Подожгли у соседа
Новую добротную хату
Злые соседи: обогрелись
И легли спать,
И забыли серый пепел
По ветру развеять.
Лежит пепел на распутье,
А в пепле тлеет —
Искра огня великого,
Тлеет, не гаснет,
Ждёт поджога, словно мститель,
Времени дожидается,
Лютого часа. Тлела искра,
Тлела, дожидалась
На широком распутье,
Да и стала гаснуть.
Вот так немчура подожгла
Большой дом. И семью,
Семью славян разъединила
И тихо, тихо впустила
Междоусобную лютую змею.
Полились реки крови,
Пожар потушили.
А немцы пепелище
И сирот поделили.
Выросли в кандалах
Славянские дети,
И забыли в неволе,
Что они на свете!
А на прежнем пепелище
Искра братства тлела, —
Дотлевала, дожидала
Рук твёрдых и смелых.
И дождалась… Ты узрел
В пепле глубоко
Добрый огонь смелым сердцем,
Смелым орлиным глазом!
И зажёг, любомудрый,
Светоч правды, воли…
И семью славян великую
Во тьме и неволе
Перечислил до единого,
Пересчитал трупы,
А не славян. И стал ты
На великих грудах,
На вселенском распутье
Иезекиилем.
И — о диво! Трупы встали
И открыли очи;
И брат с братом обнялись
И проговорили
Слово тихой любви
На веки и веки!
И потекли в одно море
Славянские реки!
Слава тебе, любомудрый,
Чех-славянин!
Что не дал ты потонуть
В немецкой пучине
Нашей правде! Твоё море
Славянское, новое,
Потому уж будет полным,
И поплывёт челн
С широкими парусами
И с крепким рулём,
Поплывёт по вольному морю,
По широким волнам.
Слава тебе, Шафарик,
Во веки и веки,
Что свёл ты в одно море
Славянские реки!
Прими же в своей славе
И мою убогую
Лепту — думу немудрёную
О чехе святом,
Великом мученике,
О славном Яне Гусе!
Прими, отче. А я тихо
Богу помолюсь,
Чтоб все славяне стали
Добрыми братьями,
И сынами солнца правды,
И еретиками
Такими, как Констанцкий
Великий еретик!
Мир миру принесут
И славу во веки!
22 ноября 1845 года, в Переяславе
*Этот отрывок был опубликован в журнале «Основа» в 1861 году. Вторая часть впервые напечатана во львовском журнале «Правда» в 1873 году под названием «Папская булла»
Папская булла
Камень, который отвергли строители, тот самый стал главою угла: от Господа было сие, и дивно в очах наших.
Псалом 117, стих 22.
«Кругом неправда и неволя,
Народ измученный молчит.
А на апостольском престоле
Сидит монах откормленный.
Он торгует человеческой кровью
И рай отдаёт в аренду!
Царь небесный! Твой Суд напрасен,
И напрасно царствие Твоё.
Разбойники, людоеды
Правду попрали,
Осмеяли Твою славу,
И силу, и волю.
Земля плачет в кандалах,
Как мать по детям.
Некому расковать,
Единогласно встать
За Евангелие правды,
За народ темный!
Некому! Боже! Боже!
Неужто и не будет?
Нет, настанет великий час
Небесной кары.
Рассыплются три короны
На гордой тиаре!
Рассыплются! Благослови
На месть и на муки,
Благослови мои, Боже,
Нетвёрдые руки!»
Вот так в келье праведный
Ян Гус думал разорвать
Оковы адовы!.. и диво,
Святое диво показать
Глазам незрячим. «Поборюсь…
Со мною Бог!.. да совершится!»
И в Вифлеемскую часовню
Пошёл молиться добрый Гус.
«Во имя Господа Христа,
За нас распятого на древе,
И всех апостолов святых,
Петра и Павла особенно,
Мы разрешаем грехи
Святою буллой сею
Рабе Божией...»
«Той самой,
Что водили по улицам
В Праге позавчера;
Той самой, что шаталась
По трактирам, по станциям,
По монашеским переходам,
По кельям пьяная!
Та самая заработала
И буллу купила —
Теперь святая!.. Боже! Боже!
Великая сила!
Великая слава! внемли людям,
Отдохни от кары в светлом Раю.
За что погибают? за что Ты караешь
Своих и покорных, и добрых детей?
За что Ты закрыл им добрые очи,
И вольный разум заковал
Кандалами злой ночи!..
Прозрейте, люди, день настал!
Расправьте руки, смойте грязь.
Очнитесь, чехи, станьте людьми,
А не посмешищем монахов!
Разбойники, палачи в тиарах
Всё утопили, всё забрали,
Как в Московии татары,
И нам, слепым, передали
Свои догматы!.. кровь, пожары,
Все беды мира, войны, ссоры,
Адских мук бескрайний ряд...
И полон Рим ублюдков!
Вот их догматы и их слава.
Та — явная слава... А теперь
Установлено конклавом:
Кто без святой буллы умер —
Прямиком в ад; а кто заплатит
За буллу вдвое — режь хоть брата,
Кроме папы и монаха —
И прямо в Рай! Конец концам!
У вора уже вор крадёт,
Да ещё в церкви. Гады! гады!
Вы напились, или ещё нет
Человеческой крови?.. Не мне,
Великий Господи, простому,
Судить великие дела
Твоей воли. Зло лютое
Ты не творишь без вины никому.
Молюсь, Господи, помилуй,
Спаси нас, святая сила,
Обуздай язык мой за хулу
Да исцели язвы мира.
Не дай поиздеваться лукавым
И над Твоею вечной славой,
И над нами, простыми людьми!..»
И плакал Гус, молитву творя,
И горько плакал. Народ молчал
И удивлялся: что он делает,
На кого он руку поднимает!
«Смотрите, люди: вот булла,
Что я читал...» — и показал
Перед народом. Все вздрогнули:
Иоанн Гус буллу разорвал!!
Из Вифлеемской каплицы
До всемирной столицы
Эхо, грохоча, неслось.
Монахи скрываются... Как кара,
Эхо в конклаве отдалось —
И покачнулась тиара!
Зашипели, как гадюки,
Монахи в Ватикане,
Шепчет Авиньон
С римскими монахами,
Шепчутся антипапы,
Аж стены дрожат
От шепота. Кардиналы,
Как гадюки, вьются
Вокруг тиары. Да тайно,
Как коты, грызутся
За мышонка... А как же иначе?
Из одной шкуры
Столько шкуры... а мяса!
Аж содрогнулись стены,
Как вспомнили, что в Праге
Закричали гуси
И с орлами летят биться...
Конклав опомнился,
Собрал совет. Решили
Единогласно встать
Против Гуса. И в Констанце
Всех ворон собрать!
Да стеречь как можно
И сверху и снизу,
Чтобы не сбежала серая птица
На славянское поле.
Как галка поле крыла —
Монахи повалили
В Констанц; степи, дороги
Как саранча покрыли
Бароны, герцоги и дюки,
Псари, герольды, трактирщики,
И трубадуры (кобзари),
И армия, словно гадюки.
За герцогинями немчура;
Кто с соколами на руках,
Кто пешком, верхом на ослах —
Так и кишит! Всё на охоту,
Словно в рай спешит!
О чех! Где душа твоя??
Смотри, какая сила повалила —
Как на сарацина воевать
Или на великого Аттилу!
В Праге глухо гомонят,
И императора, и Вячеслава,
И тот собор тысячеглавый
Вслух ругают! Не хотят
Пускать в Констанц Иоанна Гуса!
«Жив Бог! жива душа моя!
Братья, я смерти не боюсь!
Я докажу тем змеям,
Я вырву их ненасытное жало!..»
И чехи провожали Гуса,
Словно дети отца...
Зазвонили в Констанце
Рано во все колокола.
Собирались кардиналы,
Тучные и алые,
Словно быки в загоне,
И прелатов свита.
И три папы, и баронство,
И венценосные главы;
Собрались, как Иуды,
На нечестивый суд
Против Христа. Крики, гомон —
То ревёт, то воет,
Как орда на стане,
Или как евреи в школе…
И всех вдруг сковало!..
Словно кедр средь поля
Ливанского, в оковах
Стал Гус перед ними!
И окинул нечестивых
Орлиным взором.
Задрожали, побледнели,
Молча обозрели
Мученика. “Для чего вы —
На поединок звали?
Или на цепи посмотреть?”
“Молчи, смелый чех…” —
Зашипели, как гадюки,
Завыли, как звери:
“Ты — еретик! Ты — еретик!
Сеешь междоусобицы!
Нарушаешь святую волю
Римской власти!” — “Одно слово!”
“Ты — Богом проклят!
Ты — еретик! Еретик!” —
Ревели прелаты.
“Ты мятежник!” — “Одно слово…”
“Ты всеми проклят!”
Гус взглянул на пап
И вышел из палаты…
“Побеждён! Побеждён!” —
Будто побелели.
“Аутодафе! Аутодафе!” —
Взревели хором.
И всю ночь пировали
Монахи, бароны… пили все,
И, пьяные, Гуса проклинали,
Пока не забили колокола.
И наступил день… Идут молиться
Монахи — за Гуса. Из-за горы
Солнце красное пылает.
И солнце хочет увидеть,
Что с праведником станут творить?!
Зазвонили во все колокола,
И повели Гуса
На Голгофу в кандалах —
И он не дрогнул…
Перед огнём стал в нём
И молитву творит:
“О Господи милосердный!
Что я совершил
Этим людям? Твоим людям!
За что судят меня?
За что распинают?
Люди! добрые люди!
Молитесь… невинные —
И с вами то будет!
Молитесь! лютые звери
В овечьих шкурах
Пустили когти…
Ни горы, ни стены
Не укроют. Разольётся
Море крови —
Крови ваших детей.
О горе! О горе!
Вот они! В ярких ризах!
Их злобные очи…
Им нужна кровь…” — “Жги! Жги!”
“Крови! Крови хотят!
Вашей крови!” — И дымом
Праведника окутало.
“Молитесь! молитесь!
Господи, помилуй,
Прости им — не ведают, что творят!”
И не стало слышно.
Словно псы, у костра
Встали кругом монахи.
Боялись, чтобы он не вылез
Змеёй из пламени
И не повис на короне
Или на тиаре.
Погас огонь, подул ветер —
И пепел развеял.
И увидели на тиаре
Красного змея
Простые люди. Ушли монахи
И Te Deum запели,
Разошлись по трапезам
И пировали
И день и ночь — аж раздулись.
Малой семьёй
Собрались чехи, взяли земли
Из-под костра — и с нею
Пошли в Прагу. Вот так Гуса
Осудили монахи,
Сожгли… Но Божьего
Слова не сожгли,
Не догадались, что вылетит
Орел из-за тучи —
Вместо гуся — и расклюёт
Высокую тиару.
Им всё равно, разлетелись,
Как те вороны,
С того кровавого пира.
Монахи и бароны
Разошлись по домам
И не думают —
Пируют и порою
Te Deum поют.
Всё сделали… Постойте!
Вон — над головой
Старый Жижка с Таборова
Махнул булавой.
Пояснение
Шафарик Павел-Йозеф (1795 — 1861) — чешский и словацкий поэт, литературовед, лингвист, этнограф, историк, археолог и общественно-политический деятель. Автор трудов «История славянского языка и литературы по всем наречиям» (на немецком языке, 1826), «Славянская этнография» (1843) и монументального исследования «Славянские древности» (т. 1 — 2, 1837), посвящённого вопросам этногенеза славянских народов. Шевченко был знаком с трудами Шафарика. Этому способствовало его знакомство и дружеские отношения с О. Бодянским, который поддерживал дружескую переписку с пражским профессором и переводил его книги на русский язык. О том, что поэт был знаком со «Славянской этнографией» в переводе Бодянского, изданной в Москве в 1843 году, свидетельствует запись последнего на листе со списком лиц, которым была отправлена упомянутая книга, — этот лист хранится в отделе рукописей Института литературы им. Т. Г. Шевченко НАН Украины: «146. Т. Шевченко (1 экземпляр)». Запись была сделана 14 февраля 1844 года. Именно в это время Шевченко находился в Москве, где он познакомился и очень быстро подружился с Бодянским. Возможно, Бодянский вручил книгу поэту лично ещё в Москве или же позже прислал по почте. Можно с уверенностью утверждать, что поэт читал переведённые Бодянским первые три части «Славянских древностей», изданные в Москве в 1837 — 1838 гг., а также, вероятно, статью «О малорусском наречии в сопоставлении с великорусским и белорусским (по Шафарику)», опубликованную в неофициальной части «Полтавских губернских ведомостей» в № 13 и 14 за 1845 год.