Подарки скифов Страница 3

Ещё больше тел осталось на песчаном берегу — умерших от ран и болезней, а больше всего утонуло уже после того, как греки достроили мост до самого берега, и персы ринулись толпой спасаться.

Перед глазами каждого маячил тысячеголовый и тысячерукий призрак страшного скифа, ещё ужаснее того стоголового пса с медными зубами, что охраняет границу между этим и тем светом — священный мост Чинват.

Царская колесница прогрохотала по мосту только на третий день после появления первых персидских отрядов. Дарий даже не посмотрел в сторону Гистиея, но прислал Гаубаруву с вестью, что наивысший повелитель никогда не забывает своих верных людей.

Милетский тиран гордился такой оценкой своего «подвига», но под презрительными взглядами своих земляков, которым было омерзительно и его поведение, и жалкий вид «властителей мира», ему было не по себе.

Скифы появились и на этот раз внезапно — на второй вечер после бегства персидского царя.

Все последние дни их ждали с минуты на минуту, но когда первые скифские конники добрались до устья реки Порат и моста, это показалось персам громом среди ясного неба — несправедливым наказанием злобного божества.

Почти никто из персов не пытался оказать сопротивление, потому что никто не знал, где его отряд и воевода, и жив ли он вообще.

С появлением передовых скифских тысяч персы ещё более дико кинулись к мосту, который и без того едва выдерживал вес стольких тел, а теперь опустился в воду на поллоктя; те, кто был на мосту, бродили почти по колено, а те, кому не досталось и щёлочки в тугой толпе, бросались с боков, хватались за края брёвен и пытались вцепиться, чтобы спастись от небесной кары. Один воин из полка копьеносцев, болтаясь так над водой за мостом, ухватился обеими руками за сапог крайнего мечника из давно разбитого полка «бессмертных» и стал подтягиваться, чтобы самому взобраться на спасительный мост. Мечник и сам едва держался на краю — на этом только что собранном участке греки не успели поставить перила — и выхватил меч, ударив по рукам копьеносца.

Тот взвизгнул, захлебнулся дунайской водой и с вытаращенными глазами, будто желая даже в том мире не забыть своего обидчика, пошёл ко дну.

А на берегу становилось всё страшнее.

Скифы валили персов, как молодую лозу, нарезаемую для плетения корзин, подступая всё ближе к воде и к мосту, а перегруженная, длиннющая переправа прогибалась от мощного течения и напоминала туго натянутый лук.

Греки тоже не стали ждать, пока скифы захватят их корабли, — посадили гребцов за вёсла и быстро переправились на ещё недоступный для скифов правый берег. Для скифов персы были просто враги, но греки — предатели, а предателей ждала самая позорная смерть. Греческие диеры и триремы крутились у правого берега, не решаясь ни уйти, ни пристать. Только одна диера — боевой корабль со сотней гоплитов в деревянной утробе и с двумя длинными рядами вёсел по каждому борту — вдруг, словно живая, остановилась, постояла нерешительно, и наконец решилась вернуться почти от того берега к этому.

На этом берегу уже носилась, разгорячённая лёгкой победой, скифская конница.

Заметив подозрительно ведущий себя греческий корабль, непревзойдённые в мире скифские лучники натянули тетивы и начали расстреливать гребцов, видных сквозь отверстия для вёсел. Почти каждая стрела попадала в цель — вёсла диеры сбились с ритма и стали мешать друг другу. Тогда на корме показался человек в натёртом до блеска бронзовом шлеме с гребнем и поднял обе руки вверх, моля не стрелять.

— Здесь есть князь Пугач? — крикнул он по-гречески скифам.

Кто-то перевёл, скифы перестали стрелять и позволили раненому судну пришвартоваться. Грека в шлеме пустили на берег и повели куда-то среди ракитника, откуда почти не было слышно боевого рёва людей и коней.

Князь-богатырь Пугач сидел на груде персидских щитов, а другой скиф перевязывал ему руку под локтем полотняной повязкой.

— Я — Мильтиад из Херсонеса, что на Геллеспонте! — сказал грек, встряхнув чёрной гривой.

— А жив ли ваш воевода… как его… что клялся мне своими богами? — спросил, смерив тяжёлым взглядом грека, князь Пугач, рука его была туго обмотана тканью.

— Жив… — опустил глаза Мильтиад. — Лучше бы Кера наложила на него руку. Персидский царь Дарий бежал…

— Так ты пришёл сказать мне это? — второй раз, теперь с удивлением, взглянул на него скифский князь, рука которого была рассечена персидским мечом или копьём.

— Я пришёл, чтобы остаться у тебя! — воскликнул Мильтиад.

Знахарь закончил перевязку и отошёл с лёгким поклоном. Возможно, это был жрец какого-нибудь скифского божества: он напоминал безбородого евнуха и носил длинную, до пят, женоподобную одежду. Князь Пугач осторожно коснулся руки, перевязанной белым полотном, сквозь которое просочилось тёмно-красное пятно, и сказал:

— Хочешь — оставайся. Пойди скажи моему огнищанину, что я беру тебя вместо того пастуха, который добровольно пошёл на смерть, будто заблудился, к персам с двухтысячной отарой овец и весенними ягнятами.

Мильтиад не знал этих скифских уловок.

— Зачем твой пастух «заблудился» к персам? — переспросил он.

Чтобы персы не добрались до вашего моста раньше, чем через два месяца…

«…и чтобы скифы настигли их у своей границы», — мысленно закончил мысль князя Пугача Мильтиад.

— Но как же вы сами упустили персов? — спросил он вслух.

— Когда человек спасает свою голову, он становится хитрее самого себя!.. — буркнул князь, а затем с отчаянием хлопнул здоровой рукой по лбу: — Глупая башка!.. Мы ждали, что персы побегут к вашему чёртову мосту напрямую, даже «ловко» подсказали им эту дорогу. Там степь осталась не выжженной, у тиверцев — нетронутые поля… А Дарий пошёл по знакомой кружной дороге, где ветер гонял только золу и пепел… Хоть на том пепелище от голода полегло сто тысяч персов, да и здесь ещё тысячи две не спаслись…

Мильтиад вдруг понял, что этот скифский архонт говорит с ним по-гречески, хоть и с чужим акцентом, но расспрашивать его об этом у Мильтиада не было ни малейшего желания.

Тем более что рыжебородый великан лицом совсем не походил на грека.

Скиф внимательно посмотрел на Мильтиада — тот невольно съёжился под его взглядом и глухо спросил:

— Ты всерьёз хочешь сделать меня рабом-пастушком?

— А что же! Греки — лучшие рабы в мире. Греки рождены быть рабами! — с неожиданной юношеской страстью воскликнул скифский князь. — Если бы вы хотели избавиться от персидских цепей, то не спасали бы своего господина — царя Персии!.. Теперь ступайте к нему, он наденет на вас золотые ошейники. И ты иди — вместе со всеми своими греками! — с презрением бросил князь Пугач и первым удалился.

Скифы стали подталкивать Мильтиада к берегу, где остался его корабль. Волоча по земле чёрную гриву шлема, херсонесский тиран, словно в лихорадке, шептал губами: «Греки — лучшие рабы в мире… Греки — лучшие рабы в мире…»