Ярославни Страница 2

И потому этот храм и эти чудесные фрески, каких нет нигде в окрестных землях, задумал и построил он — Ярослав Мудрый.

И это ему, властелину Русской земли, поёт хор ангелов, и это ему возглашает слово своё с амвона проповедник.

— Слышишь? Проповедник говорит об этом соборе. Он говорит, что София — церковь дивная и славная по всем окрестным сторонам, и другой такой не найдётся на всём севере — от востока до запада! — снова склоняется переводчик к уху своего повелителя.

— А и правда — не найдётся! — с восхищением улыбается варяжский посол. — И таких чарующих княжон нам тоже не найти. Которая из них Елизавета? — глазами указывает Ингвар на княжескую семью.

— Та, что возле княгини, повыше ростом — это Анна. Она ещё не сосватана. А за ней — наша... Та, у которой коса — словно корона... А третья — Анастасия. За ней венгерский король сватов прислал! — Ивор точно знал все тайны княжеского дома.

Гости притихли. А в храме раздаётся осанна Богу за Его великую милость к Руси.

Князь Ярослав гордо оглядывает народ. С задумчивостью смотрит на своих сыновей, стоящих за ним: будут ли они достойными продолжателями его дела? Он знал хорошо: княжичи умеют держать в руках мечи. Но ведь мечи можно обратить и против себя! Поймут ли они, что не только оружием можно укреплять и приумножать богатства государства? Но и миром, и учёностью, и книгами, ведь в них — высшая мудрость и высшая сила народа.

Ведь если бы было иначе, не тянулись бы к Руси соседние властители. А караваны купцов? Сколько их сейчас на торговых дворах Подола! Из Ренсбурга, Праги, Кракова, Любека, Старграда, Сигтуны, из Византии, от арабов...

Что купцы — они всегда пересекают пути Руси. А вот соседние властелины — короли и князья — тянутся к нему и ищут дружбы с ним, великим князем русским. Прибыли послы от франков, венгров, ляхов, а теперь, говорят, ещё двое новых — от варягов.

Князь знал: не только дары и своё почтение привезли они сюда. Нет! Его дочерям суждено стать королевами. Что ж, великая честь его княжескому дому. Знатные родичи. Ведь он не только отец, но и государь великой Русской державы, а потому должен думать о её славе и спокойствии. Ради того он женил своего любимого сына Всеволода на византийской царевне, дочери императора Константина Мономаха. А второго сына — Изяслава, вот он, слева, — женил на сестре польского князя Казимира Восстановителя. А за самого Казимира отдал свою сестру Добронегу.

На глазах князя — слёзы. Слёзы и на глазах у княжон. Они гордятся отцовским домом, своими родичами, той честью, что идёт к ним со всех сторон. Они упоённо слушают дивное пение, что звенит под сводами храма, вглядываются в сияющие росписи, в печальные глаза Богоматери и властные очи Сына Божьего. Лишь княгиня Ирина — внешне строга и спокойна. Может, потому, что в её теле течёт холодная кровь суровых свеев, а может, потому, что умеет прятать свои слёзы...

Но Ингвар мало внимал проповеднику. Он понял, насколько важно для их страны скрепить дружбу с Русью... Дело Харальда — дело будущего их народа. Златовласая девушка с золотой гривной на груди — это волшебная, добрая фея, которая должна принести их земле мир и покой. Ведь когда за спиной — могущественный сосед, кто осмелится обидеть тебя?

И вот уже представлял Ингвар, как рассказывает Елизавете сагу о далёкой, суровой, но доброй своей стране... Как поведает ей о новых подвигах Харальда, а затем — о его песне...

О, бедный Харальд! Безответная любовь сделала его не только отважным викингом, но и поэтом. Песня Харальда... Это стон сердца... Если в груди княжны Елизаветы бьётся живое сердце, а не камень, оно откликнется на этот зов... Ведь есть ли в человеке такая сила, что устоит против пламени великой и самоотверженной любви? Она звучала в той Харальдовой песне:

Мы, братья, летали по волнам и морям,

От родной земли улетали мы прочь!

На суше и в море сражались мы грозно,

И воды, и тверди подвластны нам были!

О, братья! Как воина сердце пылало,

Когда корабли, сомкнувши ряды,

Кормой железной волну рассекали,

И Харальд владычествовал над землёй!

Только дева русская в златой гривне

Презирает меня...

Ингвар теперь пристально вглядывался в разумные глаза Елизаветы. В них тревожно мерцали отблески свечей. Ингвар ловил стремительные движения её тонкой руки, нетерпеливое постукивание ножкой. Нет-нет — горячее сердце гонит кровь по телу княжны! Оно не может не отозваться на пылкую любовь. О, тогда это будет величайшая победа отважного викинга!..

Миссия Ингвара увенчалась успехом. Летом 1045 года Елизавета выехала в Норвегию. К суровым скалистым берегам, омываемым волнами холодного моря. Далёкий путь не пугал её: княжна знала — её ждёт тёплый приём людей, пылкая любовь Харальда и корона королевы.

Судьба отвела ей двадцать лет брака — Харальд Суровый погиб в войне с Англией в 1066 году. Елизавета Ярославна стала супругой короля Дании Свена Эстридсена...

Никогда прежде киевляне не видели подобного зрелища, как в тот весенний день. Гремел и сотрясался от веселья княжий холм. Рекой лились вино и мёд, не гасли костры, на которых жарились барашки и телята. Не умолкала музыка.

Княжна Анна покидала родной дом и уезжала к жениху. Уже были готовы возы с богатыми сундуками — золото, серебро, персидские ковры, греческие шёлка, меховые шубы и вышивки Анны — красно-чёрные и солнечно-зелёные. Это на память о тёплой и приветливой родной земле берёт Анна. Это — краски родного края.

Стоит Анна, прислонясь к косяку двери. Обводит грустным взглядом далёкие днепровские луга. Есть ли там, на далёкой Сене, такие же зелёные и цветущие кручи? Так же ли плещет волна о песчаный берег? Так ли поют нежные веснянки?

Будто угадывая её мысли, девушки-подолянки ведут хоровод, песня сменяет песню:

Кривого танца ведём мы хоровод,

А конца ему не видно, хоть кругом иди!

То вверх, то вниз,

То в ружу, то в калину.

А мы кривому танцу

Конца не выведем,

Ведь нужно его вести,

Как веночек плести...

Уже не сплетёт своего венка Анна, не бросит его на качающиеся волны Днепра — суженого ей указала судьба. Что ждёт её там, за глухими лесами, среди чужих людей? Кому пожалуется? Кому расскажет о своей тоске?

Мелькнула к гриднице — гости пьют, играют дудари, посвистывают сопели, звенят бубны, выделывают коленца скоморохи. Святые отцы запретили эти древние русские веселья, но народ не забыл их. Церковные обряды не вытеснили этих «бесовских» чудес. Это «идолослужение», как записал один ревностный хрестолюбец, а не брак — «пляски, гульба, городские песни, свирели, бубны и вся жертва идольская, ибо молятся огню под овином Мокоши, Симарглу, Перуну, Волосу — скотскому Богу, Хорсу, Роду, Рожаницам и всем проклятым богам их…» Анна улыбается: пусть пишут черноризцы своё. А люди пусть молятся тем богам, в которых верят и которых чтут.

Княжна тайком вытерла рукой слезу с щеки, подбежала к резной полке, сняла книгу в золотом, плетёном окладе. Возьмёт с собой это Евангелие и ещё множество книг. Ведь это она захотела переписать их для себя, и лучшие писцы их переписали. А мастер-волшебник изготовил эти удивительные узоры оклада из золота... Она будет читать их там, и будет казаться ей, что она дома. Анна научит и своих детей читать книги и любить их...

Гудит княжий двор весельем. А Анна убегает от шума, бежит на поляну, где девушки поют ей прощальные песни.

Уже развели костёр, и подолянки склоняют головы под искрами, кланяются Богу Сварожичу, бросают в пламя каравай и зарезанных кур. Молятся и Сварогу, и Перуну, и Роду, и Рожаницам — чтобы помогли Анне пережить житейские бури и грозы, чтобы даровали богатство и силу, стада скота и множество детей...

Епископ Готье Савояр с удовлетворением поглядывал на своих спутников, с которыми он, наконец, так блестяще завершил свою государственную миссию.

Что ж, не зря они пробыли здесь с самой зимы. Наконец уговорили князя Ярослава породниться с королевским домом Капетингов. Оценит ли по достоинству король Генрих их подвиг? Ведь это было нелегко — убедить Ярослава согласиться на брак своей второй дочери Анны с уже немолодым французским королём. Да и, по правде говоря, князь, видимо, знал о делах Генриха, хотя они, присягая Богом, ни словом об этом не обмолвились.

Епископ Готье тяжело вздохнул. Он, представитель города Мо, и его люди заботятся об этом браке не от хорошей жизни. Разве им нужен этот дряхлый, престарелый бабник Генрих? Да нет же. Они хотят блага своей стране, которую развалили всевластные вассалы. Нет теперь единой страны — вся она поделена на маленькие владения, где правят графы и герцоги, где грабят их дружины. О, эти вассалы пожирают страну разбоем!...

Король... Какой же это король? Он не может выехать за пределы своей вотчины без огромной вооружённой охраны! Потому что на него тут же нападут из этих замков, как из осиных гнёзд, разбойники-герцоги, ограбят, а то и голову отрежут...

Это не то, что здесь, на Руси. Здесь власть князя священна. Здесь его силу поддерживают и войско, и бояре, и церковь. Недаром князь так щедро строит храмы. Вот этот красавец — Софийский собор... Он, епископ Готье, не отказался бы служить в таком храме... А какой хор!

Сегодня они снова идут в Софию. Князь хочет устроить им прощальную церемонию. Говорят, вызвал из своего княжеского села Берестово отца Илариона. Того самого, что недавно произнёс в честь князя в церкви Благовещения своё знаменитое «Слово о законе и благодати»... М-да!.. Интересно, что это за «Слово…», что слава о нём разнеслась за пределы Руси.

Французские послы, прибывшие ко двору весной 1049 года, с нетерпением оглядывали толпу в соборе. Князь Ярослав не спешил являться на торжественную службу. То ли задерживался по делам, то ли хотел заставить прочувствовать свою высоту долгим ожиданием.

Дымились лампады. Мерцало золото богатого иконостаса и чудотворных мозаик святой Софии. Епископ Готье благоговейно сложил руки на груди — как хорошо завершается их путешествие! Вознёс взор кверху — и вдруг... сердце его замерло! Он внезапно встретился — глаза в глаза — с Богоматерью.