Подарки скифов Страница 2

Но к концу первого месяца войны не стало даже конины. Впереди была река Оар, и скифы будто исчезли в её водах. Среди персов началось смятение, их охватил страх. Они начали окапываться — вырыли восемь рядов крутых рвов и валов, остерегаясь ночных нападений.

Прошла неделя, и сердце Дария сжималось, когда он вспоминал о бечеве с шестьюдесятью узелками, которую он вручил подвластным грекам — стражам моста через Дунай.

На той плети оставалось меньше двадцати узелков. Через неполные три недели Гистией и его ионийцы разрушат мост и уплывут обратно, решив, что Дарий уже покорил Скифию и решил перезимовать там.

Сидя за валами и рвами, Царь царей Дарий, не имея ни малейшего представления, где теперь те дайвы-скифы, разослал во все стороны гонцов на лучших из уцелевших коней. Только один гонец разыскал скифское войско.

— Безумный скиф! — передал он вражескому царю слова своего господина. — Кто тебя научил так нелепо воевать? Я уже говорил тебе: если в сердце твоём есть мужество — остановись и сразимся. Никто в мире ещё не побеждал меня! А если нет в тебе силы и отваги — пришли мне, своему повелителю, дары, как подобает: воду в серебряном кувшине и землю на золотом блюде. Тогда я допущу тебя к себе и позволю, в знак высшей милости, поцеловать носок моего пурпурного царского сапога. Я был и останусь твоим господином, а ты был и останешься моим верным рабом!

Скифский царь пришёл в ярость и хотел было казнить дерзкого перса, но лишь махнул рукой и велел отнести персидскому царю дары от скифов.

Гонец благополучно вернулся в персидский лагерь и передал дары своему царю: ястреба в большой клетке, мышь в маленькой, лягушку в глиняном горшке, а также несколько острых, хорошо оперённых стрел.

Дарий обрадовался скифским дарам: мышь жила в земле и символизировала скифскую землю, вместе с лягушкой они будто передавали персам воду, даже небо — дом птиц, а стрелы, как он понял, означали признание скифским оружием превосходства оружия персидского.

С этим толкованием согласились все советники персидского царя. Лишь царский родственник и копьеносец, командир полка «бессмертных» Гаубарува осмелился не разделить царскую радость.

— Стоило бы расспросить гонца, нет ли у этих даров другого значения... — сказал он.

— Я потребовал от скифского царя воду и землю, — настаивал Дарий. — Он положил к моим ногам и землю, и воду, а вдобавок — ещё и небо с военной силой! — Потом неохотно согласился: — Ладно, позовите гонца... Когда того перса привели, Дарий спросил его:

— Что велел тебе передать скифский царь?

— Он велел передать: «Если вы, персы, не взмоете в небо, как ястребы, не скроетесь в мышиные норы и не исчезнете в болотах, как лягушки, — каждому в глотку попадёт вот такая стрела!»

Ещё миг гонец дерзко смотрел в глаза богоподобному, и Дарий понял, что на него смотрит отчаявшееся персидское войско. Но потом глаза померкли и потупились, гонец упал ниц перед царём: по древнему обычаю, вестник плохих новостей должен был умереть; это знали все. Дарий медленно расстегнул подвешенный к поясу бич, сплетённый с золотой цепью, набросил петлёй на шею гонца и стал тянуть, пока безумное тело не обмякло и не стихло.

Гаубарува с виноватым видом взглянул на царя, ведь этот гонец был из полка «бессмертных», но Дарий уже усмирил свой гнев. Когда задушенного вынесли, Дарий спросил своего копьеносца, командира «бессмертных» и близкого родича:

— Этот твой гонец что-то ещё рассказывал о скифах и их царе?

— Половина скифов — верховые, и люди, и кони у них сытые, и с каждым днём их становится больше, — смело ответил Гаубарува.

— Как же боги Персии допустили такое?..

Теперь у Дария не было иного выхода, кроме как действительно победить скифов.

Но скифов уже неделю никто не видел — будто сгорели они в этих безбрежных, выжженных степях.

Царь царей велел покинуть укрепления на Оаре и искать скифов где-то на западе.

Другой дороги назад, к Дунаю, не знали даже ольвийские проводники, потому персы были вынуждены возвращаться той же выжженной полосой, по которой шли на восток.

Так прошло страшных полнедели — голод выкосил многих, в лагере началось людоедство.

Последние недели были тяжёлыми и для скифов, ибо на борьбу с персами поднялись не все племена. Тогда скифский царь начал заманивать персов в земли тех, кто до сих пор уклонялся от войны. Так ему удалось поднять на борьбу почти весь народ.

Теперь он уже мог надеяться на победу. Хотя персов было всё ещё впятеро больше, но изнурённые голодом и переходами чужеземцы не могли бы выстоять даже один против пятерых.

Но теперь уже Дарий избегал сражения; он из последних сил спешил к Дунаю, надеясь на чудо. Персы, как мухи, гибли от голода, людоедства и болезней.

Тогда скифский царь решил немного «покормить» персов.

Три дня подряд их фуражиры якобы случайно натыкались на многотысячные стада крупного скота и огромные отары овец. И когда персы поверили, что это долгожданная божья милость, скифы снова преградили им путь.

Игнорировать их уже было невозможно, и на утро обе армии сошлись.

Оправдались надежды скифского царя — он одержал победу. Но всё же персам удалось ночью после боя ускользнуть.

Всю ночь в их лагере горели бесчисленные костры, всю ночь противно для скифского уха ревели мулы и ослы; а когда перед рассветом скифы призвали персов трубами к новой сече — в лагере оказалось лишь несколько тысяч измождённых от голода раненых и калек.

Значит, Дарий сделал отчаянную попытку добежать до Дуная, прежде чем ионийские греки Гистиея успеют разобрать мост, хотя у того на ремешке оставалось всего восемь или девять узелков.

Скифский царь не мог просто так отпустить персов, что растоптали его землю и хотели поработить народ. Он отправил напрямую к Дунаю своего князя Пугача с хорошей конницей.

Пугач успел к переправе как раз в тот день, когда греки уже собирались разбирать мост и пускать брёвна по воде, просрочив условие с Дарием на четыре дня.

Князь Пугач рассказал грекам о поражении персов в битве со скифами. Разбитые персы бежали с поля битвы обманом, ночью.

— Дарий и персы — наши общие враги! — сказал плечистый, как бык-тур, князь Гистиею и другим ионийским тиранам. — Помогите нам настигнуть персов, а мы навсегда освободим вас от их ига.

— Что мы должны для этого сделать? — с радостью откликнулся Гистией.

— Разберите мост и пустите его по течению, чтобы персы не смогли уйти через Дунай, — ответил князь Пугач.

Среди греков поднялся одобрительный гул.

— Ни один эллинский город на азиатском берегу и близлежащих островах отныне не будет подчиняться Дарию! — восторженно восклицали они.

Князь-богатырь Пугач вместе со своим войском отправился навстречу персам, направлявшимся к спасительному мосту через Дунай.

Греки торжественно и с южной горячностью поклялись помочь скифам окончательно добить персидское войско, и в присутствии Пугача начали разбирать мост. Но когда конники скифского князя скрылись за ивняком, милетский тиран Гистией созвал всех начальников и капитанов-навтиархов и сказал:

— Стоит ли радоваться, что скифы могут полностью разгромить Персию? Мы присягали Дарию охранять этот мост...

— Мы сдержали слово и даже сверх того — охраняли его шестьдесят четыре дня вместо шестидесяти! — удивились тираны ионийских городов. — Мы не нарушили клятвы!

Гистией поднял руку, пытаясь унять самых пылких соотечественников:

— Мы все — тираны в своих городах благодаря персам, ибо персы ненавидят народовластие. Если хотим сохранить власть — нам следует держаться царя Персии, а не скифского.

Гистиею возразил тиран Херсонеса Геллеспонтского Мильтиад:

— Если Дарий даже разбитым выведет войско из Скифии, следующей жертвой станет европейская Эллада: Афины, Дельфы, Спарта... Эллады не станет!

— Ты афинянин, и потому первым заговорил об Афинах! Среди всех эллинов только афиняне враждуют с персами, ибо хотят сами верховодить в Элладе и на нашем ионийском побережье! — упрекнул Мильтиада Гистией.

Этот упрёк неожиданно прекратил спор, возможно потому, что в ионийских городах не любили афинян за стремление господствовать в общеэллинских делах.

Почувствовав перелом, Гистией решил ковать железо, пока горячо, и предложил начальникам ионийского флота:

— Давайте разберём мост на три стадии от берега. Так скифы подумают, что мы сдержали слово, а если поймут обман — их стрелы не долетят. А если персам удастся опередить скифов — мы быстро достроим мост и дадим им уйти... Клянусь Зевсом! — Гистией торжественно поднял правую руку. — Дарий царски вознаградит каждого из вас!

После обеда греки начали разбирать мост плотами и крепить их посреди, где дно реки было укреплено сосновыми сваями. Для надёжности они ещё и заякорили край моста двурогими якорями Анахарсиса, родного дяди нынешнего скифского царя...

Персы начали подходить к полуразобранному мосту на седьмой день. Два с половиной месяца назад ионийские греки с благоговением и страхом любовались армией царя мира, особенно полком «бессмертных», чьи кони шли четырьмя яркими мастевыми потоками — по две с половиной тысячи белых, гнедых, серых и чёрных, как летняя ночь... Теперь персы были почти все, кроме верхов, оборваны, закопчены и исхудали до предела.

Эти бывшие полубоги теперь напоминали дикую орду или стадо смертельно напуганных овец, за которыми мчится волчья стая.

— Вот твои властители мира! — сказал Гистиею его давний оппонент Мильтиад.

Греки ещё целый следующий день достраивали мост из отсоединённых плотов, закрепляя их наискось к течению, не забивая сваи в дно.

Самые напуганные персы не ждали окончания работ и пытались переплыть бурную реку, но ослабевшие руки и ноги не справлялись с течением.

Множество худых тел в тот день понесло к устью реки.