Прилетела, правда, не ожидаемая всеми тарелка, а колесо.
Из него выпала огненная ступица, похожая на колоду, и, осыпая пёстрыми искрами, села неподалёку от посёлка городского типа Майданецкое Черкасской области.
Туда прибыли представители ООН и заперлись.
Контакт продолжался уже неделю, и о чём они там торговались – пришельцы с ооновцами, осталось загадкой.
И хотя вышеупомянутый посёлок осадила вся мировая пресса, комментаторы могли комментировать лишь гигантское колесо в небе да гладкий полированный цилиндр, что торчал за лесополосой. Единственное, что просочилось конкретного: он приблудил с далёкой планеты Кола-Дан, а также что это не первый контакт – предыдущие шесть тысяч лет наши контактировались с ними более-менее регулярно.
– И так же безрезультатно, – злобствовали комментаторы.
Когда ооновцы вышли наконец из цилиндра, японским корреспондентам удалось острейшими микрофонами выловить несколько неосторожно брошенных фраз, и они помчались в Киев, словно обезумев, соревнуясь со спецслужбами ООН за трассу, а потом и за разбитый асфальт городских закоулков.
Эта гонка едва не сбила с ног человечка, который с двумя доверху набитыми пустой тарой авоськами вышел со двора.
Пресса мгновенно обфотографировала двор: домишки, которые уже не годились ни на реставрацию, ни на снос. А потом выяснила, что им нужен был тот дядечка, который неизвестно где исчез, выйдя на улицу.
Ждать его пришлось немало, потому что сам он никак не мог протолкнуться домой сквозь бешеную толпу репортёров, скандировавших:
– Бо-о-орис! Бо-о-рис!
Наконец это ему удалось. Однако он, пока не успокоил своё многочисленное семейство, на контакт с представителями ООН не шёл. Взяв на руки свою младшенькую, он буркнул:
– Ну что там?
Ему торжественно объявили, что пришельцы с Кола-Дана давно уже наблюдали с помощью телепаторов всех представителей земной расы, и им для осуществления настоящего контакта и передачи знаний внеземной цивилизации нужен один-единственный человек, который, по их мнению, не подвергся генетическим упрощениям, – это он, Борис Владимирович Дидух. Так постановила Основная Рада Кола-Дана, и звездолёт специально прилетел сюда, чтобы забрать его с собой для такой великой миссии.
Тот, кивая головой, почесывая темя, всё выслушал.
Человечество затаило дыхание у телеэкранов.
– А почему именно меня?
– По форме уха. Видите ли, они считают, что ваше ухо...
– Не поеду, – тихо ответил Дидух.
– Почему? – спросил адъютант ООН.
– Потому что не хочу.
– Это не ответ представителя земной цивилизации...
– Да ну?
– В нём – нет логики. Это не ответ в такой значимый исторический миг.
– Не хочу – значит: не хочу. При чём тут логика? – поднял брови Борис.
Немецкие репортёры, первыми оправившись от шока, тут же вывели из этого текста философскую доктрину, которой хватило на их специально освобождённые сегодня полосы передовиц.
– Все свободны! – скомандовал Дидух и хлопнул дверью перед журналистами, пытавшимися протянуть над головами фотоаппараты, чтобы зафиксировать его жилище.
Бориса тянуло в животе, потому что в авоське, которую он принёс из гастронома, был обед, и он знал, как семейство того ждало.
***
Жил он после того относительно спокойно, поскольку войска ООН заблокировали все подходы к Дидуховому жилью, пропуская туда лишь прописанных и строителей. Которые, не считаясь со временем и средствами, молниеносно превращали Подол в то, чем он и должен был быть.
Разумеется, сдавать пустые бутылки ему уже не приходилось. Именно поэтому он тайком в задней комнатке поставил мольберт. Любовно стёр с него долгую пыль и, взяв клятвы со всех домочадцев ("а то уеду на Кола-Дан!"), что никому про это не расскажут, поспешно принялся класть масляные краски на грунтованное полотно. Ему было приятно, что у него есть свободное время, что детвора обута и одета.
Государство также богатело, продав право печатать Борисово ухо рекламным концернам. Возгласы "Борис, езжай!" заполонили все свободные дециметры киевских просторов.
Эту суету наблюдали с высоты пришельцы, неторопливо поглядывая на свои дисплеи и многочисленные приборы.
Через его знакомых пресса узнала о любимых писателях Дидуха, и всех их, даже тех, кого лет шестьдесят не издавали, начали бешено тиражировать на всех языках.
Самый проворный из французов ухитрился через фарцовщиков собрать его письма, писанные из армии друзьям, и издать всё то с капитальными комментариями, подготовленными французской Академией искусств.
За валюту было продано Англии кассеты с его телефонными разговорами. Идентифицировав голос, радиокомпания выкристаллизовала из всех них целое мировоззрение Бориса Дидуха, что породило поток журнальных популярных и научных публикаций, а несколько самых удачных даже экранизировали.
Тогда-то он и понял, что допустил ошибку, заявив своё "не хочу", а, пригласив к себе телеслужбу, изменил формулировку на "возможно". И позволил раз в день показывать себя на экранах, отвечая на вопросы мировой прессы о своих кулинарных предпочтениях и прочем. "Борис заговорил!" – завопили газетные заголовки.
Наговорившись о гастрономии и комплексах Гоголя, он вдруг замолчал и, выдержав изрядную паузу, пробормотал:
– Мне обидно. Обидно вспоминать, – признавался он наконец о причинах своего отказа, – сколько раз я предлагал себя, теперь не побоюсь так говорить, – себя! – и меня не брали. В художественную школу, например. Пришлось кончать обычную. Потом в худинститут – пять раз тыкался! Пять. Потом ещё раз – в полиграфический. В пединститут – тоже не взяли. Потом я, как дурак, решил бросить своё рисование, начал кидаться из края в край, куда попало: в психоанализ, в приёмный пункт стеклотары, в альпинизм, стихосложение! Хорошо, что всё сжёг. Работал сторожем, – слушало ошеломлённое человечество, – увлекался подводным плаванием, киноаматорием, – Дидух грустно загибал пальцы на руке, – работал кочегаром, изучал эсперанто. Пробовал даже дельтапланеризм – и везде меня гнали. Учтите, что женился я рано, на мне была семья. Лишь однажды меня выслушали: когда я, сидя в кочегарке, от скуки придумал, как предсказывать выигрыши в спортлото – но для этого мне было нужно время и все номера предыдущих выигрышей. И вот когда я всё разгадал, систематизируя выигрышные номера по диагонали, я пожалел наше государство и не разорил его на пятьдесят два миллиона, написав в дирекцию спортлото письмо, где указал все будущие выигрышные номера. После тиража прислали ко мне комиссию. Наконец я стал кому-то нужен! Выслушав меня, они поменяли механизм, который выбрасывал номера. Дальше я практиковал йогу, ездил на Памир за снежным человеком. Что с того, что мы его там не нашли, как и все предыдущие экспедиции? На нас повесили ярлык – "антинаучно", а, между прочим, мы там тогда чуть махатм не нашли. Вернувшись, я подался в киукушингай, но нашу секцию разогнали. Вы поглядите на всю мою жизнь – даже в юношеских соревнованиях по альпинизму, после моей победы, на республику послали другого, перспективного, как это у них называется, спортсмена! На что я тратил своё время? Вместо того чтобы рисовать картины и быть известным художником, я, страшно сказать, поверил ремесленникам из приёмной комиссии, что мои работы никуда не годятся. А между тем там, где должны висеть мои, висят полотна тех, кто несправедливо садился на моё место, – вот о чём я хотел сегодня всем вам сказать. И так везде – в спорте, работе, любви, искусстве – меня подменяли кем-то другим. Я, выходит, проживаю чужую жизнь – и я ею недоволен.
Он не дал телекомментатору прервать себя:
– А между тем те, кто проживает мою жизнь, страшно этим довольны, потому что их собственная была бы для них куда, видите ли, скучнее. Никуда я не поеду, вот.
– Но ведь отказом вы обижаете целую цивилизацию...
– Вот и попробуйте теперь убедить ту цивилизацию, что те, кто сидит на моём месте, – а вам несложно будет их разыскать, лучших за меня, – пусть они все летят на Кола-Дан, а я наконец останусь при своих делах!
Поток писем поглотил киевские почтовые отделения. Борис приказал со всех отпаривать марки, потому что старший у него был заядлым филателистом. А самые курьёзные посылки передавать ему. Так в квартиру попал термостат, который прислала голливудская кинозвезда, желая забеременеть от Бориса. Тот сразу переименовал его в спермостат и поставил на видное место – на шкаф. Жена тут же перестала упрекать его за то, что он вернулся к живописи, тратя на неё время, когда вот какие дела закрутились, мол, – а боязливо посматривала на те полированные поверхности, покрытые инеем.
Пока мировые эксперты по иглотерапии на всех телеканалах комментировали активные точки Борисова уха, он, запираясь в комнатке, думал лишь об одном: как ему увеличить скорость рисования, не теряя при этом качества?
Тем временем соседи его начали богатеть, потому что у каждого из них открылась память на многочисленные истории из ранней Борисовой жизни – они поглощались читателями, да и изучались наизусть в клубах почитателей от Гренландии до Гавайев. Эскимос и зулус, маори и бедуин – каждый оставил свои будничные заботы и погрузился в Иллюстрированные издания с рассказами о дидуховских похождениях, а некоторые из них и воспевали – которые были положены на музыку. Время от времени он лично читал такие издания, вспоминая забытые страницы прошлого и удивляясь чужой памяти, сохранившей то, что он, казалось, утратил окончательно.
Целые толпы настаивали на биржах труда, чтобы их записали в кочегары – каждый хотел быть таким, как Дидух. "Кочегар" – это понятие становилось символом эпохи, как недавно, например, масон, строитель. Потому что фраза Бориса, будто брошенная когда-то начальнику ЖЭКа № 103:
– Держите печки чистыми! – обрела вмиг пророческое значение для общества.
Как и многие другие дидуховские привычки, за которые ему часто доставалось в его прежней, мирской жизни.
Доходило и до смешного.
– Скажите, – спросил его диктор Кириллов, – а что вы думаете по поводу...
– Я не думаю, – прервал его Борис.
После этого гештальтпсихология не на жизнь, а на смерть сцепилась с сенсуалистами, перетягивая его на свою сторону в многочисленных трактатах.
Пункт стеклотары, где он когда-то работал и уволился, чудом избежав судебного расследования, потому что там неизвестно куда исчезли целые стопы стеклотары, – превратился в Мекку для иностранного туриста.