Какая малина!..
Сестра Варвара шагала твёрдо, упрямо, словно рвала путы. Сдвинула брови, сжала губы и посохом стучала по земле. Ни разу не остановилась, не оглянулась. Вся её фигура говорила: дальше от рая — ближе к грешному миру...
Позади — враги, шли молча, одинокие, словно стеной разделённые. Даже их тени порознь скользили по дороге.
Сестра Юстина была подавлена. Не было сил ничего забыть. Она не забыла свою келью — тесную и тихую, как гробницу... Вечерние тени, дрожащие от света лампадки... Маленькое оконце, вмещавшее в себя высокие горы, и чистое небо, и ясное солнце... прекрасный Божий мир... Её душа не могла вдруг порвать благочестивых мелодий, чистых и прекрасных, как ангельские хоры. Забыть сладкие молитвы на каменном помосте в углу тёмной церкви... Чёрных сестричек, что шли рядами... Всего того, к чему привыкла. Что с ней будет? Куда податься? В широком, чужом мире, от которого она отвыкла. Куда ведёт эта белая дорога, что вьётся петлями по горам — чужим, незнакомым, холодным?
А лес молчал. Молча шли сестры, и каждая в отдельности несла свои думы.
Вдруг что-то ей послышалось... Нет, то послышалось...
Так жалко, так грустно, душа обливается слезами...
— Сестра Секлета, где заночуем?
Ласковый голос... Кто это сказал? Тепло, сердечно, как вечернее солнце. То ей почудилось...
— Сестра Секлета, где заночуем?
— Сестричка Марта!..
Неужели это враг — врагу? Даже Варвара вздрогнула и остановилась. Они оглянулись.
Сестра Секлета лежала на груди у Марты, и чёрные плечи её дрожали от плача.
— Прости!
— Да простит тебя Бог!..
Юстина взглянула на Варвару... Бледные губы у неё задрожали, как у маленького ребёнка.
У Варвары из глаз текли слёзы...
Что-то тяжёлое и болезненное подступило Юстине к сердцу, вдруг треснуло. Стало так легко, так радостно, как ещё никогда. Она стояла и невольно шептала:
— Сестричка... сестра...
И это маленькое слово, произнесённое так искренне врагами здесь, на дороге в грешный мир, слово, которое она тысячи раз повторяла до сих пор холодными устами там, в монастыре, вдруг обрело для неё необыкновенную красоту, какое-то особое тепло и пело в душе, как песня.
Она словно впервые произнесла: сестра... сестричка...
Оно их соединяло лучше, крепче, чем прежде... От него расступались чёрные боры, и не страшным становился тот неизвестный, далёкий, тот грешный мир...
Всем стало легко. Все обнимались.
— Сестра Секлета!.. — Сестричка Марта...
Им всем хотелось как можно чаще произносить это новое слово, словно только что найденное, простое и родное.
Им всем хотелось взяться за руки и идти так дальше, в согласии и покое...
— Сестра Юстина...
— Сестра Варвара...
Солнце пряталось за горы, и чёрный мрак поднимался из мёртвых боров. Но это было неважно, ведь они знали: там, в долине, куда они направляются, светит ещё солнце и бьётся волна живой жизни...
Август 1904 г.