Покрашенный лис

Жил себе в одном лесу Лис Никита, хитрый-прехитрый. Несколько раз за ним охотились охотники, травили его собаками, ставили на него капканы* (* Железо — капкан.) или подбрасывали отравленное мясо — ничем не могли его поймать. Лис Никита насмехался* (* Насмехаться — издеваться.) над ними, обходил любые ловушки, ещё и других товарищей предупреждал. А уж если выбирался на добычу — то ли к курятнику, то ли в кладовую — то не было хитрее, смелее и проворнее вора. Дошло до того, что он и днём охотился и никогда не возвращался с пустыми лапами.

Такое невероятное везение и его хитрость сделали его ужасно гордым. Ему казалось, что для него нет ничего невозможного.

— Что вы себе думаете! — важничал он перед своими товарищами. — До сих пор я ходил по деревням, а завтра днём пойду в город и прямо с базара Курицу украду.

— Э, брось, не неси чепухи! — урезонивали его товарищи.

— Какая чепуха! Вот увидите! — упорствовал Лис.

— Посмотрим или и не увидим. Там собаки стаями по улицам бегают — разве что тебе обернуться Блохой, чтобы тебя не заметили и не разорвали.

— А вот увидите — и Блохой не обернусь, и не разорвут меня! — настаивал Лис и твёрдо решил уже завтра, в сам базарный день, помчаться в город и схватить Курицу прямо с базара.

Но в этот раз бедный Никита просчитался. Через коноплю и кукурузу он пробрался незаметно до самого пригорода; огородами, перепрыгивая заборы и прячась между зеленью, добрался до центра города. А вот беда! Нужно было хотя бы на минутку выскочить на улицу, сбегать на базар и вернуться назад. А на улице и на базаре — шум, гам, гвалт, телеги скрипят, колёса грохочут, кони бьют копытами, свиньи визжат, крестьяне орут — одним словом, грохот такой, какого наш Никита ни во сне не видел, ни в горячке не слышал.

Но делать нечего! Раз уж решился, надо завершать начатое. Посидев пару часов в бурьяне у забора, прилегающего к улице, он немного освоился с этим гвалтом. Поборов первый страх и немного приглядевшись, куда и как лучше побежать, чтобы достичь цели, Лис Никита набрался смелости, разбежался и одним махом перепрыгнул через забор на улицу. По улице шло и ехало множество людей, стояла пыль. Лиса почти никто не заметил, и никому до него не было дела. "А, Пёс и Пёс", — подумали люди. А Никита тому только рад. Сжался, пригнулся и по канаве как рванёт прямо на базар, где в длинный ряд сидели женщины, держа на решетах, в корзинах и мешках* (* Кобеля — мешок.) на продажу яйца, масло, свежие грибы, полотно, семена, кур, уток и прочие хорошие вещи.

Но не успел он добежать до базара, как ему навстречу бежит Пёс, с другой стороны — ещё один, там — третий. Собаки уже нашего Никиту не проведёшь. Сразу учуяли, кто он такой, зарычали и как бросились! Господи, что за ужас! Наш Никита завертелся, как муха в кипятке: что делать? куда деваться? Недолго думая, он юркнул в ближайшие распахнутые сени, а из сеней — во двор. Сжался в уголке, осматривается, куда бы спрятаться, а сам прислушивается, не бегут ли псы. Ого! Слышно! Уже близко! Видит Лис, что в углу двора стоит какая-то бочка. Он, не раздумывая, прыг в бочку — и спрятался.

Повезло, ведь едва он исчез в бочке, как прибежали собаки целой сворой, тявкая, рыча, вынюхивая.

— Тут он был! Тут он был! Ищите его! — кричали передовые.

Вся свора бросилась по тесному двору, по всем закоулкам, роют, нюхают, царапают — Лиса и след простыл. Несколько раз подходили к бочке, но сильный запах, исходивший от неё, отгонял их. Наконец, ничего не найдя, они побежали дальше. Лис Никита был спасён.

Спасён, но как!

В бочке, которая так неожиданно пригодилась ему, было больше половины синей густой краски на масляной основе. Видите ли, в этом доме жил маляр, который красил комнаты, заборы и садовые скамейки.

На следующий день он собирался красить большой участок забора и заранее развёл целую бочку краски и поставил её в углу двора — чтоб на завтра была готова. Прыгнув в этот раствор, Лис Никита сначала погрузился с головой и чуть не задохнулся. Но потом, уцепившись задними лапами за дно бочки, встал так, что всё его тело было покрыто краской, а только морда, тоже синяя, слегка торчала наружу. Так он и выжидал, пока минует страшная опасность. Сердце у бедняги колотилось, голод скручивал живот, запах масла душил, но что поделаешь! Слава богу, что жив! Хотя кто знает, чем всё обернётся. А вдруг придёт хозяин бочки и застанет его здесь?

Но и на это не было управы. Почти умирая от страха, бедный Лис Никита должен был сидеть в краске до самого вечера, ведь он знал: если бы он сейчас, в таком наряде* (* Наряд — одежда.), появился на улице, то его погнали бы уже не собаки, а люди — и не отпустили бы живым. Лишь когда стемнело, Лис Никита пулей выскочил из своей необычной купели, перебежал улицу и, никем не замеченный, ускочил в сад, а оттуда — через бурьян, заборы, капусту и кукурузу — рванул в лес. Долго за ним тянулись синие следы, пока краска не стерлась или не высохла. Уже совсем стемнело, когда Никита добежал до леса, причём вовсе не в ту сторону, где была его нора, а в противоположную. Он был голоден, измучен, едва жив. Домой нужно было ещё бежать две мили, но на это у него уже не было сил. Немного подкрепившись яйцами, найденными в перепелином гнезде, он забрался в первую попавшуюся пустую нору, разгрёб листья, зарылся с головой — и заснул по-настоящему, как после бани.

Поздно он встал на следующий день или рано — в книгах об этом не записано, — достаточно того, что, проснувшись после крепкого сна, сладко зевнув и трижды сплюнув в ту сторону, где вчера с ним приключилась такая беда, он осторожно, по-лисьи, вылез из норы. Взгляд-взгляд! Нюх-нюх! Везде тихо, спокойно, чисто. Сердце в лисьей груди заиграло. "Самая пора на охоту!" — подумал. Но в этот момент глянул на себя — господи! — и аж вскрикнул бедняга. А это что такое? От испуга он кинулся бежать, но увы — от себя не убежишь! Остановился, снова всматривается: да неужели это я сам? Неужели это моя шерсть, мой хвост, мои лапы? Нет, не узнаёт, никак! Какой-то странный и страшный зверь, синий-синий, с отвратительным запахом, покрыт не то чешуёй, не то колючими пупырышками, не то ежиными иголками, а хвост у него — не хвост, а какое-то огромное и тяжёлое нечто, как дубина или здоровенный ступернак* (* Ступернак — пест.), и тоже колючее.

Остановился мой Лис, оглядывает это чудовище, в которое он превратился, обнюхивает, пытается отряхнуться — не выходит. Пробует валяться в траве — не помогает! Пытается содрать с себя чешую когтями — больно, но не снимается! Пробует лизнуть — не получается! Подбежал к луже, прыгнул в воду, чтобы смыть краску — да где там! Краска масляная, за ночь в тепле хорошо засохла — не отмывается. Делай что хочешь, бедняга Никита!

И тут откуда ни возьмись — Волчонок-братик. Вчера ещё он был хорошим знакомым нашего Никиты, но теперь, увидев невиданного синего зверя, всего в пупырышках и с таким огромным, будто литым из меди, хвостом, он аж завыл от страха, а опомнившись — как рванёт бежать — едва дух переводит! Наткнулся в лесу на Волчицу, потом на Медведя, Кабана, Оленя — все его спрашивают, что с ним, почему так мчится, а он только хлюпает, глаза вытаращил и лепечет:

— Вон там! Вон там! Ой, и страшный же! Ой, и лютый же!

— Да что, что такое? — допытываются сородичи.

— Не знаю! Не знаю! Ой, и ужасный же!

Что за чудо! Собралось вокруг много зверей, успокаивают его, дали воды напиться. Обезьяна Фрузя выстригла ему три пригоршни шерсти меж глаз и пустила по ветру — чтобы и его испуг улетел, но где там, всё напрасно. Видя, что с Волком не управиться, звери постановили всем пойти туда, куда указывал Волк, и посмотреть, что же там такое страшное. Подошли к тому месту, где всё ещё кружился Лис Никита, взглянули — и врассыпную. Да ну! Такого зверя ни видано, ни слыхано с тех пор, как есть свет и лес. А кто его знает, какая у него сила, какие зубы, какие когти и какая у него воля?

Как бы ни печалился Лис Никита из-за своего нового облика, он прекрасно видел, какое впечатление произвёл этот облик сначала на Волка, а теперь и на других зверей.

"Хм, — подумал себе хитрый Лис, — да это ведь неплохо, что они меня так боятся! Это можно хорошо использовать. Ну-ка, я вам сейчас покажу себя!"

И, подняв хвост, гордо надулся и пошёл вглубь леса, туда, где было место собраний всей лесной братии. Тем временем слухи о новом неведомом и страшном звере разнеслись по всему лесу. Все звери, жившие в этом лесу, хотели хоть издали взглянуть на нового гостя, но никто не смел приблизиться. А Лис Никита будто бы и не замечал этого — шёл себе важно, словно в глубокой задумчивости, а придя на звериный майдан, сел на тот пень, где обычно любил сидеть Медведь.

Сел и ждёт. Не прошло и получаса, как вокруг майдана собрались звери и птицы — тьма-тьмущая. Все хотят знать, кто это такой, и все его боятся, никто не смеет подойти. Стоят поодаль, дрожат и только ждут сигнала, чтобы дать дёру.

Тогда Лис первым заговорил к ним ласково:

— Друзья мои! Не бойтесь меня! Подойдите ближе — я хочу сказать вам нечто очень важное.

Но звери не подходили, и только Медведь, едва переводя дух, спросил:

— А ты кто такой?

— Подойдите ближе — я всё вам расскажу, — ласково и сладко говорил Лис. Звери немного приблизились, но близко подходить не решались.

— Слушайте, друзья мои, — говорил Лис Никита, — и радуйтесь! Сегодня утром святой Николай вылепил меня из небесной глины — посмотрите, какая она голубая! — и, вдохнув в меня душу, сказал:

"Зверь Остромысый! В зверином царстве царит беспорядок, несправедливость и тревога. Никто там не уверен в своей жизни и имуществе. Иди на землю и стань звериным царём — наведи порядок, суди по справедливости и не давай никому обижать моих зверей!"

Услышав это, звери аж всплеснули в ладоши.

— Ой, господи! Так это ты должен быть нашим спасителем, нашим царём?

— Да, деточки, — важно произнёс Лис Никита.

Невиданная радость воцарилась в зверином царстве.