Карп Петрович Зайчик, околоточный надзиратель, наконец вернулся со службы домой. Фу-ти! Ну-ти!.. Он был голоден и зол. Скрипел сапогами, гремел дверями. Базарная брань и гомон участка всё ещё клокотали в нём, сердито шевелили губы и квадратное лицо, налили кровью кулак, отягчённый массивным перстнем. Войдя в горницу, он по-офицерски ляснул лакированным сапогом о сапог и с досадой кинул картуз на подоконник. Но от этого движения подпрыгнул на раме жёнкин беззубый гребень, и лёгкий, сбившийся клочок грязных волос прицепился к его рукаву.
— Фу-ти! Бардачные привычки!..
Сухой, горячий, весь в пыли, день уже гас за окном. На столе мутно белели две пустые тарелки, а перевёрнутая ложка ловила в себя красный отблеск заката.
— Сусанна!
— Несу! — отозвался из глубины низкий, хрипловатый голос.
Карп Петрович уселся за стол и расстегнул мундир. Ему было душно. Суконный воротник тёр шею, а китель до сих пор трут!.. Они пе-ерут!.. И он едва сдержался от грубой брани. Нетерпеливо щипал хлеб и жевал, сопя носом. Лакированные сапоги мелко скрипели под столом. В дверях появилась Сусанна. Прикрывая паром блюда лицо, мягкое и белое, как из сырого теста, она проплыла от порога к столу, словно летняя туча, в своих муслинах, по которым разбегались какие-то нелепые крупные цветы.
— Пришлось подогревать... всё остыло...
— А ты бы не разбрасывала свою кудель по всем углам... Сусанна сделала большие глаза.
— Где?
Карп Петрович отогнул палец, ткнул им за себя, в окно, и застыл в гневе выпученных глаз и красного кулака.
— Бардачные привычки!..
— Цс... — шикнула на него жена, — там Доря.
Карп Петрович скосил взгляд на щёлку двери, откуда пробивался свет, и только теперь услышал звонкий мальчишеский голос, без конца повторявший:
— Семь раз по восемь — пятьдесят шесть... семь раз по восемь — пятьдесят шесть.
Это его сразу успокоило. Наклонился над тарелкой и тихо зачерпал ложкой похлёбку, изредка окидывая взглядом горницу.
В углу, под образами, мертво мигала лампадка; с этажерки свисало новенькое гимназическое пальто, ловя пуговицами острые красные блики.
Неужели завтра воскресенье? Фу-ти, ну-ти! Как же он забыл? Завтра ведь Дорины именины...
Сусанна, выставив назад округлости в крупных цветах, собирала с пола свои волосы.
Бардачные привычки!.. Вспомнил! Ну да, была в притоне, но потом они обвенчались законно. Разве она не верная жена? Раз, правда... Но если бы не она, если бы не пошла ночевать к полицмейстеру, кис бы он до сих пор в писарчуках... А теперь — надзиратель. Дорю учат в гимназии, и сама казначейша к ним заходит...
Кровь залила Сусанне шею, и только морщины на ней белели, как меловые.
Она сердито вышла из комнаты.
Карп Петрович жевал и задумчиво мягко барабанил пальцами по столу.
— Доря!
Доря появился на пороге, серый и нескладный в своих длинных, до самого пола, гимназических штанах, а отец смотрел на его ноги — негибкие и грубые, словно у слонёнка.
— Тебя сегодня спрашивали?
— По географии — пять.
— А ты, смотри, не того... не бре-бре?
Доря обиженно фыркнул и поднял вверх белёсые вихры.
— Ей-богу, сам видел... А Козерогу двойку влепили.
— Кто это Козерог?
— Там один у нас... Дорька Сосновский...
— Сын вице-губернатора?
— Мы его сегодня как следует намяли. Аж кровь носом пошла...
Карп Петрович ощутил холодок под мундиром. Такой знакомый и неприятный, с каким он всегда встречал начальство.
— Дорь-ка! — строго крикнул он. — Посмеешь ещё хоть разок — я тебе покажу!..
Фу-ти, ну-ти, господи боже... сын вице-губернатора...
Он поднял палец в тяжёлом перстне и погрозил им.
Сусанна внесла лампу и подала кушанье. Муж не глядел на неё, всё ещё скованный удивлением и страхом.
Жирное пятно чётко почернело при свете на новеньком сукне мундира.
— Ешь... остынет... — напомнила ему Сусанна.
Он принялся есть жадно и неаккуратно, брызгая соусом на скатерть и чавкая, а на его блестящих красных губах играла лёгкая улыбка. Наконец он был доволен. То, что его сын носит то же имя, что и сын вице-губернатора, что они вместе учатся и что Доря решился бить такого барчонка, наполняло его радостным изумлением. Вот хоть он сам, Карп Петрович. Он носил белые погоны и саблю, как офицер... Его боялись, потому что он мог людям сделать много пакостей... А всё-таки вынужден был вытягиваться в струнку и кланяться этому сопляку лишь за то, что тот сын его начальства. Каким он был счастлив, когда удавалось хоть раз подсадить того барчонка в фаэтон, а вот его Доря... Хе-хе!..
Сусанна между тем тайком что-то прикрывала в углу на диване и тревожно поглядывала на дверь, за которой Доря бубнил уроки.
— Чего ты смеёшься?
Он шёпотом рассказал ей, что слышал от Дори, и оба долго смеялись глазами.
— Хе-хе!
— Хи-хи!
— Завтра наш Доря десятый годок справляет... — мечтательно сказала Сусанна, показав испорченные зубы, и приподняла уголок подушки, из-под которой что-то блеснуло.
— Покажи, Сузя... что там? — Карп Петрович поднялся из-за стола, покачиваясь на блестящих от лака сапогах, и подошёл к дивану.
— Цс... — тихо пискнула Сусанна, колыхнув тяжёлой грудью, и всем мягким телом, словно тестом, что выбралось из дежи, навалилась на подушку.
— Потом покажу... А ты что ему подаришь?
Карп Петрович щёлкнул пальцами. Фу-ти, ну-ти! Его низкий лоб, уходящий в заросли волос, как мелкое плёсо в лозняк, покрылся морщинами. Он открыл рот и задумался.
— Я...
Но Сусанна испуганно замахала на него руками. Ещё Доря услышит!
Доря мешал им. Они хотели, чтобы он поскорее шёл спать.
За дверью слышался шелест страниц, шлепанье книги о стол и сердитое ворчание.
— Чего там, Дорик?
Он появился на пороге, с чернилами на лбу и пальцах, и кисло пожаловался:
— Задачу не могу решить.
— Фу-ти, ну-ти! Вот беда... А ну подай сюда задачу, посмотрим, что за зверь.
Карп Петрович потирал руки, как добродушный медведь перед бочонком мёда.
Отставил книгу и читал, словно рапорт:
— Трое купцов должны были поделиться... Представь себе, трое купцов, например — наш Сруль, Ицько и Пинька... Кажется, не трудно... Второй имел денег вдвое больше, чем первый... Понимаешь, как первый, а третий столько, сколько двое вместе... Значит, Пинька имел столько, сколько Сруль и Ицько. Ну, понял? Это ведь совсем просто.
Но Карп Петрович и сам не верил, что это так просто. Он путался, кричал на Дорю, тыкал толстым пальцем в задачник, будто хотел раздавить всех трёх купцов, и наконец так вспотел, что Доре неприятно было глядеть на крупные капли пота на отцовском лбу.
— Идиотская задача! Чему вас там учат! — с раздражением откинул он задачник и поднялся сердитый и крайне смущённый.
— Как они мучают бедных детей!.. — горячо возмутилась Сусанна, тоже от напряжения влажная под облаком пышных муслинов.
Но Доря вдруг блеснул глазами, ударил себя карандашом по лбу и в две минуты удовлетворил купцов.
— Вот арифметик! — набросилась на мужа Сусанна. — Не мог разделить несколько рублей...
И обвела счастливым взглядом серую фигуру сына, чужую словно в длинных, до пола, штанах.
— «Арихметик»!.. Молчала бы уж, коли сказать не умеешь! — буркнул сердито Карп Петрович. — У меня свои задачи... Побывала бы хоть раз на дежурстве.
Он даже забыл в замешательстве ляснуть по-офицерски сапогом о сапог.
Вынул из кармана тяжёлый портсигар, тоже офицерский, взвесил его в руке и закурил папиросу.
Зелёный свет лампы мягко сливался с розовым, что струился из-под образа в углу, новые пуговицы на гимназической шинели сверкали, как самоцветы, а синий дым папиросы легко колыхался в тёплом уюте избы. Доря снова бубнил за дверью.
Карп Петрович снял с этажерки шинель и мял в ладони сукно.
— Материал добрый, кажется... и пошито неплохо... — Он любовно погладил шинель и снова повесил на место.
— Ах, какой Доря смешной! Утром надел картуз и встал на пороге моей спальни. А я была ещё в сорочке, только что проснулась, да как вскрикну от испуга, что кто-то чужой вошёл... Потом мы долго смеялись...
— Сколько взял Шмуль за картуз?
— Рубль двадцать отдала... Клялся, что потерял тридцать копеек...
— Ах, плут... Больше рубля не следовало давать. Где же тот картуз?
Она подала ему его, осторожно сняв со стены, где висел образ, а он долго любовался новым серебром листочков — непонятным и таинственным для него символом школьной мудрости.
Потом их глаза встретились и засияли, понимая друг друга без слов.
— Хе-хе! Как, шельмец, скоро решил задачу!
— Хи-хи... и по географии — пять.
Их ещё больше радовало то, что сын вице-губернатора получил всего лишь двойку.
Доря пришёл пожелать спокойной ночи.
Они остались одни.
Тогда Карп Петрович нетерпеливо набросился на жену:
— Показывай, что ты купила?
Но Сусанна и сама уже доставала из-под подушки подарок. Опустилась на пол среди белых волн платья, и под тяжёлой грудью у неё сухо треснула пружина.
Он тоже со скрипом сапог присел рядом с женой, чуть не задыхаясь от сладкого запаха пудры на её лице.
Наконец жестяной пароходик выскользнул из её рук и поплыл по полу, ныряя носом, словно на волнах, и наполняя избу резким дребезжанием металла.
— Как думаешь, Карп, Дорик будет рад?
Карп Петрович ничего не ответил. Он молча следил за пароходиком и, когда тот зацепился за ножку стула, отцепил и пустил дальше. Потом снова завёл.
— Прими свой хвост! — нетерпеливо окликнул он жену, когда пароходик ткнулся носом в её юбку. — Расположилась!..
Он даже ползал за ним по полу.
Сусанна сидела счастливая, открыв испорченные зубы, вся в тенях от широкого венца волос, на две трети чужих.
Пароходик дребезжал.
Наконец Карп Петрович поднялся. Перевёл взгляд от игрушки на жену и презрительно цокнул языком.
— Эх, чёрт знает что...
— Как это — чёрт знает что? — удивилась Сусанна.
— А то... Не пристало ему играть в игрушки.
— Много ты знаешь за своим участком. Ты бы поглядел, как Доря до сих пор одевает своих кукол. А он — «чёрт знает что»!
Сусанна от досады сникла и осела, словно тесто в кадке.
— Любопытно, что ты придумал?
Карп Петрович вдруг просиял. Лицо его озарила добрая улыбка, и тепло вспыхнули глаза.
— Я ему игрушки не подарю... Я для него такое придумал...
Он даже торжественно поднял палец в тяжёлом перстне.
— Я для него такое приготовил, что... Фу-ти, ну-ти! Запомнит на всю жизнь. Даже сын вице-губернатора не сможет того увидеть, что я покажу Доре... Пусть...
— Да не тяни же...
— Пусть будет чем вспоминать отца.