Ярославни

Лодки приближались к берегу. Гребцы вели их медленнее. А Ингвару не терпелось. Он пристально вглядывался в сторону, где на крутом берегу Днепра-Славуты тесно толпились тёмно-зелёные шапки девственных лесов.

Над верхушками дерев, заметил он ещё издалека, поднимались золотые купола храмов… Будто шлемы невиданных доселе могучих русских богатырей. Он слышал о них ещё в своей родной земле. Не Илья ли Муромец стоит вон там, на горе, на страже? Преградил пращой и копьём путь врагам? А может, это Микула Селянинович надел рыцарские доспехи и вышел встречать их — посланцев далёких варягов?

Ингвар оглядывается: вокруг — земной рай. Зачем искать его ещё и на том свете? Вот почему приходили сюда его предки с боевыми дружинами — чтобы завоевать эти просторы.

Богатая земля рождает отважных и сильных. Русичи отбили всех, кто пытался их сломить. Они утвердили своё государство и силой меча, и силой ума, и богатством. Сколько всего он увидел, пока ехал в столичный град Киев!

На крутых берегах рек и озёр, от самого Великого Новгорода, белеют дворцы и церкви, возвышаются каменные и деревянные башни укреплённых городов, городищ. На лугах — повсюду — густые стада скота: кони, быки, овцы, дикие туры, коровы...

Его родная страна не знает таких просторов. Каменистые берега, холодные тяжёлые волны разбиваются о валуны и скалы в брызги... Колючие ветры выстужают землю, даже в укромных долинах...

А тут — богатый и бесконечно огромный край. Недаром шведский король Олаф породнился с властелином этой земли — отдал за князя Ярослава Владимировича свою дочь — Ингигерду. И не зря теперь его повелитель, отважный викинг-королевич Харальд, посылает сюда своих посланцев с таким деликатным поручением... Гордую княжну Елизавету полюбил Харальд ещё тогда, когда служил в дружине князя Ярослава. Сватался к ней Харальд, засылал старостов — княжна ему отказывала. Тогда Харальд с воинами отправился в Италию и на Сицилию. Искать славы. А его, Ингвара, попросил вновь поехать ко двору князя — сватать Елизавету. Деликатное поручение! Сложное!

Ингвар задумался и не заметил, как их лодки наконец стукнулись носами о песчаный берег.

Их уже встречали рыбаки и княжьи люди.

— Кто вы и откуда? — сурово нахмурил седые брови усатый русич, будто это не сам князь послал его сюда с почётом к варяжским гостям. Но обычай есть обычай — его нарушать нельзя.

— Из варяжской земли! — бодро отвечает переводчик из свиты Ингвара. Этот Ивор бывал здесь не раз и знал русские обычаи. Удачный у него переводчик! — Привезли привет князю и княжне, а также дары от королевича Харальда!

— Кому дары? — смягчается княжеский гридь и окидывает взглядом доверху нагруженные лодки.

— Князю Ярославу и его дочери Елизавете! — весело восклицает Ивор, горделиво оглядывая княжьих людей.

Ингвар кивает головой: да, да… им…

— Ну, с Богом! Эй, вы, люди! — зовёт страж своих челядников. — Помогите-ка дальним гостям выбраться из лодок да отнести дары ко двору княжескому: это ведь от варягов!

— Что же, выходит, кто-то ещё просит себе в королевы вашу прекраснейшую Ярославну? — тихо спрашивает Ивор у гридя.

— Уже прибыли польские послы…

— Вот как! — всплеснул руками переводчик. — Неужели мы опоздали?

— Честь нашей земле идёт со всех сторон, — гудит басом важно голос гридя. — Во всех уголках земли слава о нас гремит, — продолжает он и прячет улыбку в седых усах.

Длинной цепочкой растянулись слуги Ингвара и княжеские челядники. Крутым Боричевым спуском поднимались к княжьим палатам на горе. Хоть им и не привыкать преодолевать неровные, скалистые дороги, но тяжёлые кожаные мешки с дарами замедляли шаг.

Нужно передохнуть. Ингвар вдыхает полной грудью пьянящий воздух, останавливается, удивлённый. Прямо перед ним, у подножия холма, раскинулся ряд белостенных хат-мазанок. Они образуют улицу, будто вытекающую из-за двух высоких холмов и впадающую в широкий шумный поток набережной, заполненной крупными строениями, каменицами и срубами, торговыми дворами и церквями.

Ингвар догадался: это Подол. Тот самый Подол, о котором он слышал от своих торговцев.

Наверху, над головой, на тех высоких холмах, начинался княжий град. Оттуда доносится мелодичный звон, который разливается над всем городом, над лугами, рекой и зелёными за́речьями.

Звонят на горе.

Ингвар подходит к переводчику:

— Ивор, пусть наши люди идут ко двору. А мы в храм. Там, верно, праздник!

Прошли через раскрытые ворота. И первое, что бросилось в глаза, — белостенная многоглавая постройка. Стремительно врезались в небо округлые купола каменного храма, увенчанного золотым крестом.

— Это детище князя Владимира — Десятинная церковь, — объясняет Ивор.

Он тут всё знает, этот Ивор.

Переступают порог — и попадают в прохладную мраморную торжественность. В храме — полно людей, от их дыхания душно и жарко. Радужными цветами переливается мозаика Богородицы — сине-голубой платок и большие, печальные карие глаза Матери Божьей тревожно смотрят на гостей: с чем пришли люди? Ноги скользят по зеркальной поверхности пола из серого и белого мрамора. Мраморные колонны стройно подняли на плечах своды центрального купола. Там, под ним, отзываются хрустальные голоса мальчикового хора. Словно ангелы поют в поднебесье.

Слышал ещё дома Ингвар, князь Владимир после крещения Руси забирал детей из богатых и знатных родов и отдавал их на учёбу. С тех пор здесь были школы при церквях и монастырях. Из бедных готовили простых священников и дьяков. Боярских же детей учили по всем правилам византийского образования и книжности. Недаром княжий двор в Киеве славился учёными людьми — во всех землях, при всех дворах. Потому и прозвали теперь князя Ярослава Мудрым. Ингвар нетерпеливо шепчет в ухо своему переводчику:

— Ивор, а правда, русичи быстро обучаются книжной грамоте?

— Быстро, господин мой, — так же шёпотом отвечает Ивор. — Они с давних пор к тому делу способны. Ещё до крещения Руси были у них учёные люди и своя грамота — черты и резы. Писали также на римском и греческом письме по-славянски. Об этом ещё упоминал черноризец Храбр.

— Ты что-то путаешь, Ивор. Ведь славянам письмена дали болгарские просветители Кирилл и Мефодий. У русичей та же азбука, что и у болгар.

— Это верно, мой добрый повелитель. Но образование на Руси было и раньше. И великий Кирилл, которого теперь все славяне почитают как святого, когда был у хазар в 860 году от рождения Христа, видел в Херсонесе Евангелие и Псалтырь, написанные русской письменностью.

— А как думаешь, Ивор, удастся нам дело? Согласится ли наконец княжна Елизавета покинуть свой дом, этот пышный град и райские сады?

— Не знаю... Ведь у нас нет ни таких дворцов, ни храмов, ни библиотек. Вон рядом — Софийский собор. Князь Ярослав его строит. Уже почти готов. Сейчас много писцов переписывают византийские книги по приказу князя. Он хочет основать библиотеку при этом храме, как во дворце византийского императора. Дочери Ярослава помогают в этом деле.

— И Елизавета?

— Наверняка.

— Бедный Харальд, он ведь неграмотен! Хотя прославил своё имя храбростью по всей земле. Его подвиги знают в Италии и на Сицилии. Он — будущий король Норвегии. Неужели княжна не оставит отчий дом ради него?

— Кто знает. Ведь дважды княжна отказала королевичу...

Их шёпот мешал окружающим — на них раздражённо оборачивались...

Ингвар вздохнул. Да… Дважды гордая красавица в золотом гривне отказала великому викингу. Ей было мало его любви. Она знала, что дочь славного и мудрого князя, и желала видеть в муже не только храброго и отважного воина, но и утончённого умом и образованием.

Бедный Харальд!.. Он добыл славу в чужих краях, но не завоевал сердце киевской княжны. Теперь возвращается на север. Будет искать славу на туманных берегах Британии и Скандинавии. Ах, бедный Харальд!.. С каким нетерпением ждёт он возвращения Ингвара! Сейчас он сидит в Новгороде со своими воинами. Не осмелился сам поехать в Киев — потому и послал своего бывалого товарища. Ингвару во что бы то ни стало нужно поговорить с самой Елизаветой. Он расскажет ей о подвигах Харальда, о том, что тот даже сложил о ней песню.

Ингвар вытягивает шею, пытаясь разглядеть князей, стоящих у алтаря, напрягает зрение, всматривается в лица княжон, стоящих рядом с княгиней. Где же она, возлюбленная Харальда?

Варяжские послы не успели опомниться, как вся праздничная процессия двинулась из Десятинной на двор. Во главе её князь Ярослав Мудрый, со спокойными, ласковыми глазами, с пышной, уже поседевшей бородой. Рядом с ним — полная, круглолица княгиня Ирина, та самая, которую Ингвар помнил ещё шведской принцессой Ингигердой.

Следом мягко ступают в одеждах, расшитых золотыми узорами, их сыновья и дочери. В белых заграничных атласах, украшенных серебристой нитью, в дорогих меховых накидках. На груди у княжон — тяжёлые золотые гривны; на высоких шапках княжичей — собольи и куничьи меха; длинные рубахи с широкими рукавами внизу тоже украшены узорами. Так уж заведено на Руси — будь ты князь или смерд, одежда вся в узорах цветов, трав и зверей. Верили предки, что эти символы помогают в жизни.

Тесным кругом обступили бояре и дружинники княжескую семью, как только она вышла из Десятинной. Все направляются к святой Софии. Толпа окружает торжественную процессию — смерды, пастухи, строители, печники, кожемяки, гончары, рыбаки. Чёрный люд киевский несмело поднимает глаза, втягивает головы в плечи и поспешно крестится. Видно, и вправду Бог возлюбил богатых за их деяния, а им, простолюдинам, предназначил за какие-то грехи вечную бедность и тяжёлый труд…

— Помилуй нас, Господи!..

В Софийском храме ещё пахнет глиной и свежей краской. Местами стены ещё не украшены росписями. Но пышный алтарь ослепляет золотом.

Из-под высокого свода центрального купола строго и настороженно смотрят на молящихся блестящие, живые, словно одушевлённые, глаза Богоматери. В высоте искрится голубовато-белое одеяние Христа, словно Он только что сошёл с небесного трона и замер в бездонной лазури небес...

Ниц падают смерды и простолюдины. Склоняют головы бояре и дружинники. Преклоняют свои высокие шапки и заморские гости. Лишь князь смело глядит Богу в глаза. Ведь он — великий князь Киевской Руси, избранник Бога на земле.