ВСТУПНЫЕ ДВЕРИ1 К
ХРИСТИАНСКОЙ ДОБРОНРАВНОСТИ
Написано в 1766 году для молодого шляхетства Харьковской губернии и обновлено в 1780 году
ПЕРЕД ДВЕРЬМИ
Хвала же блаженному Богу, что нужное сделал нетяжёлым, а тяжёлое ненужным2.
Нет ничего слаще для человека и нет нужнее, чем счастье; нет и легче этого. Хвала же блаженному Богу!
Царство Божие внутри нас. Счастье в сердце, сердце в любви, любовь же — в законе вечного.
Это и есть непрерывная ясность и солнце, что не заходит, тьму сердечной бездны освещая. Хвала блаженному Богу!
Что было бы тогда, если бы счастье, самое нужное и милейшее для всех, зависело бы от места, времени, плоти и крови? Скажу яснее: что было бы тогда, если бы Бог положил счастье в Америке, или на Канарских островах, или в азиатском Иерусалиме, или в царских палатах, или во времена Соломона, или в богатстве, или в пустыне, или в чине, или в науках, или в здоровье?.. Тогда бы счастье наше, и мы с ним, были бы бедны. Кто мог бы достичь тех мест? И возможно ли родиться всем в одно какое-то время? Как же вместиться в одном чине и состоянии? Разве счастье утверждено на песке плоти, на ограниченном месте и времени, на смертном человеке? Разве это не трудно? Гей! Тяжело и невозможно. Хвала же блаженному Богу, что тяжёлое сделал ненужным.
Теперь хочешь ли ты быть счастливым? Не ищи счастья за морем, не проси его у человека, не странствуй планетами, не ходи по дворцам, не ползай земным шаром, не блуждай по Иерусалимам… За золото можешь купить село, вещь тяжёлую, но обходимую, а счастье, как вещь необходимейшая из необходимого, всегда и везде даётся даром.
Воздух и солнце всегда с тобою, всегда и даром, а всё, что бежит от тебя прочь, знай, — чужое, и не считай его своим, всё то странное и лишнее. Зачем оно тебе? Потому оно и тяжело. Никогда бы оно не ушло от тебя, если бы было необходимое.
Хвала же блаженному Богу!
Счастье ни от небес, ни от земли не зависит. Скажи с Давидом: "Что мне есть на небе? И от тебя чего захотел на земле?"
Что же для тебя нужно? То, что самое лёгкое. А что самое лёгкое? О, друг мой, всё трудное, и тяжёлое, и горькое, и злое, и лживое. Но что есть лёгкое? То, друг мой, что нужно. А что нужно? Нужно только одно. "Одно есть на потребу".
Одно только тебе нужно, одно только и благое, и лёгкое, а всё остальное труд и болезнь.
Что же это такое единое? Бог. Всё живое есть трухлятина, смесь, дрянь, сечь, лом, крушение, безумие, пустота, болтовня, и плоть, и сплетни... А то, что любо и нужно, едино везде и всегда. Но это единое всё жменей своей держит — и прах плоти твоей.
Хвала блаженному Богу за то, что всё нас покидает и всё для нас тяжело, кроме того, что нужно, и любо, и едино.
Многочисленные телесные необходимости ждут тебя, и не там счастье, а для сердца твоего единое есть на потребу, и именно там Бог и счастье — недалеко оно. Близко оно. В сердце и в душе твоей.
И этот корабль поведёт и наша десятиглавая беседа, как бы через десять дверей, и я желаю, чтобы душа твоя, как Ноев голубь, не найдя нигде покоя, возвратилась к сердцу своему, к тому, что покоится в сердце твоём, чтобы сбылось реченье Исаии: "Будут основания твои вечные родом родов, и назовёшься творителем оград, и стези свои посредине успокоишь"3.
Этого желает и Григорий, сын Саввы Сковорода.
ТВЕРДЬ БЕСЕДЫ
"Истина Господня пребывает вовек"4.
"Вовеки, Господи, слово твоё пребывает"5.
"Закон твой посреди чрева моего"6.
"Слово — плоть будет, и вселится в него"7.
"Посреди вас стоит, а вы его не знаете"8.
Глава 1-я
О БОГЕ
Весь мир состоит из двух натур: одна видимая, другая — невидимая9.
Видимая натура зовётся тварь, а невидимая — Бог.
Эта невидимая натура, или Бог, всю тварь прозирает и удерживает; везде всегда был, есть и будет. Например, тело человеческое видно, но презирающего и удерживающего его разума не видно.
Потому у древних [людей] Бог звался разум вселенский. Ему у них были разные имена: натура, бытие вещей, вечность, время, и судьба, необходимость, фортуна и прочее.
А у христиан самые известные ему имена такие: дух, Господь, царь, отец, разум, истина. Последние два имени кажутся более приличными других потому, что разум есть совсем невещественный, а истина вечным своим пребыванием совершенно противоположна непостоянной материи. Да и теперь в некоторой земле Бог зовётся иштен10. Что же до видимой натуры, то ей также не одно имя, например: материя, земля, плоть, тень и прочее.
Глава 2-я
О ВЕРЕ [ВСЕЛЕНСКОЙ]
Так как и теперь мало кто понимает Бога, то неудивительно, что у древних [людей] часто из-за общественной ошибки почитали материю за Бога, а потом всё своё богопочитание отдали на поругание.
Однако в то все века и народы всегда единогласно верили: есть некая тайна и сила, что по всему разливается и что всем владеет.
Потому для его чести и памяти о нём по всей земной сфере всегда были общенародно посвящённые ему дома, да и теперь везде то же самое есть. И хотя, например, подданный может ошибочно почтить камердинера вместо господина, однако о том никогда не спорится, что есть над ним хозяин, которого, может статься, он и в лицо не видел. Подданным его есть каждый народ и одинаково каждый признаёт перед ним своё рабство.
Такая вера есть общая и простая.
Глава 3-я
О ПРОМЫСЛЕ ОБЩЕМ
Эта блаженная натура или дух удерживает в движении весь мир, как бы умение машиниста — часовую машину на башне и, по примеру заботливого отца, сам есть бытием каждому творению. Сам вдохновляет, кормит, распоряжает, чинит, защищает и по своей же воле, которая зовётся всеобщим законом или уставом, снова превращает в грубую материю или грязь, а мы то зовём смертью.
Потому разумная древность уподобила его математику или геометру, так как он непрестанно в пропорциях или размерах управляется, вылепливая разные фигуры, например, травы, деревья, зверей и всё прочее, а еврейские мудрецы уподобили его гончару11.
Этот промысел есть общий, потому что касается благополучия всего живого.
Глава 4-я
О ПРОМЫСЛЕ ОСОБОМ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА
Этот чистейший, вселенский, всех веков и народов всеобщий разум излил нам, как родниковый ручеёк, все мудрости и искусства, нужные для ведения жизни.
Но ничем ему не обязан так каждый народ, как тем, что он дал высшую свою премудрость, которая есть природный его портрет и печать.
Она настолько превосходит другие разумные духи или понятия, насколько наследник лучше служителей.
Она весьма похожа на наимастернейшую архитектурную симметрию или модель, которая, через весь материал незримо распространяясь, делает целый состав крепким и спокойным, удерживающим все другие приборы.
Так, слово в слово, и она по всем членам политического тела, которое из людей, а не из камня составляется, таинственно разлившись, делает его твёрдым, мирным и благополучным.
Когда, например, какой-то род, или город, или держава по этой модели основаны и установлены, тогда бывают они раем, небом, домом Божиим и т. п. А когда какой-то один человек устроит по тому жизнь свою, тогда бывает в нём страх Божий, святыня, добродетель и т. п. И как в теле человеческом один разум, но по-разному в рассуждении разных частей действует, так и в упомянутых сожительствах, связанных этой премудростью, Бог через разные члены творит действия на общую пользу.
Она во всех наших разного чина делах и вещах — душа, польза и красота, а без неё всё мёртвое и мерзкое. Рождаемся мы все без неё, однако для неё. Кто к ней природнее и охотнее, тот благороднее и острее, а кто чем больше имеет с ней дело, тем действеннее, но непостижимо внутри ощущает блаженство или довольство. От неё одной зависит особый промысел в творении рода человеческого. Она же есть прекрасное лицо Божие, которым он со временем, отпечатлевшись в душе нашей, делает нас из диких и мерзких монстров или уродов людьми, то есть зверьками, пригодными к содружеству и упомянутому сожитию, незлобивыми, воздержными, великодушными и справедливыми.
А когда она уже поселилась в сердечные человеческие склонности, тогда есть то же самое, что и в движении часовой машины темпо (tempo), то есть правильность и верность, и тогда же бывает в душе непорочность и чистосердечие, словно райский какой-то дух и вкус, что склоняет к дружелюбию.
Она отличит нас от зверей милосердием и справедливостью, а от скотов воздержанием и разумом; и ничто иное она есть, как блаженное лицо Божие, таинственно на сердце написанное, сила и правило всех наших движений и дел. Тогда сердце наше делается чистым источником добродеяний, которые неизреченно веселят душу, и тогда же мы бываем истинно душой и телом людьми, подобными пригодному для строения четырёхугольному камню, из которого живой Божий дом строится, в котором он царствует особой милостью.
Трудно в этот неизреченный клад проникнуть и заметить его, а для одного этого нелегко любить и искать её.
Но насколько она снаружи неприметна и презренна, настолько внутри важна и чудесна, похожа на маленькое, например, смоковничное зерно, в котором всё дерево с плодами и листьями сокрылось, или на простой маленький камешек, в котором страшный пожар затаился. Для выражения её обозначали всегда знаками, и она, как какой-то принц, имела свои портреты, печати и узлы разные в разные века и у разных народов. Её же узел, например, был змей, повешенный на кол перед иудеями.
Её герб — голубь с оливковой веточкой в клюве12. Являлась она в образе льва и ягнёнка, а царский жезл был её приметою и так далее.
Скрывалась она и под священными у них обрядами, например: под вкушением пасхи, под обрезанием и тому подобное.
Скрывалась она как бы под различным маскарадом и под гражданскими историями, например под повестью об Исаве и Иакове, о Сауле13 и Давиде и т. п., и самим своим присутствием сделала те книги мудрыми.
А уже в последние времена явилась она в образе человеческом, став Боголюдиною14.
Каким же образом Божия эта премудрость родилась от отца без матери и от девы без отца, как же она воскресла и снова к отцу своему вознеслась и прочее — пожалуй, и не интересуйся. Есть в этой и в других науках произвольные тонкости, в которых одних может себе найти место и недейственная вера, которую зовут умозрительной15. Поступай и тут так, как в опере, и довольствуйся тем, что глазам твоим видится, а за ширму и за кулисы театра не заглядывай. Сделана эта завеса нарочно для простолюдинов и склонных к любопытству сердец потому, что простота чем ближе входит в знакомство, тем больше теряет своё почтение к великим делам и персонам.
Зачем тебе писать, например, о воскресении мёртвых, когда и сам дар уметь воскрешать ничего не даёт бездейственной душе — ни той, что воскрешает, ни той, что воскресает? От таких-то любопытных родились расколы, суеверие и прочие язвы, которыми вся Европа волнуется.