Омир – это...
– ...твой кумир, – смеялась она.
Дальше Горобенко заговорил о слепцах-кобзарях, и Мегедь понемногу понимал, что речь шла о Гомере.
В яблоню пойду, и потаймиру
Там изучать буду Омира, –
цитировал себя Горобенко, гремя каблуками по паркету.
"Вот она сейчас, вот-вот, наклонится и заглянет под кровать, – корил себя Мегедь. – Какие у неё будут глаза, Господи, и какие глаза, Господи, будут у меня", – съёжился он в мышь под той кроватью. Но они всё-таки сели на кровать, и Мегедь втиснулся в угол. У них там чмокнула пробка и зажурчало по стаканам вино.
Разговора их Мегедь уже не понимал:
– ... гекзаметр, ... бустрофедон...
"Что угодно, лишь бы не заглянула... – молил под кроватью Мегедь. – Я умру".
Здесь в воздухе пыли было больше, чем воздуха, – ухватившись за нос, он немо лежал на полу.
Вдруг голоса на полуслове оборвались. В этой чрезвычайно напряжённой тишине Мегедь обрёл надежду.
Однако тут он увидел возле своего лица Горобенков галстук, рубашку. Куча одежды быстро росла – стукнулись о пол её импортные туфли, а сверху всё это накрыла яркая красно-шёлковая блузка...
– О-о-о, – простонал наконец Мегедь, когда матрас сильно прогнулся, пружины грянули, словно расстроенный рояль, заглушив его вскрик и их поцелуи.
Он скрипел зубами, чтобы не вырвалось слово, а вибрация кровати трясла и трясла труху, отдавая больно в голову, он изо всех сил прижался к паркетинам – дрожало всё целиком в нём, он чувствовал невыразимое давление, будто на него накатывался тот чёрный рояль... Единственная мысль, которую он запомнил, была такая: "Но ведь Горобенко изучает не французский, он же в английской группе..."
Пружины натягивались и натягивались над ним, обессиливая его, кровать, дёргаясь, медленно отползала от стены, вслед за ней полз на спине и Мегедь. А потом всё снова шло к стене, а голос Мегедя твердил ему, что то не она,
что то не она,
что то не она,
что то не о...
Пролежав ночь под кроватью, он потерял
своего друга,
потерял свою любовь.
Снова начался учебный год.
Был вечер. Она вышла на улицу после кафедры и сказала:
– Тьфу.
Там её провели, потому что она тянет всю кафедру назад – у неё оказался самый низкий средний балл, плюс внешний вид преподавателя университета, презрение к коллегам и нетерпимость.
Красная заря университета обесцветила её пёструю блузку. Потом она оперлась о ствол и так стояла, пока не приехал автобус, по-змеиному зашипев дверями. На ощупь вошла и уехала в нём. Обида давила, и она горько морщилась, когда услышала прямо у уха:
– А ваш?
– Мой?
– Да, ваш.
Она прищурила глаза и, удивлённая, увидела ими Мегедя.
– Бон суар, Мегедь.
– Ваш билетик, пожалуйста.
– А...
Она вынула талон из сумки. Он минутку взвешивал его в руке, будто какую диковинку, взглянул на неё исподлобья. И вдруг кинулся вперёд, толкая сильно и удивляя людей в автобусе.
Потом, пихнув пассажиров, быстро вернулся с пробитым листочком бумаги.
– Арифметику, гражданка пассажирка, вы, я полагаю, в школе изучали?
Ей показалось, что она висит в воздухе.
– Изучали, я вас спрашиваю?
Автобус смотрел на них. Она смотрела на Мегедя.
– Я арифметику изучала, Мегедь.
– Так тут я вам не Мегедь, я на работе. Так вот, – он выразительно помахал продырявленной бумажкой, – контрольный пробил. А вот это – ваш талон. Ну что, количество дырок одинаковое?
Он впервые не заикался.
– Боже ж мой, я сейчас пробью... – покраснела она ещё сильнее.
– Нет, дырки не одинаковые, – заметил лысоватый пассажир.
– Вы едете давно, я видел – от университета, и вы обманываете контролёра, вот, – Мегедь высоко задрал талончик, – так что давайте штраф платите, а не "сейчас пробью", – звучал его голос.
– Да, от самого университета и села, – добавил пожилой в салатовой.
Она вспыхнула сильнее своей кофточки, однако голос свой он поднимал, пока не довёл его до крика:
– И не задерживайте контролёра, давайте штраф платите!
– Как вы так можете, Мегедь...
И вот наконец они встретились взглядами.
Он вдохнул. Но выдержал.
– Три рубля.
– Три. Вот. Тут. Берите.
Она сунула ему кошелёк. Он неторопливо, пальчиком, расстегнул, вытряхнул. Долго считал медяки.
Хотя и плохо их видел. Но:
– Два девяносто восемь! – объявил он. – Вот так!
Она снова и снова перерывала свою сумочку, руки у неё были поспешные, резкие, а такие красивые.
– Ну?
Перерыв всё и не найдя там ничего, она долго смотрела на Мегедя.
А потом улыбнулась одними своими глазами, качнула густыми кудрями и промолвила:
– Свинопас.