Швейцарские вожаки, убедившись, что народу больше невозможно терпеть чужеземное самоуправство, решаются приступить к делу опасному, но святому — освобождению своей Родины. Среди неприступных скал, на границе трёх кантонов, над озером разыгрывается чудесно красивая и возвышенная сцена присяги на верность своей стране и на гибель угнетателям. На орлиных крыльях музыка поднимает душу слушателя к такой звёздной высоте, где исчезают всякие личные, эгоистичные желания, где дух живёт высокими и чистыми чувствами любви к народу и самоотвержения. Какая перемена произошла с Олей! Её грустное, задумчивое личико просветлело, залилось розовым румянцем. Её глаза блестят, её грудь волнуется — ей становится тесно в душной, жаркой атмосфере, как будто сердце её выросло и рвётся на свободу, к более сильным чувствам, к лучшим впечатлениям, к великим делам любви и жертвы ради народа. Как она в тот момент любила свой народ, как охотно пошла бы ради него на величайшие опасности — с какой радостью стала бы в ряды тех великих героев, тех смелых борцов, которые там, далеко, за морем тумана и за рекой света стояли величественно и недосягаемо, взявшись за сильные, трудовые руки, на вершине скалистого Рютли и перед лицом великой природы присягали скорее погибнуть, чем отдать свою страну на поругание чужеземцу! О, только бы раз пережить и прочувствовать такую минуту, только бы раз с такими великими мыслями в груди искупаться в розовом сиянии солнца, восходящего над ледяными горами — только раз! А затем пусть целая жизнь пройдёт в нужде, унижении, забвении, страданиях — или даже пусть будет смерть с надеждой на победу. Как охотно схватилась бы Оля за такую судьбу, если бы в тот момент какая-то всемогущая рука подала бы её!
– Володя, а я забыла расспросить тебя про те задуманные провинциальные вече: будут они? где? когда?
– А, да, первое будет 5 февраля в Тернополе, – ответил небрежно молодой человек, выбирая для себя пирожное с подноса, который носил мальчик-разносчик от ложи к ложе.
– Ну а ты выступаешь на том вече с каким-то рефератом?
– Я? А тебе что, сердечко? Разве мне можно?
– Нельзя? А почему?
– Профессорам запрещена всякая политика.
– Но ведь это не политические вече. Возьми себе какой-нибудь научный доклад.
– Э, сердечко, всё-таки это для меня нехорошо — афишироваться на таких собраниях. Ты же знаешь, на вече соберутся крестьяне, а они разве разбираются, где граница между политикой и наукой? Самую научную речь сделают политической, а потом — что мне скажут наверху?
– Но ведь ты раньше активно занимался такими делами и даже афишировался.
– Ну да, человек был моложе, легкомысленнее. Знаешь, сердечко, тот хорошо знал жизнь, кто сказал: кто до тридцати лет не был революционером — тот просто дурак; но ещё больший дурак тот, кто и после тридцати остаётся революционером.
Уста Оли задрожали, как от нервной боли. На её сердце будто положили ледяную глыбу. Так вот он, её молодой идеал! Так вот этот человек, которого она полюбила именно за то, чего он теперь стыдится — и всё это ради неё! Но нет, он отрекается от своих светлых замыслов и великого служения народу не ради неё, а потому что в его сердце либо потух, либо и никогда не горел святой огонь любви к народу. А её он просто выставляет перед людьми как щит, которым хочет прикрыть собственную бесхарактерность и трусость! О, какую жгучую боль почувствовало юное сердце Оли при этой мысли! Но нет, она этого не стерпит, она ни одной минуты не выносит того, чтобы ею так попирал этот человек! Пламя святого, праведного гнева вспыхнуло на Олином лице, когда опера закончилась, и она поднялась, чтобы собираться к выходу. Каким обыкновенным, будничным, непривлекательным человеком показался ей теперь тот самый Володя, чей первый поцелуй стоил ей целой бессонной ночи, проведённой в жаркой дрожи и сладких мечтах. И как она могла полюбить этого человека? Теперь это казалось ей странным, невероятным. И когда Володя с салонным поклоном подошёл к ней, чтобы подать руку, она с презрением отвернулась от него и холодно сказала:
– Месье, я вас не люблю и благодарю за ваше сопровождение.
И, оттолкнув его решительным движением руки, не оглядываясь, прошла мимо остолбеневшего Володя и быстро поспешила вперёд...