Shevchenko is OK Страница 2

В 1992 году во Львове состоялось перезахоронение кардинала Иосифа Слипого, прах которого был доставлен из Ватикана. В последнее время поговаривают о символическом перезахоронении гетмана Мазепы, умершего двести девяносто лет назад где-то в нынешней Молдове, в Бендерской крепости.

Да, это ритуал, и ничего нового я не скажу, если добавлю: раз есть ритуал — должен быть и культ.

2. Культ

Если попытаться выразить суть шевченковского культа в какой-нибудь краткой формуле, можно обобщить: «Шевченко — это наше всё». К столь категоричному, однозначному и однополюсному восприятию более всего приложили руку его ближайшие по времени последователи — украинские деятели культуры второй половины XIX и начала XX века. Именно они, среди которых — Кулиш, Франко, Грушевский, Ефремов, каждый, правда, по-своему, выстроили целую систему представлений, согласно которой величие Шевченко в том, что он поэт по-настоящему народный, вышел из глубочайших низов и достиг высочайших духовных вершин, ценой тяжёлых личных страданий и испытаний сумел поведать всему миру о судьбе украинства, а всему украинству — о его мировом призвании. Таким образом, Шевченко — духовный отец нации, единственный, несравненный и недосягаемый. У нас есть как минимум несколько признаков святости (впрочем, особой — не традиционно церковной, а скорее секуляризованной или, скажем, гражданской): аскетическая биография, каноничность текстов, Святая Гора как место захоронения и устойчивого паломничества.

Для формирования культа Шевченко в украинском обществе чрезвычайно важными стали два юбилея, пришедшиеся на один и тот же исторический отрезок: 50-летие со дня смерти (1911 год) и 100-летие со дня рождения (1914 год). Обе даты отмечались довольно бурно и драматично, вопреки открыто выраженному недовольству со стороны царской администрации. (Великий политический ловкач Ленин тут же воспользовался этим, пропищав из эмиграции, что «запрет почтить Шевченко был таким замечательным, прекрасным, поразительно удачным агитационным шагом против правительства, что лучшей агитации и вообразить нельзя». Сколько сознательных украинцев он, Ленин, таким образом привлёк к коммунистической идее, уже не поддаётся подсчёту, но, думаю, речь идёт о целых дивизиях преданных добровольцев).

Любой культ неизбежно используется с определённой политической или — шире — идеологической целью. Шевченко в этом плане не просто не исключение, а скорее ярчайшее подтверждение такого — в своей основе, чаще всего, ужасно циничного — использования.

Подобно всякому метатексту (личность, эпоха плюс собственно тексты), он всегда искренен, весьма выразителен, чётко артикулирован и неизбежно противоречив. А значит, подвержен всевозможным интерпретациям и присвоениям, ведь знание текстов Шевченко в украинском обществе обычно ограничивается полудюжиной школьных хрестоматийных хитов, и поэт, при всей своей народности, глубоко и широко этим народом не перечитан.

Вот хотя бы некоторые из «меньших Шевченков», которых активно конструировали (и продолжают конструировать) внутри разных идеологических лагерей.

«Коммунистический Шевченко». Продвигается тезис о его социальном происхождении (угнетённые низы), которому он всю жизнь оставался верен; ненависть к господам, дворянству и всему панскому; прямые призывы в поэзии к насильственному свержению господствующего строя (топоры, кровь, народная революция); последовательный эгалитаризм; склонность к коммунистическо-утопической визии будущего («обновлённая земля»). Особое внимание уделяется его близости к российским «революционным демократам», его зависимости от их влияния. Некоторые советские жрецы именно этой разновидности его культа заходили ещё дальше, говоря о шевченковском советском пророчестве (образ семьи «великой, вольной, новой» из «Завета» трактуется как «предчувствие семьи народов Советского Союза»).

«Националистический Шевченко». В его произведениях доминирует казацко-рыцарский дух, Шевченко первым пробудил дремавшее украинское национальное сознание, нацию назвал нацией, очертил ей национальную идею и историческую перспективу. Идеалом поэта является Воля, которую, безусловно, следует понимать как свободу для Украины. В его произведениях встречаются проявления ненависти или, по крайней мере, презрения к другим, враждебным, нациям (москали, жиды, ляхи), порой достаётся даже немцам («коротышка немец узловатый»). Украинские национальные вооружённые движения периода освободительной борьбы (1918–1922 годы) — все эти гайдамаки, сечевики, целая отаманщина — именно его, шевченковский, стиль, его эстетику выбирают в качестве своей — от карнавальных мундиров до фразеологии. А тот же заветный образ «семьи великой, вольной, новой» однозначно трактуется как поэтическое видение будущего единого соборного Украинского государства.

«Христианский Шевченко». Жизнь Шевченко — образец христианского мученичества. В его произведениях множество библейских мотивов, образов и аллюзий (Библия вообще была его любимой книгой, к которой он постоянно возвращался). Шевченко создал определённую последовательную и целостную этическую систему, заключающуюся в неуклонном утверждении правды, добра, любви ко всем и всему, а прежде всего — к слабым и угнетённым, то есть по своей сути глубоко христианскую. Своеобразие шевченковского христианства — чего уж скрывать — в том, что он находился в конфликте с официальными церквями и церковниками, постепенно в своей вере двигаясь в сторону персоналистского протестантизма.

«Атеистический Шевченко». Неприязнь и даже резкое неприятие всего, что связано с церковью и церковниками, очевидны в его текстах. Ксёндзы, попы, откормленные монахи, ритуальная атрибутика вызывают у него устойчивую идиосинкразию. В церкви мы его никогда не видели, вспоминала одна из современниц. О православно-византийском обряде он записал в своём «Дневнике»: «...Совершенно что-то чуждое и далёкое, какой-то Тибет или Япония». Не стоит делать из него икону, ведь именно иконами он предлагал топить печь, а из багряниц — драть онучи. Но дело не только в нетерпимости к обрядам и священству как общественному институту. На уровне чистых идей он также проявляет протест, утверждая, что ради Украины готов проклясть и самого Бога (усиление «националистического Шевченко»).

А потому он не атеист, возражают другие. Он — богоборец. А это разные понятия.

«Диссидентский Шевченко». Судьба Шевченко — пример индивидуальной борьбы одинокого идеалиста с тоталитарным режимом. Шевченковский этос — это этос противостояния человека чему-то гораздо большему, мощному, обезличенному, какой-то гигантской машине угнетения. «Шевченко — это наша песня протеста», — сформулировал поэт-диссидент Игорь Калинец в 1972 году, когда первая волна арестов уже изрядно проредила украинскую интеллектуальную среду в Киеве, Львове, Станиславе, Черновцах, Одессе и других центрах сопротивления.

«Анархический Шевченко». Прежде всего он был свободным человеком, настоящим богемным гулякой, балагуром, душой компании, не последним пьяницей и завсегдатаем борделей. Его нетерпимость к условностям (сословным, обрядовым, ритуальным) не знала границ. Иногда он просто шокировал окружающих своей стихийностью и непредсказуемостью. Отсюда — его частые бунты, но вряд ли в них была какая-то политическая программа: он сознательно аполитичен. В воспоминаниях о нём зафиксированы его слова о том, что «всякая политика аморальна, ради политических целей совершаются и совершаются все неправды, из них рождаются все бедствия народов и племён, а потому лучшая держава — та, у которой нет никакой политики». «В наши дни Шевченко был бы каким-нибудь рэпером», — сказал недавно мой приятель рок-музыкант. «А в восьмидесятые — панком», — добавил другой.

Интересно, что радикальные изменения в украинской истории, связанные с обретением независимости и становлением собственной государственности, время от времени рождают довольно неожиданных гибридных «малых Шевченков». Одной из таких неожиданностей в прошлом году стал предвыборный альянс четырёх влиятельных политиков, с большой помпой провозглашённый на Шевченковой горе в Каневе и тем самым как бы легитимизированный в глазах всего (левого, правого и никакого) украинства. Альянс с самого начала получил название «каневская четвёрка» и ставил своей целью прежде всего отстранение действующего президента на выборах. Причудливый образ национал-коммунистическо-государственнического Шевченко как своеобразного духовного покровителя этой сделки был призван стать объединяющим звеном для украинских избирателей. Единый кандидат от альянса должен был набрать больше голосов, чем действующий президент. Однако всё для него закончилось вполне по-украински — как настоящие украинцы и правдивые Тарасовы дети, «каневцы» так и не договорились о едином кандидате. Значит, видимо, вновь победил анархический Шевченко.

3. Поляки

Как автор «Гайдамаков» (и, пожалуй, только их) Шевченко на определённом этапе жизни и творчества может считаться фигурой довольно проблематичной в контексте истории украинско-польских взаимопониманий — и, соответственно, недопониманий. Хотя уже в собственной «Предисловии» к этой поэме (1841 год) тогда ещё молодой автор словно бы извиняется перед теми читателями, в частности польскими, которые могут неправильно понять его намерения: «Весело взглянуть на слепого кобзаря, как он сидит себе с мальчиком, слепой, под забором, и весело послушать его, как он споёт думу о том, что давно происходило, как боролись ляхи с козаками; весело... а всё-таки скажешь: „Слава Богу, что прошло“, — особенно если вспомнишь, что мы дети одной матери, что все мы славяне. Сердце болит, а рассказывать надо: пусть видят сыновья и внуки, что их отцы ошибались, пусть снова братятся со своими врагами».

Замечание Шевченко касается обеих сторон — ошибались (как он это сдержанно называет) все. Наша история — это наш общий грех.

Шевченко родился и вырос в том особом культурном пространстве, где ещё ощущались фрагменты, или, точнее, обломки старой Речи Посполитой — присутствие польского элемента в ментальности, языке, культурных традициях, архитектурном ландшафте было ярко выражено и очевидно. Юношей, сопровождая своего владельца, он некоторое время прожил в Варшаве, где стал свидетелем польской революции (повстанцы, кстати, изгнали из Варшавы всех «россиян», поэтому и Шевченко был вынужден ехать вслед за своим хозяином вместе со всей челядью). Позже, в Вильно, он, по-видимому, флиртовал с польской девушкой, немного старше его (по другим версиям — с молодой женщиной).