Не выдуманное, ни украшенное фантазией, ни для защиты каких-либо "принципов" скомпонованное, а просто схваченное прямо из живой жизни.
У меня с самых юных лет было столь сильное национальное чувство, такая интенсивная любовь к народу, что могу без преувеличения сказать: я готова была бы отдать за него жизнь. И потому, что моя душа с ранних пор была обращена к обществу и народным делам, я не была в будничном смысле слова "молодой". Мои ровесницы гуляли, веселились, развлекались, а я всё училась и читала. Там, где они ещё легкомысленно улыбались, я уже болезненно морщила брови. У меня были свои идеалы: видеть свой народ сильным, наравне с другими народами, культурным, видеть его женщин завершёнными типами, достойными представительницами народа, силами, с которыми во всех случаях приходилось бы считаться. Потому я не видела вокруг себя ничего, кроме науки, народных дел и труда.
Я всё время думала: все мы должны ваять самих себя. Все. Чего ждать? Где тот художник, который сам подойдёт к нам, положит на нас свою руку и создаст из нас сознательные характеры, деятелей, образы и какую-то мировую колонию? Где он?
Иногда в голову мне приходили безумные мысли. Я видела себя "вечным жидом", который ходил из дома в дом, из села в село, из столицы в столицу и будил братьев и сестёр к работе над самими собой. Прежде всего, сначала: чисто над самими собой.
Когда человек молод, кажется, жизнь принадлежит ему вдвойне. У него есть вера в мечты, в идеалы, надежда на будущее. Но когда он уже стареет, то чувствует себя словно подстреленная птица. Трудно уже взмывать ввысь... Знаете, наверное, серьёзную историю из моих девичьих лет о том, как я хотела выйти замуж за старого учёного, чтобы иметь возможность получить высокое образование, которое мои добрые, но бедные родители не могли мне дать. Кроме моих самых близких друзей, никто, наверное, не поверит, что причиной той мысли было в самом деле одно-единственное почти болезненное желание образования в самом утончённом стиле! Я также хотела посвятить свою жизнь идеям, которые носил дух времени, хотела работать там, где нужна женская сила: на поле социализма, женской эмансипации, национальном — не знаю, в конце концов, на каком...
Я ощущала это всё так глубоко, что мне казались всякие так называемые "частные чувства" чем-то греховным, самолюбивым и узким. И потому, что моя душа была бела и крылья белы, я хотела выйти за старика. Он должен был стать моим Диогеном, а я должна была покорно следовать за ним. Почему именно он? Это был чистый случай, такой, как то, что в лесу растёт возле такого-то дерева берёзка или другое дерево.
Я не знала других, которые могли бы дать мне то, что он: богатство, путешествия, науку и какую-то, как мне казалось, особенно прекрасную "свободу".
Помню, как сегодня, как я, приглашённая на один вечер в одно общество, составленное из старых и молодых, всё искала там лиц старших и всматривалась в них. Может, так выглядел тот учёный, который должен был стать моим учителем, а заодно и мужем?.. Или как тот пожилой господин с длинной белой бородой и толстыми, в золото оправленными очками?.. Или, может, как вот этот?..
Вмиг вставали у меня перед душой фигуры из Библии... старцы... в длинных одеждах и с белыми бородами, пророки и чудотворцы. Или фигуры из великих драм Софокла или Еврипида... Молодёжь казалась мне поверхностной, не доросшей до моих серьёзных идеалов. Очевидно, во мне играла фантазия, я была сильна, и моя душа была напряжена и готова реализовать всякие порывы моей молодости.
Одна из моих искренних подруг, именно та, что вначале поддерживала во мне эту фантастическую мечту, и моя мудрая, спокойная сестра помешали тому, чтобы мой неизвестный белоголовый идеал не получил моего письма, в котором я ему признавалась. Если бы не они, я, наверное, стала бы женой того человека. Я желала всего этого ради широкого поля деятельности, к которому рвало меня моё желание, хотела забыть свои молодые годы...
Потом прошло несколько лет. Я не достигла того, чего раньше желала; многое горько разочаровало меня, а многое, наоборот, вдохновляло, поддерживало. Но, несмотря на всё, я оставалась верна своим идеалам. Мечтала о героических поступках, отдавала свой труд, где он был нужен, и покоя никогда не желала и не знала.
Однажды одна знакомая спросила меня, почему я не выхожу замуж.
Я была неприятно поражена этим вопросом. Вместо ответа я спросила её:
— Почему это вас занимает? Ведь это совершенно моё личное дело и, по-моему, не должно интересовать никого...
— Вы обиделись, — ответила она, — но я задаю вопрос не из пустого любопытства, а просто потому, что вы мне интересны, и я вас люблю и уважаю. А так как мне пришла одна мысль, то я хотела бы ею поделиться с вами. Дело, которое я хочу затронуть, очень тонкое; но если бы вы захотели поверить мне и не обидеться, то я бы вам всё рассказала.
— Сами скажите себе, сударыня, обижусь ли я вашими словами или нет, — ответила я спокойно.
— Вы незаурядная женщина, — начала она несмело, почти боязливо.— Когда я открою вам свою мысль, то обращаюсь прямо и исключительно к вашему глубокому уму. Не хочу задеть ни вашу амбицию, ни вашу широко известную гордость, по-вашему, единственное женское оружие, ни вашу большую честь. Вы женщина, щедро одарённая природой. Одарённая быстрым умом и живым характером, который ни в чём не терпит летаргии. Одним словом: ваша стихия — это труд. Широкий, глубокий, сознательный и интеллектуальный труд, согретый теплом вашего чувства и украшенный богатой фантазией. Труд, который вы приносите нашему обществу и который могли бы и впредь приносить ему, отразился бы, соединённый с другими подобными вам силами, в строении цивилизации нашего народа, как прекрасный орнамент женской силы и характера. Но вы... — она вдруг прервала.
Протянув руки ко мне и схватив мою руку, она прижала её к своей груди.
— Простите, если скажу одно, может, болезненное для вас слово! Вы бедны. Вы во всём не обеспечены на будущее.
Я вырвала растерянно руку, сжимая, бог знает зачем, её маленькие пальцы.
— Ну и что, что я без состояния, — сказала я смущённо, — своей будущностью я вовсе не тревожусь. Это и не мешает мне в моей работе. Пишу, когда хочу, читаю лекции и речи, когда хочу, агитирую, когда нужно, собираю молодёжь вокруг себя... делаю то, что требует время и интересы общества... И я довольна своей жизнью. Ну и что, что я без состояния?
Она вдруг посерьёзнела.
— Простите, — сказала она.— Но отныне я буду говорить исключительно к вашему разуму. Вы молоды. Кажется, переплыли бы это жизненное море, не утомляясь. Вы не знаете, что значит болезнь, застой в работе, которой живёшь, одиночество, старость... а именно, старость в бедности. Человек ходит со связанными руками и постоянно унижается ради куска хлеба.
— Я никогда не буду унижаться! — резко ответила я.
— Да сохранит вас Господь от этого, — ответила она.— Я для вас придумала кое-что лучшее. Я буду говорить, а вы слушайте спокойно, совсем спокойно. Обещаете?..
Я улыбнулась.
— Постараюсь, — ответила я.
— Итак, слушайте! В Н... есть один господин. Кто он, именно в эту минуту вам не обязательно знать. Скажу только, что это очень честный и способный человек, народолюб, каких мало, и к тому же очень состоятельный человек. Я давно и хорошо его знаю. Он говорил мне однажды, что хотел бы жениться и взять в спутницы только такую женщину, которая понимала бы его труд и разделяла его любовь к народу. Он очень серьёзный и образованный человек, и могу вам сказать, что та женщина, которая соединила бы свою судьбу с его судьбой, была бы действительно счастлива. Вам нужен такой человек, дорогая моя госпожа. Вам, с вашим умом и вашим сердцем, так же, как ему нужна такая спутница, как вы. И вот, чего я хотела бы попросить у вас. Одного-единственного: чтобы вы позволили познакомить вас с ним. Больше ничего.
Тысячи слов протеста уже рвались у меня на уста. Поняв её мысль и не дав ей закончить фразу, я уже жестами, глазами и словами бросилась прервать её дальнейший рассказ.
Но она подняла серьёзно руку, приказывая мне так торжественно и строго молчать, что я вынуждена была замолчать.
— Этого протеста я ожидала от вас, — сказала она спокойно.— Но что же вы хотите? Разве мои слова уже обязывают вас или заставляют к чему-либо? Разве я как женщина не могу понять ваши чувства? Разве мужчина, которого я привыкла уважать, как родного брата, навязывается вам?.. Разве я говорила о нём как о человеке без чести, чтобы вы могли чувствовать себя оскорблённой? Я знаю слишком хорошо, что женщин, как вы, нельзя "выдавать", ведь вы не кукла, которых у нас, к сожалению, и так слишком много, а личность. Мужчина, о котором я говорила, столь интеллигентен и благороден, что дружба и знакомство с ним доставляют лишь удовлетворение и приносят честь. А теперь подумайте. Протестов от вас я слышать не хочу, они здесь лишние. Зато прошу у вас ещё об одном. Через четыре недели я уезжаю к своей сестре в Н. по разным делам. Мне нужно, между прочим, одно дело у этого господина. Поезжайте со мной. Мы вдвоём пойдём к нему. Он о вас слышал и не раз говорил мне, что хотел бы познакомиться с вами лично, потому что уважает и ценит вас за вашу работу и талант, и что своим делом так связан и редко имеет время для себя, а то давно бы уже нанес вам визит.
Признаюсь, что если в первую минуту мысль госпожи С. неприятно поразила меня, то потом она меня увлекла. Не тем, что я прониклась планом выйти замуж и "обеспечить" свою судьбу на будущее. Я никогда своей будущностью почему-то не тревожилась. У меня ещё жили родители, я была сильна и здорова. Жизнь и её проявления занимали меня в тысячу раз больше, чем моя собственная "будущность". Но мысль госпожи С. увлекла меня просто потому, что сама по себе была интересна, нова и имела в себе романтику. А романтика, куда ни кинь, всегда притягивает женщин. А тут было нечто передо мной, словно железными дверями запертое.
Госпожа С. действительно верила в какие-то "назначения" судьбы и рассказывала мне не раз такие удивительные события, что я невольно должна была задуматься. Может, есть, как говорил Гамлет, что-то большее между небом и землёй, чем может вместить наша школьная мудрость. А вот и некоторые великие люди обратились к мистике. Почему же в этом не должно быть чего-то?.. Но теперь нельзя было подобные мысли высказывать вслух, чтобы не подвергнуться насмешкам. Теперь ещё царил трезвый реализм и накладывал на всё свою печать.
После беседы с госпожой С. я долго не могла заснуть... А когда наконец заснула, мне снилось, что я была женой какого-то богача, основала образцовый воспитательный приют для бедных мещанских девочек и воспитывала их с помощью учительниц для "будущего".