Ты ж сам ничегошеньки не смыслишь, не знаешь до сих пор, а? Сегодня пойди, перехвати где-нибудь и спроси её... Неужто мне тебя учить, как к девушке свататься! Кузнеца она не любит, я заметила и по ней, и по нему.
– А по чём вы замечаете, мама?
– Глупый ребёнок! По всему: по слову, и по взгляду, и по походке.
– А ошибиться разве нельзя никогда?
– Нет, нет! Недаром он надулся, как кулика на ветер, а ей – всё равно, она не вникает... Ты же ходил всё за ней следом эти дни, – разве она тебя не принимала, разве гордилась?
– Она как-то убегает от меня.
– А ты и не догонишь, несчастный! Может, девушка только стесняется, а ты уж испугался! Сегодня нужно всю правду выявить. Перехвати и спроси. Слышишь?
– Слышу, мама.
– Так выдержишь ли, спросишь ли?
– Спрошу, мама. Хоть умру, а спрошу.
* * *
– Здоровеньки были! – звонко молвила Рясничка, входя в тот день во двор к Чабану и всех оглядывая. – Я вот к вам кресало занять – потеряла где-то своё, а сына дома нет, забрёл куда-то, так я уж к вам...
Чабан с работником облашивали воз. Марта перебирала зелёные огурцы.
– Вот вам кресало, соседка, – сказал Чабан и подал кресало.
– Спасибо, соседушко, спасибо! Хозяйничаешь, Марта? А я ещё огурцов не буду на этой неделе солить, потому что тот бондарь ненадёжный до сих пор бочонков не починил! Дважды сын у него был, дважды сама к нему ходила – пьяница такой, что Матерь Божья!
Цокоча беспечно про бондаря, у Ряснички аж глаза светились от любопытной заботы: что это с Мартой случилось? Не те глаза, не то личико, не так «на добрый день» сказала, по-другому двигается.
– Я уж думала, поеду к куме в воскресенье, – тараторила Рясничка дальше, – у неё бочонков много, может, уступит. Марта, голубка, что с тобой? Отец не слышит – признайся мне: обидел ли отец, или какая беда? Скажи, сердце, скажи, они не слышат.
Марта вспыхнула, как вечерняя заря, румянцем и тихонько ответила:
– Нет, отец меня не обижает.
– Что же тебе? что же тебе? Приди ко мне, поговорим, моё золото! Что же с тобой? А чего ты туда смотришь, на отца? Чего этот работник никчёмный на нас глазеет? Приди ко мне! Соседушка! – крикнула к Чабану. – Я вашу дочку к себе зову! Пусть мне, старой, поможет немного, – уж не могу я, состарилась... умирать пора!
– Ещё поживите, ещё поживите, – сказал Чабан, будто уговаривая. – Теперь время осеннее, весёлое: дочерей выдают, сыновей женят, – добавил он как бы в тайности.
– Дай Бог и вам, и мне дождаться, соседушка, – промолвила Рясничиха, даже вздрогнув. – Что ж, Мартусю, поможешь мне?
– Хорошо, – ответила Марта.
– Спасибо, голубка белая, спасибо! А пока я тебе помогу огурцы перебирать. А слышали ли вы, соседушка, что вдовица Крижка сына в маляры отдала? – спросила Рясничка Чабана.
– Слышал, – ответил Чабан.
– Кожушки наши, как узнали, так сразу захотели себе малёвки и хвалились: «Поедем, – хвалились, – к тому маляру и купим себе какую-нибудь картину: это красиво в хате», – рассказывала Рясничка.
– А красиво, наверное, – сказал Чабан.
– Работничек, ты не болен? – обратилась Рясничка к работнику.
– Я здоров, слава Богу, – ответил работник глухо и не отрывая глаз от работы.
– Что-то ты будто поблёк на вид, как я вот присмотрюсь сейчас. У меня сын чего-то слабеет, всё на голову жалуется. Горюшко с этими детьми в мире! А что это нашего кузнеца совсем не видно? Будто за деньги показывается среди людей. Я его уж два дня нигде не встречу, где он бродит... Соседушка, вы его видели?
– Видел вчера вечером, – сказал Чабан.
– Где же вы его видели?
– Он из гая шёл.
– Вот лентяй какой! Ну, будьте здоровы, задержалась я. Приходи, Марта, ко мне! Навести, сердце!
И побежала домой Рясничка, заботясь и готовясь, что же это с Мартой за история, зачем Кузнец в гай ходил, что замышляет Чабан, отчего этот работник так глазами пожирает?
А Чабан, проводив её, сказал:
– Эта женщина если бы смогла, то и звёзды с неба сорвала бы или землю под собой съела.
Вечер осенний, тёмный, и Марта выходит из хаты; едва два шага сделала – перед ней Рясниченко, весь беленький и совсем печальный.
– Марта, – сказал он, – сердишься ли ты на меня? – А сам смотрит в шапку.
– Нет, – ответила Марта.
Наверное, хотел добавить: «Почему убегаешь?» – бедный парень, да не осмелился глаз от шапки оторвать.
– Марта, пойдёшь ли за меня? – начал он снова.
– Нет, – ответила снова Марта.
– И... и уж этому не быть? Никак нельзя помочь?
– Нет, Иван, – ответила Марта. – Не думай обо мне, не тревожь меня, прошу тебя просьбой.
– Не буду, – сказал парень, словно сваренный. – Добрый вечер, Марта!
И пошёл один, как малое дитя, заплакал.
Мать встретила ещё на дороге и спрашивает – что? И смотрит, и с одного уже взгляда видит – что. Изменилась в лице, и глаза искрой сверкнули.
– Она за меня не хочет, мама, – сказал парень, – и больше уж её тревожить не буду.
– Не хочет за тебя? Больше не будешь тревожить? – вскричала Рясничка. – Кого же она хочет? Кого она выбрала, змея? А ещё не знаем, что сам Чабан думает. Может, она не хочет, а он желает, так он не станет её прихотям потакать...
– Нет уж, мама, я её больше не трону.
– Не тронешь, если отец давать будет?
– Нет, мама. Больше не говорите про это, потому что больно очень...
И впрямь ему очень больно стало!
– Нет, так это не будет! Нет, так это не минется! Я дознаюсь! Я выясню! Тут что-то есть! Есть что-то! – приговаривала Рясничка сама к себе.
* * *
– Я тебя тут ждал, – говорил работник у реки, встречая и обнимая Марту. – Ты не знаешь, как я тебя жду! Глаза горят мои, волосы будто холодный ветер срывает...
– Вот кого выбрала себе, девица! – крикнула Рясничка так, что аж в берегах отозвалось. – Хорошо, прекрасно! А батюшка пусть веселится, пусть радуется!
И Рясничка, словно безумная, выскочила из-за верб и с хохотом побежала от них.
– Она сейчас отцу скажет, – сказала Марта.
– Что ж, Марта, может, это в последний раз мы видимся? – молвил работник. – Не слышишь ничего? Может, уже отец зовёт меня и выгонит со двора. А разве не найдётся никого, кто даст ответ за мою обиду!
– Максим дорогой! Я твоя верная девушка...
И она прижималась к нему, и он, словно перед горькой и ничтожной смертью, обнимал свою девушку. Пока ещё ничего не было слышно с хутора.
– Пойдём, – сказал работник.
– Пойдём, – сказала Марта.
Вошли оба в хату. Чабан сидит у стола, будто их ждал, спокойный, как всегда.
– Что это ты задержалась, дочка? – спросил.
Они оба стояли, будто к домовине уже привыкли или друг к другу. Чабан посмотрел на обоих.
– Хозяин, – сказал работник, – оддадите ли за меня дочь свою?
– Папа, – сказала Марта, – не запрещайте... Я за другим не пойду, папа, только за ним... Не запрещайте, папа!
– Я не запрещаю, – сказал Чабан, – да благословит вас Бог.
* * *
Что это! Что это! – креститесь все – такого отца показываете небывалого! Чтобы богатый, умный отец да за работника дочку позволил идти! Это уж вы переборщили!
Не ругайтесь, добрые люди! Пусть хоть на смех один работник за мужа будет среди христианского люда! Пусть один бедняк найдёт себе семью и судьбу, да отдохнёт, да истерзанное тело и душу утешит, исцелит... Посчитали этого одного среди праведных душ, а уже неисчислимо всех тех, что ходят по свету, продавая свою силу, и молодость, и крепость за краюху хлеба, не жизнь проживая, а теряя, кляня горькую долю, не надеясь на лучшую.