить должен я:
мы боремся в терпении и покорности.
Н е о ф і т — р а б
(пламенным голосом)
И снова ничего я не понимаю:
бороться в покорности. Что это значит?
Е п и с к о п
Мы боремся с духом, не с людьми.
Мы платим покорно все подати,
мы кесаря чтим и власть,
не восстаём ни словом, ни делом
против них, а только князю тьмы
ни жертв, ни поклонов не приносим.
Н е о ф і т — р а б
А кто же такие тот кесарь, та власть?
Разве ж они не слуги слуг того,
кого вы князем тьмы назвали?
Е п и с к о п
В тот час, как служат идолам, а в другой —
они начальники, от Бога данные.
Н е о ф і т — р а б
От Бога? От какого?
Е п и с к о п
Бог единый
на свете есть: Бог-Слово, Бог-Любовь.
Бог Троица: Отец, Сын и Дух.
Н е о ф і т — р а б
Так это Он дал и кесаря, и власть
преторианскую и патрицианскую,
и власть над рабами богачей?
Е п и с к о п
«Нет на свете власти, кроме той,
что идёт от Бога». Бог есть царь и господин
над всеми владыками земными,
они в Его руке, и Он отомстит
им за неправду, а не мы.
«Мне принадлежит месть», — говорит Вечный.
Н е о ф і т — р а б
Когда же та месть?
Е п и с к о п
Кто постигнет пути Господни?
Н е о ф і т — р а б
Может, лишь тогда,
как Царствие Божие станет по всему миру,
когда Христос на землю вторично придёт?
Е п и с к о п
Тогда наверно будет Божий суд.
Н е о ф і т — р а б
А потом что?
Е п и с к о п
Одна будет отара,
един пастырь.
Н е о ф і т — р а б
А при нём не будет
помощников, наместников Господних,
никаких тех начальников над нами?
И тогда уж не будут больше люди
в мыслях свободны, а в жизни рабы?
Е п и с к о п
Не знаю, этого слова нам не дано
от Господа Христа и Его посланцев.
Н е о ф і т — р а б
Вот как?.. По мне так, пусть оно и никогда,
то Царствие Божие, не приходит!
С т а р ы й р а б
(с невысказанным ужасом)
Боже!
Спаси нас от греха! Что он говорит?
Вся христианская община гудит; отдельных слов не слышно, но шум, как волна, растёт, наполняет крипту и эхом раскатывается по тёмным переходам катакомб.
Е п и с к о п
(поднимает руку вверх. Сильным голосом)
Мир вам, братия!
(К неофиту-рабу).
Покайся, нечестивый!
Возьми назад слова те безрассудные,
ибо хуже тебе на том свете будет,
чем на этом. Кто на этом свете
не хочет Царствие Божие признавать,
тот потеряет и Небесное Царство Божие
и будет ввержен в геенну лютую,
где пламень неугасимый, плач и скрежет
и где червь вовек точит сердце.
Н е о ф і т — р а б
(горячо)
Нет, не покаюсь. Ты, старик, напрасно
меня геенной пугаешь. Я имею
геенну ту ежедневно и ежечасно,
вокруг себя слышу плач и скрежет,
ежедневно мне тот червь точит сердце.
Он же меня привёл сюда к вам
искать правды, воли и надежды.
А что я у вас нашёл? Слова лживые
и пустую мечту о Небесном Царстве
да о царе едином в трёх лицах,
что над господами нашими господствует,
а им даёт над нами властвовать
от первого до второго пришествия,
а может, и дальше. Может, и по смерти
в том Небесном вашем Царстве Божием
вовеки будет так, как здесь до времени, —
бесплотные души ваши будут вечно
терпеть и «бороться в покорности».
Тот рабский дух
(на старого раба)
и там служить будет
не только из страха, но и по совести
душе патрицианской властной,
тот
(на лавочника)
будет взвешивать добро и зло
и чистоту по частичкам делить,
тот
(на диакона)
раз в неделю будет раздавать
духовную пищу вот такой голыти,
как хоть бы и я, а мы уж, бедняки,
будем стоять тихонько и покорно,
словно старцы пред богатым господином,
ждать, какой нам знак подаст епископ,
позволит ли хоть слово молвить,
а может, нам велит петь гимны
единому царю всех царей
и господину всех небесных рабов.
Нет, право, не знаю, не лучше ли
было бы мне в самой геенне вечной,
чем в таком рабстве безнадёжном,
из которого и смерть уж не освободит.
Е п и с к о п
(что уже не раз пытался прервать ту речь
и стучал посохом о землю, гневным
и грозным голосом покрывает слова неофита-раба)
Прочь, отойди от меня, сын тьмы!
Оставь это собрание! Зачем сюда пришёл
смутить святую общину нашу?
Порождение злой ехидны, скройся в нору,
из которой выполз на погибель душам!
Н е о ф і т — р а б
Нет, ты меня не смеешь прогонять,
ведь я сюда пришёл по твоему слову,
поверив коварному обещанию,
будто здесь найду любовь, и покой,
и вечную жизнь. А вы забрали
последний покой и любовь последнюю
навек отравили, и теперь
душа моя умирает. Я не знал,
что значит грех, я только знал несчастье, —
а вы меня научили, что такое грех
и нечестие пред Богом. Я был уверен,
что смертью кончатся все муки, —
а вы мне открыли целое пекло
в пространстве вечности за грех малейший.
Так вы должны дать защиту
от множества тех адских грехов.
Вы учили меня любить ближних,
так научите меня их защищать,
а не смотреть, опустив руки,
как в тяжком рабстве братья погибают.
Всё ваше милосердие, словно заплата
на ветоши убогой жизни,
и только сильней бедность выявляет.
Разве молоко чужой женщины даст
моему ребёнку нежность материнскую?
Разве вернёт чистая одежда чистоту
моей ежедневно поруганной жене?
Разве я забуду среди ваших собраний
моё унылое, опозоренное жильё?
Не хлеба я хочу, не слова жажду, —
любви чистой, без пятен желаю,
без зависти, без сомнений нечистых,
к ясной надежде стремлюсь,
что я хоть издалека увижу волю,
что хоть мой сын, внук, самый дальний правнук
такого времени дождётся, как и слово,
постыдное слово «раб» исчезнет с мира;
желаю веры в ту святую силу,
что разум просветит в самых тёмных
и всех людей соберёт в общину вольную
без пастыря-надсмотрщика и без господина,
а не в отару с пастухом своевольным
и с лютыми собаками, дрожащую
от голоса волков, львов, шакалов,
гиен, лисиц и всякого хищничества.
Не я один духовную жажду имею,
не я один так сердцем голодаю,
много нас таких. Мне говорил
один товарищ-раб, что где-то над Тибром,
если перейти отравленную Маремму*,
есть лагерь тайный рабов-повстанцев.
Утомлённые своим вечным рабством,
они хотят разорвать узы
и сбросить ярмо со своей шеи.
* Маремма — низина, заболоченная местность на
западе Апеннинского полуострова; её зовут отравленной
из-за болотных испарений.
П а т р и ц и й
Думаешь, они надолго сбросят?
Н е о ф і т — р а б
Хоть бы на миг, и то уже стоит труда!
Я надеялся на вечную волю
в вашей общине,