Ведь всё-таки лучше хотя бы мечтать о лучших временах, чем постоянно терзаться настоящим, особенно когда мы заранее знаем, что никак не в силах исправить его пороки.
– Этого правила, наверное, придерживаются все женщины, и, насколько мне известно, довольно неплохо на этом выигрывают.
– Может быть.
– Впрочем… мечты и теперь меня не покидают, только я стараюсь избавиться от них как можно скорее, потому что мечты… мучают меня.
– Как вы это понимаете?
– Приведу вам пример. До сегодняшнего дня моей далёкой мечтой оставалась возможность, что мы когда-нибудь снова встретимся и станем ближе. Я думал об этой мечте… и боялся её. Представьте себе мою мечту в обличии… если бы она вот так пришла ко мне – я бы не смог даже угостить её местом в своём воображении.
– Значит, вы жалеете, что мы вспомнили друг о друге?
– Пани Виро, откуда у вас такой вопрос?
– А как же иначе, если вы говорите так, будто я вас вовсе не понимаю? Как загадочны ваши слова, такая же мрачная и ваша мысль. Откуда в вас этот пессимизм и недоверие к себе, это ворчание на мир и людей…
– Я умею быть и весёлым, и могу даже других развлечь. Я давно учусь не показывать свои душевные чувства внешне, и могу сказать, что в умении маскировки я уже достиг определённой сноровки.
– И зачем вам такое искусство?
– Жизнь требует от нас комедии, и с каждым днём растёт число паяцев, у которых в душе грусть и боль, а на лице и в словах – радость, веселье и… счастье.
– Я всё-таки предпочитаю то, что искренне и естественно.
– Я вовсе не хотел приписывать вас к клубу этих "декадентов"… но, видите, мир любит комедию и одобряет… глупости…
– Ну, я спокойно выслушала ваш монолог, но скажите мне – вы всегда такие скучные, язвительные и терпкие, как сегодня?
– Я? Напротив. Не годится грустить… на балу. Наоборот – хочу быть весёлым и… «приятным».
– И трудно вам это даётся?
– Я отлично провожу время.
– Но вы ведь не танцуете.
– Может, как раз поэтому… Я не страдаю, потому что… я уже устал… морально. Зато вы были так добры выслушать мою исповедь, и мне теперь стало легче… спасибо.
Заиграла музыка… Начался кадриль. В зале – движение, веселье, жизнь.
Небольшая группа молодых знатоков женской красоты собралась на доверительное совещание: кому из красавиц присудить венец первой красавицы бала? Нелёгкое это дело. Кандидаток на балетную королеву было несколько; одной из них могла бы стать и пани Мертинская.
– Нос слишком длинный, – сказал критик.
– Как калоша, – добавил второй.
– Ну, это уж перебор… впрочем – дело вкуса, – подвёл итог защитник. – Она мне нравится… может, только поэтому.
– Из-за носа, – иронично подхватил «прокурор».
– Разве у вас нет глаз? Вычеркнуть из списка кандидаток! – закричал ярый критик.
– Да-да, закрыть дискуссию! Времени нет. Кто там следующий?
И так они передискуссировали весь список барышень, но первую премию так никому и не присудили. Чтобы никого не обидеть – балетную королеву не объявили, но… их было несколько…
Хитрый и ловкий народ – эти «профессионалы», а иной раз и в дипломатии толк знают!...
Тем временем забава – у кого искренняя, у кого только «официальная» и натянутая – шла своим чередом… Жалобная скрипка словно бодрит утомлённые души усталых танцоров. Голос баса словно гробовой, вызывает бурю в балетной атмосфере, придавая вечеринке неестественную весёлую окраску.
У молодёжи «ноги сами рвутся в пляс». Старшие с нежностью вспоминают свои молодые годы. Пережившие пессимисты охотно отказываются от прежних старческих мыслей-идей и с тоской вспоминают времена, когда, «шаля», ещё не были пессимистами. Невозможно остаться равнодушным к чарам живой красоты… Невозможно остановить разбушевавшуюся жизнь, уже потёкшую живым потоком… Кто не запомнил безумной вихри юных лет?...
Боже!.. Немного счастья, минуту… заснуть в сладком забытьи! Если уж нет подлинного счастья на свете, то хотя бы тени от него… хотя бы того дурмана, что затуманивает голову, усыпляет нервы… чтобы бедное сердце застыло в пьяных наслаждениях сонной мечты, замерло в объятиях обманчивой нирваны…
…В кипучем вихре праздничной жизни суетятся манящие грации с лебедиными шеями, электризующими алебастровыми плечами, с усталыми лицами, улыбающимися глазами… Роскошный аромат растревоженных цветов и неистовство сладкого забвения, иллюзия счастья, чары живой весны и тихие шёпоты любовных слов.
Боже милостивый, а кому-то и плакать хочется при виде всей этой комедии… Зачем же тогда они идут на вечер? Зачем отравляют красоту мимолётного восторга разбуженной души? Многие из этих ретивых танцоров «в тесных башмаках» забывают о жестокой боли и в безумном экстазе уносят своих красавиц… так легко, что и земли не касаются. А всё-таки «башмак дико жмёт». Ничего страшного. Всё прощаем ради минуты чарующей иллюзии, лишь бы забыться… от будней жизни.
«…Музыка, играй! Пусть душа услышит чарующий шёпот любовных слов… Убаюкай меня, волшебная песня, до сладкого сна, а я растопчу колючие цветы, что выросли на ниве житейской прозы, и прижму сонную мечту моего счастья к горячей груди, унесу её в страну мечты, поэзии, идеалов. Там мы заживём новой жизнью, мой рай, моя мечта, утешение страданий».
Доктор Александр предаётся своим мечтам-раздражениям. Лишь задумчивое лицо выдаёт его грусть… Всё равно. Он прижал к себе свою девушку и хотел бы, чтобы этот миг иллюзии был вечным.
– Хорошо играет музыка?
– Я её не слушал. Ласковые слова из ваших уст чаровали мой слух сильнее, чем лучшая игра опытного оркестра.
И девушка с душевной серьёзностью смотрит ему в лицо и ловит – правду ли говорят эти утомлённые глаза… Нет, они не лгут, хоть и тяжело им… говорить правду. «Глаза девичьи… не мучьте меня, не режьте больную душу… не губите весну молодой жизни»…
В окна зала заглядывает серый рассвет…
– Уже светает! – говорит пани Вира.
– Жаль мне этой ночи… Я её очень приятно провёл. Даже… натанцевался…
– А на вечерку «Клуба» придёте?
– Пока не знаю.
– Приходите – я вас прошу.
– А я вас прошу, не ставьте передо мной никаких требований. Может, я и не смогу этого сделать, а так бы пришлось, если бы вы меня обязали. Очень прошу – будьте добры, отзовите вашу просьбу.
– Пусть будет – отзываю. Но если сможете – приходите.
– Спасибо – обещать не могу.
– Почему?… По какой причине?
Он замешкался. Его голос стал странно дрожать.
– Я не хотел бы иметь перед вами… тайн… Всё просто… Конец месяца…
В эту минуту он изменился в лице. Оно скривилось, будто от судорожного плача.
– Не умеете, вижу, скрываться, пане докторе…
– Пани Виро, не зовите меня так, прошу вас, – сказал он с горечью, со слезами в глазах. – Это слово до сих пор не оплачено…
– У вас, друг мой, доброе сердце. Уважаю вас за это. Но зачем вы сдавали тот докторат?
– Может… чтобы кого-то впечатлить своим титулом, – ответил он, пытаясь изобразить горькую улыбку.
– Не верю этому… Вы не из тех, у кого в голове пустяки.
– Ну, тогда скажу правду… Нашему журналу нужна была… «вывеска»…
– И это вам не окупилось?
– Нашёлся кто-то… с более серьёзным именем, а меня взяли… пока что как… помощника…
– А потом?
– Стараюсь получить лучшее и постоянное место.
– Будьте добры… дайте знать мне, когда улучшите своё положение.
– Позволите ли, чтобы я лично привёз вам эту весть и попросил у вас…
Она подала ему руку, он поднёс её к устам…
– До свидания… вскоре, – сказала она на прощание.
– Не могу себе пожелать того же.
– Постарайтесь… Через две недели отныне.
– С удовольствием… но… не обещаю…
Разошлись:… она – «на квартиру» отдохнуть после бессонной ночи, он… на завтрак, а потом – в редакцию.
III
Прошло две недели. В редакционное бюро вбежал… Бешко.
– Хорошо, что я тебя застал. У меня есть кое-что важное сказать.
– Что такое?
– Эй, пропасть, вылетело из головы… Чем занят?
– Пишу, как видишь.
Бешко прочитал: «Разоружение европейских государств», ч. IV (продолжение).
– Ты сам это клепаешь?
– Конечно… само собой… Как прошёл вчерашний вечер?
– Великолепно… Просто восхитительно… Сто двадцать четыре пары… Веселье… non plus ultra.
– Может, была панна Мертинская?
– Обе были сначала; но ушли сразу после первой кадрили… Уже и уехали…
– Наверное, «продавали петрушку»?
– Да где там… Ага. Я, собственно, хотел спросить, почему тебя не было? Именно ради этого и пришёл.
– Если уж хочешь знать, скажу: у меня не было за что купить… билет…
– Боже ты мой… такая мелочь.
– Для меня это главная преграда и единственная причина… Конец месяца… считаюсь…
– Жаль… последний бал этих маслениц.
– Тем лучше для меня… не будет соблазна…
– Неужели ты и правда в таком нужде? Сколько у тебя в месяц выходит?
– Сорок четыре и пятьдесят шесть новых.
– Всего-то?
– Было бы больше, но… удерживают с меня ежемесячно за… долги.
– За что?
– За всякие «грехи»; в основном за мою докторскую таксу, которую внёс за меня мой начальник.
– И долго ещё платить?
– Осталось всего два месяца.
– А потом?
– С первого мая бросаю публицистику.
– Ну и…?
Александр передал ему «рекомендательное письмо».
– Что это? Назначение? Поздравляю… Значит, теперь ты, наверное, женишься?
– Да, летом.
– Ну, замечательно! А я ведь говорил, что ты парень с большими способностями?! Может, пойдёшь со мной на второй завтрак?
– Куда?
– К Пикенсу.
– Нет, у меня ни времени, ни денег.
– Это уже моя забота. Я тебя угощаю.
– Спасибо, но я никогда не захожу к Пикенсу.
– Очень жаль… Придётся идти одному. Только там у меня есть кредит.
Расстались.
Время шло медленно, но весело и нескучно. Только панна Вира ждала известий день за днём: приедет он или нет? Тётка Людвика пришлась ей кстати и разложила карты. «Каббала» вышла неловкой… четверг… неудачный день. Зато пасьянс говорил, что… приедет. Ну да, но… когда?
Примечания
103 «Продавать хрен» – этот фразеологизм относится к мужчинам, которые стоят и не танцуют.
104 «Продавать петрушку» – этот фразеологизм относится к женщинам, которых не пригласили на танец.