Она сообразила, как избавиться от беды. Пока там её муж пререкался с несговорчивым паном, она вынула из-за пазухи красный платок, порылась в нём немного, достала завязанные в одном его углу 20 крейцеров (наверное, два дня тяжко работала и голодала, пока их заработала!), сунула их в ладонь несговорчивому паночку и тогда уже начала вместе с мужем упрашивать его. Лишь теперь несговорчивый панок немного смягчился и сказал:
— Ну, на этот раз ещё прощаю вам и отпущу свободно, но помните это до конца вашей жизни!
Во время этого случая я со своим возом отъехал немного вперёд, но велел парням задержать воз, потому что хотел увидеть, чем закончится дело. Подождали мы добрых несколько минут, пока хозяин со свиньёй снова проехал мимо нас. Но порядок на возу теперь был уже совсем не тот, что раньше. Женщина сидела впереди и погоняла лошадей, а муж сидел сзади и обеими руками держал свинью, обняв её за шею. А свинья, освобождённая от верёвок, теперь стояла прямо на возу, озиралась по сторонам, каждое мгновение пугаясь любого нового предмета, каждое мгновение готовая к прыжку. И недолго это длилось, как вот подъехала блестящая панская четвёрка: кони бежали рысью, бубенчики звенели, кучер щёлкал кнутом... Свинья страшно перепугалась, рванулась и выскочила с воза. Хозяин, державший зверя за шею, оказался, очевидно, слабее его и тоже вылетел с воза, упав так неудачно, что разбил себе лицо до крови о камень, а свинья — в ноги! Тут мои парни поскакали с воза, догнали её и помогли хозяину пешком отвести её на базар. Вот так-то, друг мой, у нас выглядит свинская конституция!
Но это ещё не всё.
После полудня того же дня возвращался я из Тернополя — так рано, чтобы к ночи заехать домой. Подъезжаем к рогатке, а там всё ещё сидит тот сердитый пан с блестящим ножом и спокойно покуривает свою люльку на длинном чубуке. Повёл я глазами по пригородным полям, и вот, глядь, далеко на шоссе идут два человека в крестьянской одежде и ровным шагом приближаются к городу.
«Ну, эти, наверное, долго служили в войске, — подумал я себе, — и так там крепко выучились "słoma-siano"2, что и теперь, на старости лет, держат шаг и маршируют ровно в ногу».
Но когда они подошли к нам немного ближе, я увидел за ними что-то чёрное, а над их головами что-то блестящее, словно длинный огненный язычок. Тут уже не надо было большой мудрости, чтобы сообразить, что это жандарм. А когда подошли ещё ближе, то я услышал при каждом их шаге такую тихую музыку: дзинь-бряц! дзинь-бряц!
«Ага, — подумал я себе, — вот в чём тут штука! Вот почему они так чётко держат шаг и так ровно маршируют в ногу! Но погоди-ка, пан жандарм! Дойдёшь ты до рогатки! Покажешься ты с этими бедными, так больно вместе скованными людьми на глаза сердитому пану с блестящим ножом — тогда-то узнаешь, как можно так мучить христианское создание!»
И я уже внутренне трепетал, чтобы сердитый пан у рогатки, в слишком большом поспехе разбивая кандалы, которыми были скованы эти несчастные, не покалечил и их руки так же, как покалечил свиные ноги. Не меньше любопытно было мне и то, как он набросится на бесчеловечного жандарма и поведёт его в полицию. Но, к моему величайшему удивлению, ничего подобного не произошло. Двое связанных мужчин и жандарм спокойно прошли через рогатку и мимо сердитого пана. А сердитый пан не то что бы набросился на жандарма, но где там! Встал и поклонился ему очень учтиво, а я с вот таким носом поехал домой. Так вот тебе, дорогой друг, — закончил я свой рассказ, — так выглядит крестьянская конституция. Мужик должен завидовать простой свинье.
Бурные аплодисменты, которые раздались после этой речи, продолжались довольно долго. Когда они стихли, старый Грицуняк добавил:
— Извиняйте, мои дорогие, я, собственно, должен был сказать вам это при пункте «причины эмиграции», но думаю, что и теперь ещё не поздно.
И с этими словами он слез со стола.
_____________________
1 Он умер 29 марта 1900 г.
2 Солома-сено (польск.). — Ред.